«Это случилось зимой 1993 года. Мы с Руфиной Дмитриевной возвращались после спектакля. Она очень плохо себя чувствовала — болело сердце, постоянно кружилась голова, давали о себе знать сосуды…

А по Москве ползли слухи, что она пьет. Чаще в одиночку…

В тот день она с трудом доиграла спектакль, появилась в служебном входе бледная, дыхание сбивалось. Мысли путались. «Проводи, пожалуйста», — еле выдавила из себя. «Может, машину поймать?» Махнула рукой. «Я от театральной-то отказалась. Пойдем пешком, не бойся, сейчас полегчает».
Мы медленно брели до Большой Бронной до ее знаменитого дома. И практически у самого подъезда у нее закончились силы. «Все, мне конец», — и начала оседать в сугроб. Удержать я ее не смогла, поднять потом — тем более. «Опять скажут, надралась Нифонтова», — пробурчала она.
Очередная моя попытка поднять ее закончилась поражением. И вдруг чьи-то сильные руки мягко, но достаточно властно, отодвинули меня. А еще через мгновение Руфина Дмитриевна оказалась в объятиях этих мягких, властных, но таких надежных рук. Они принадлежали Святославу Теофиловичу Рихтеру, с которым они жили в одном доме.

Историю о том, как «Нифонтова напилась до того, что упала в сугроб», я после ее ухода из жизни слышала несколько раз. И в разных вариантах. Последний — полтора года назад. И знаю, с чьей подачи она «пошла гулять в народ». Того, кто в тот поздний вечер видел все это, но прошел мимо. Фамилию называть не буду. Скажу только, что он на много лет моложе Святослава Теофиловича, которому тогда было уже под восемьдесят".