Елена Подкаминская: «Не понимаю, как можно симулировать страсть!»
Еще в детстве за внимание юной Леночки сражались мальчишки. Но то, что любовь — это не боль, актриса поняла недавно.
Из-за таких женщин, как она, и разражаются троянские войны. Еще в детстве за внимание юной Леночки сражались мальчишки. Но то, что любовь — это не боль, актриса поняла относительно недавно.
Елена появилась на свет в музыкальной семье. Ее отец, Илья Подкаминский, основатель детской школы искусств «Радуга» в Щербинке. На основе его авторской методики каждый «радужный» ребенок получал возможность учиться музыке, танцам, изобразительному искусству, актерскому мастерству. Посещать занятия очень нравилось и Елене, но тяга к театру пересилила все — образование она продолжила в театральном институте имени Щукина. Руководил курсом Александр Ширвиндт, который по сей день называет Подкаминскую одной из своих любимых учениц. Публика театральная знает Елену по ее ярким работам в Театре сатиры. Ну, а взрыв популярности случился у актрисы благодаря сериалу «Кухня», где она играет главную роль. Сейчас в жизни Елены появилось еще и шоу «Ледниковый период»: там она в паре с Петром Чернышовым создает красивые композиции на льду. В интервью, как и во время нашей фотосессии, актриса предстала разной: упрямой максималисткой, ранимой и творческой натурой и невероятно трогательной, нежной мамой.
Лена, вам в одежде какой образ ближе?
Елена Подкаминская: «Я люблю разнообразие: перемены мне приносят удовольствие. В повседневной жизни хочется чувствовать себя в одежде максимально комфортно, удобно и уютно. Мне нравится элегантность, но без вычурности: без шика-блеска, золота, бархата. Что касается выходов в свет, я за эксперименты. Мне интересно представлять себя то в образе женщины-вамп, то романтичной героини, то задиристой хулиганки. Отдельное удовольствие — продумывать с моими любимыми стилистами детали look: makeup, аксессуары».
Ваш дедушка был заведующим ателье. Наверное, он привил вам чувство стиля?
Елена: «Нет. Думаю, ателье тут ни при чем. Больше повлияла на меня мама. Ну и, конечно, сыграло роль собственное желание нравиться, быть женственной, привлекательной, манкой. Уже в детстве мне совершенно бессознательно хотелось производить впечатление и… затрагивать сердца мальчишек». (Смеется.)
Вы были первой красавицей класса?
Елена: «Нет, я так никогда не считала. Сейчас нравлюсь себе гораздо больше. Появилось понимание, что мое, а что нет. Внешний облик — это же еще и отражение внутреннего состояния и ощущения себя в жизни. Чувство, что я наконец-то „попала в себя“, возникло у меня относительно недавно. В классе я была очень общительная, открытая, эмоциональная и поэтому нравилась ребятам, в меня всегда был кто-то влюблен, иногда даже несколько человек. Но ощущения „первой красавицы“ у меня точно не было».
Происходили баталии, драки?
Елена: «Да, случалось. Помню, как-то на школьном вечере сразу два мальчика пригласили меня на танец. И потом задиристо стали выяснять отношения, кто же все-таки будет со мной танцевать. Свои эмоции в тот момент я не помню: то ли это была гордость или, может быть, страх. Но сам факт меня поразил».
Тогда, наверное, впервые осознали власть над мужскими сердцами?
Елена: «Я никогда не хотела ощущать власть. Я всегда хотела… быть единственной… когда ты всецело заполняешь другого человека и становишься для любящего мужчины центром его вселенной. И только такие отношения мне нужны».
Психологи утверждают, что любовь для женщины — самоцель, а для мужчины это подпитка, чтобы совершать подвиги во внешнем мире.
Елена: «У меня сложное восприятие постулатов „бытует мнение“, „говорят“… Все индивидуально. Поэтому не буду спорить. Других отношений в моей жизни не было. И если я не чувствовала максимальной сцепки, горячности, накала, то уходила. Даже если у меня самой были сильное чувство, желание и жажда этого человека, я через душевные муки, через боль разрывала нашу связь. Главным для меня является переживание цельности отношений, что мы одно единое целое, живем и дышим друг другом. И если я понимала, что у мужчины нет такой значимости, ценности нашего мира, то лучше никак».
Много было разочарований?
Елена: «Да… Может, мне, не дай бог, еще предстоит такое пережить, но меня никогда не бросали. Никогда. Уходила я. Много было переживаний, душа рвалась… Все свои расставания я всегда переживала трагично. Мне казалось, все, конец… Но в какой-то момент жизни пришло понимание, что это неверное ощущение любви. Любовь — это не разлом, не боль. Это свет».
Это совпадение двух половинок или кропотливая работа?
Елена: «Конечно, отношения без созидания остывают или даже умирают. Но, с другой стороны, великое чудо, когда ты встречаешь „своего“ человека. Можно совпасть не во всем, а в чем-то. Для меня очень важна близость и духовная, и физическая. Не могу сказать, что на первом месте. Я буду страдать, не чувствуя душевного родства, и буду совершенно бешеной, если не случится чувственного совпадения. Я не понимаю, как можно симулировать любовь и страсть ради того, чтобы мужчина почувствовал себя великолепным».
Когда вы впервые почувствовали себя актрисой?
Елена: «Желание стать актрисой возникло слишком давно, чтобы вспомнить об этом. Оно присутствовало с раннего детства, проявлялось в моих играх, фантазиях, „показательных выступлениях“, стремлении наблюдать за людьми. Когда я училась в театральном институте, мой педагог сказал фразу: актрисой себя чувствуешь после успеха. Во время учебы у меня случались такие потрясающие моменты. Пожалуй, самое сильное первое впечатление — работа над ролью глухонемой девицы (героини одного из рассказов Чехова). Я вдруг поняла, что нашла образ и могу в нем свободно существовать. Я знаю эту девушку: ее пластику, суть, взгляд, ее дыхание. Когда я выходила на сцену, я „попадала“ в свою героиню. И ловила сумасшедшее ощущение. Это огромное актерское счастье — быть свободным в том образе, который ты играешь. Наверное, тогда я почувствовала, что могу быть актрисой».
А существовало какое-то представление о профессии? Цветы-поклонники, ванна с шампанским?
Елена: «Так я никогда не думала. Я с детства приучена к серьезной работе: занималась музыкой, танцевала, рисовала. Да и жизнь раньше была другая, не такая гламурная. (Смеется.) Я никогда не испытывала иллюзий по поводу профессии, что это только слава, обожание и восхищение поклонников. Хотя, как актриса, я люблю перевоплощения, и мне доставляет радость искать облик для своего „выхода в свет“. Но не могу сказать, что этим упиваюсь. Более того, я позволяю себе участвовать в каких-то светских мероприятиях, только если это не идет в ущерб работе».
Армен Джигарханян говорил, что найти свой театр так же сложно, как и любимого человека. Вам с этим повезло?
Елена: «Встретив любимого человека, ты не избавляешься от проблем. С театром — еще сложнее. Оказавшись в Театре сатиры, я стала играть комедийные и характерные роли, хотя педагоги меня в институте вели как драматическую героиню. И я часто грущу о том, что не удалось пока сыграть. В Театре сатиры есть свои предпочтения с точки зрения выбора материала. Ни Офелии, ни Джульетты, ни Леди Макбет, ни Настасьи Филипповны, ни Грушеньки в моей жизни пока не случилось. Каждую роль, которая мне достается в театре, я люблю, работаю над ней с трепетом. Но кто знает, как сложилась бы моя актерская судьба, окажись я в другом театре?»
А с Александром Ширвиндтом у вас сразу сложились отношения?
Елена: «Да. Иногда запоминаются какие-то моменты, вроде бы на первый взгляд несущественные. Помню второй курс театрального института, сбор. Я стою на крыльце, поворачиваю голову и вдруг вижу идущего по дороге к институту Александра Анатольевича. „Ах!“ — какое-то восклицание у меня вырвалось. „Вы!“ — была в этом внутренняя радость, восторг. Он тоже резко затормозил, остановился, посмотрел как-то ласково. И вот я уже бегу к нему, чтобы поздороваться, поприветствовать. И этот мой вздох, и его мгновенная ответная реакция на мою радость запомнились на всю жизнь. Наверное, с этого мгновения и случилось совпадение между нами… Мое обожание этого человека сродни моему обожанию самых дорогих для меня родных людей. Это глубокое, нежнейшее чувство. Я испытываю счастье от общения с ним в любой форме — профессионального, личностного. Бывает, он зайдет в гримерку перед спектаклем и просто что-то скажет, необязательно о работе, — и сразу тепло на душе. Этот человек единственный в своем роде, „штучный экземпляр“, как он сам шутит».
Не обидно, что съемки в сериале «Кухня» принесли вам гораздо большую популярность, чем трудоемкая, ежедневная работа в театре?
Елена: «Я об этом не думаю. Я одинаково требовательно отношусь и к своей работе в театре, и в кино. Мне дорого, что люди, узнав меня через „Кухню“, приходят потом на мои спектакли, чтобы познакомиться ближе. Это новая для меня тема — связь с телезрителями, которая появилась в последнее время. И откровенно скажу — я потрясена… Популярность пришла ко мне вовремя, в правильном возрасте. Меня это не расслабляет, не сносит голову. Зрительская любовь и симпатия просто насыщают меня добром и теплом. Ведь действительно очень много сил и мужества надо, чтобы при всех этих невероятных нагрузках не снизить планку того уровня, который для меня является единственно приемлемым. Это большое счастье — осознавать, что твоя работа воздействует на людей, дарит им радость и возможность сопереживания. Письма, которые мне пишут в социальных сетях, на моих страницах! Я иногда пугаюсь и думаю: „Боже! Неужели это обо мне! Не может такого быть!“ Я очень критично отношусь к себе. А, наверное, надо больше расслабляться и доверять себе, принимать такой, какая я есть. Иногда я чувствую, что иду просто на разрыв аорты. Думаю, да зачем мне все это?! Может, это повышенное честолюбие? А потом получается хорошее выступление, в котором есть и сила, и смысл, и эмоции, и оно трогает сердца. Тогда я понимаю: не зря я мучилась».
Вы ведь сейчас еще и заняты в «Ледниковом периоде»…
Елена: «Да, для меня это новый „девятый вал“, огромная внутренняя борьба и напряжение. Мы с Петей Чернышовым полностью совпали в своем максимализме. Он чувствует мое серьезное, требовательное отношение к работе и старается давать все по максимуму. Мы очень много и подолгу тренируемся. Люди, которые занимаются фигурным катанием с малых лет, годами отрабатывают базу и только потом начинают что-то сотворять (серьезное создавать). Я никогда до этого не стояла ни на каких коньках, и сейчас начался самый жесткий экстерн в моей жизни».
У вас нет страха льда?
Елена: «Есть, конечно! И колени, и локти уже хорошо отбиты. (Смеется.) А на одной из тренировок я упала и ударилась головой. „Боже мой! Что я делаю?“ — подумала тогда я. Но я стараюсь гнать от себя плохие мысли и больше трудиться, чтобы пришла та самая свобода, которая необходима для выразительного существования в любой композиции. Спешу — времени нет!»
Зачем вы в это ввязались? Актриса, у которой и так достаточно плотный график?
Елена: «Наверное, если бы мне были предложены невероятные полные метры с интереснейшими сюжетами и серьезными режиссерами, я бы задумалась и задалась вашим вопросом. Но пока я только в ожидании подобных проектов. Хочу сказать, что „Кухня“ — это высокая планка в жанре сериала. Мне есть с чем сравнивать: столько невразумительных ролей каких-то сексапилок или следователей мне предлагали. Неинтересные, бессмысленные диалоги, истории, которые мне, как актрисе, почти невозможно оправдать! Здесь совсем другой уровень моего творческого усилия, и это ценно. Образ Виктории Сергеевны, бескомпромиссной и уверенной в себе женщины, которую я играю, дал мне какую-то собственную внутреннюю силу. Я, наверное, всю жизнь преодолеваю в себе робкую девчонку, школьницу, отличницу. Не могу сказать, что я недовольна присущей мне мягкостью и в каких-то случаях беззащитностью, но иногда требуется мужество, чтобы иметь право высказаться и личностно, и профессионально. Благодаря моей героине я вдруг почувствовала, что я сильная. В первом сезоне я, честно сказать, еще обманывала зрителя, что я имею право быть Викторией Сергеевной. Степень моего душевного трепета перед многими сценами проявления властного, авторитарного руководителя, каким является Вика, невозможно описать. Для меня большая смелость — играть такую женщину!» (Смеется.)
Бывает так, что и в жизни образ на какое-то время берет над вами верх?
Елена: «Так произошло недавно. Я пришла на пробы, и режиссер (кстати, женщина) со мной абсолютно бестактно и в уничижительном тоне разговаривала. Мало того что у меня не оказалось партнера, а сама сцена была эмоциональной, сильной (без партнера такие сложно играть), так еще и разбор полетов выглядел совершенно неинтеллигентно. Я извинилась и сказала: „Простите, я пойду. Видимо, вы не мой режиссер, а я не ваша актриса. Не имеет смысла дальше продолжать общение“. В первый раз в жизни я не прогнулась и не стала терпеть неприятную для меня ситуацию. Признаться, иногда меня просто рвет изнутри на части от того текста, который я должна произносить, от тех задач, которые ставятся передо мной на съемочной площадке. И я скорее от собственного внутреннего отчаяния становлюсь очень строгой и жесткой. Видимо, так я пытаюсь хоть как-то выразить свой протест. Так что если люди думают, что я зазвездила и превратилась в какую-то стерву, то это не так». (Смеется.)
Ваша маленькая дочка уже осознает, кто ее мама?
Елена: «По-моему, у нее какие-то смутные представления: то ли актриса, то ли танцовщица, то ли фигуристка. (В прошлом году Елена стала победительницей проекта „Танцы со звездами“. — Прим. авт.) Хотя иногда она очень смешно говорит: „Моя мама, актриса Подкаминская“. Недавно звоню ей: „Любимая, как твои дела?“ Она отвечает: „Мамочка, я сейчас не могу говорить. Я собираюсь на работу, потом у меня съемки, я буду там танцевать“. Она абсолютно точно копирует мою бурную рабочую жизнь, все эти мои переговоры на бегу. И, конечно, очень тяжело каждое утро слышать вопрос: „Мамочка, а у тебя сегодня выходной?“ Когда я убегаю на тренировку, она кричит: „Мамочка, я хочу с тобой“. Иногда я беру ее с собой. Мы даже купили ей коньки, она хочет научиться кататься. Полина очень пластична, и это проявляется все больше и больше. В декабре дочке будет четыре года, а она уже не просто танцует, а создает целые композиции под музыку. Они с мамой до сих пор смотрят записи моих выступлений с „Танцев со звездами“. Полиночка ходит на балет. У нее масса развивающих игр. И папа, и няня, и деда — все очень теплые, мудрые, изобретательные люди. Я счастлива, что смогла организовать для своего ребенка такую жизнь, в которой она чувствует бесконечное внимание. Все ее желания, эмоции находят отклик, каждый день у нее как праздник. Но, конечно, я переживаю из-за того, что не могу проводить с ней столько времени, сколько бы мне хотелось. Рядом с ЦСКА, где проходят мои тренировки в ледовом шоу, есть детский сад, и у меня периодически подкатывают рыдания, когда я слышу: „Хочу домой, к маме!“ Однажды я не выдержала, подбежала к этому ребенку, спрашиваю: „Где твоя мама?“ „На работе“. И тут уже я сама чуть не разрыдалась вместе с ним. Потому что я как раз та самая мама, которая на работе. Так странно получилось, что эти большие интересные проекты, которых я очень ждала, появились в моей жизни именно сейчас, когда у меня маленький ребенок. Самая большая жертва в моем каждодневном труде — дочка. Я переживаю, что краду время от общения с ней. Но, несмотря ни на что, у нас нереальная близость и понимание друг друга. Это очень важно».
Вы похожи по характеру?
Елена: «Да, очень. Она такая же эмоционально открытая, порывистая, захлебывается от своих переживаний. Очень коммуникабельная. Хотя с чужими осторожна, сначала присматривается — стоит ли сразу открываться. В этом смысле я даже более доверчива».
Полина была долгожданным ребенком?
Елена: «Да, очень. Я сегодня провела с ней все утро. И это было счастье! Всю ее искупала, маслицем намазывала, целовала ручки, ножки, ее пальчики маленькие. Ей это нравится, она часто говорит: «Мама, пойдем целоваться!» Мы ложимся на кровать, и дочка просто млеет. «А-а-а-а» — пищит таким тоненьким смешным голоском, когда я зацеловываю ее сладенькие пяточки, ладошки, всю мою девочку любимую. Под впечатлением этого счастья бегу на тренировку. А там уже встречаюсь с суровой действительностью «троечек» и «беговых», которые у меня пока не очень получаются. Недавно так смешно было. Пришла домой после тренировки, свалилась на кровать, ноги гудят. Тут Полина пристраивается рядышком: «Мамочка, когда ты родишь мне маленького?» Отвечаю: «Как только у меня будет свободный выходной». (Смеется.) Я очень люблю покупать дочке красивые вещи, обувь. Мы устраиваем дефиле, модные показы. Хочу, чтобы она понимала, как сочетать вещи между собой, что с чем носить. И вот как-то раз она говорит: «Мама, ну ты героистка! Понакупила мне всего! Теперь надо рожать еще одну девочку».
Вас мягче сделало материнство?
Елена: «Я по своей сути взрывной человек и очень настойчивый. Хочу, чтобы все было идеально, чтобы моя дочь росла воспитанным человеком. Порой в магазине приходилось наблюдать сцены, когда дети устраивают дикие истерики, бьются головой о стену: „Не хочу это мерить! Не буду!“ Мы с Полиной, когда видим такие реакции, просто вжимаемся в стенку. Непонятно, как протекает жизнь мамы и ребенка, если налицо такое полное отсутствие понимания и контакта. У нас с Полиной в жизни тоже были моменты, когда она вдруг стала неуправляемой и я, всегда с ней мягкая, проявила строгость. Но тут же ощутила внутреннее раскаяние. С моей дочкой так нельзя. Она очень индивидуальна в своей нежности, хрупкости, ранимости. Надо ее по-другому воспитывать, чтобы ей не было страшно и больно от того, что в данный момент ее не считают хорошей и правильной. И это мой собственный путь: быть добрее, терпимее. Взрослые часто чувствуют только себя, устраивая жизнь так, чтобы им было комфортно. А у ребенка могут быть свои мотивы, свои стремления. Ему интересно извозиться в грязи, попрыгать по всем лужам или сто пятьдесят раз задать один и тот же вопрос. Я объясняю себе: значит, ей это нужно. Мне не должно надоедать собственное дитя. Это ненормально, когда родители устают от детских проделок, вопросов».
Гораздо сложнее бывает объяснить ребенку, почему все вкусное — вредно.
Елена: «Я против сладостей и всяких булок. Я и сама их не люблю. А Полине, конечно, хочется пирожных, шоколада. И я нашла биомагазин, где продаются сладости, максимально экологически чистые, без всяких Е-консервантов. По утрам мы пьем чай с медом. Мы разговариваем про животик, про то, как ему будет плохо, если он заболит, придется его лечить. И она постепенно начинает осознавать, для чего нужно вести здоровый образ жизни. Мы все в семье питаемся правильно. Нет такого, что сами, например, едим сало, а ребенку даем овсянку. Дочка уже привыкла, что мясо и рыбу надо подавать с овощами, кашу варить на воде, а не на молоке. Однажды в ресторане она увидела, как кто-то из посетителей заказал картошку фри. И я скрепя сердце дала ей немного попробовать. Но зачем мне сознательно идти в „Макдоналдс“ и есть там гамбургер? Дети же смотрят на родителей, берут с них пример».
Не чувствуете себя Мери Поппинс, леди Совершенство?
Елена: «Нет, абсолютно. Моя разлука с ребенком уж точно не делает меня такой».
Как вы пытаетесь компенсировать недостаток времени, проведенного вместе? Устраиваете маленькие праздники?
Елена: «Мы до сих пор спим вместе. Я два с половиной года кормила Полину грудью, и кто бы мне ни говорил, что уже давно пора ее отучать, я ждала момента, когда мы обе для этого созреем. Так же и совместный сон — и мне, и ей он очень нужен пока. Это хоть как-то восполняет мое отсутствие. У нас очень ласковые, нежные отношения. Мне хочется, чтобы дочка чувствовала, что она очень любима мною. Тем не менее я все время нахожусь во внутреннем напряжении — как совместить и мою работу, и семейные дела. Еще хочется научиться себя принимать: привычка постоянно себя поругивать мне надоела. Я все время чем-то недовольна. А хочется сказать: ты прекрасна!» (Смеется.)
