«Я «въехала» в него в коридоре ВГИКа в начале 80-х теперь уже прошлого столетия.
— Извините! — произнесла, не поднимая глаз от пола (была у меня такая привычка) и хотела сделать шаг в сторону, чтобы обойти…
— Очи долу, — мой подбородок поднялся кверху, повинуясь движению большой руки… От страха я зажмурилась, а когда приоткрыла один глаз, то увидела смеющееся лицо Евгения Семеновича Матвеева.
— Эх ты, будущая актриса, а режиссера боишься…
— И вовсе я не актриса, — промямлила я, — делать мне больше что ли нечего…
Пройдет много лет и на одном из фестивалей мы окажемся с Евгением Семеновичем за одним столом.
— Нет, вы только подумайте, — выдал мой секрет он тем, кто сидел рядом. — Эта пигалица, которой тогда и было-то от силы лет пятнадцать, посмела мне заявить, что вовсе она никакая не актриса, что ей мол, больше делать нечего, как идти в актрисы… — от смеха грохнули все.
— А все-таки я молодец, что отговорил тебя поступать во ВГИК, — отсмеявшись, продолжил Евгений Семенович.
Было и такое… Мудрый человек без всяких прекрас объяснил мне, что в лучшем случае повешу я свой диплом киноведа на стенку в… Ну, в общем, нетрудно догадаться, где будет эта стенка. Спасибо Вам, Евгений Семенович! Я это говорила Вам всегда — при каждой нашей встрече, в каждом телефонном разговоре…
«Неистовый Матвеев» — так частенько называли его коллеги. Рубил с плеча, говорил то, что думает, наживал врагов."Я хочу заразить человека лучшим и прекрасным. Чтобы вся та грязь, которая нас окружает, не прилипала бы к нам. За это надо бороться. Это надо оберегать. Ограждать от всевозможных нападок. Но это очень тяжело дается… И как раз и называется — «любовь по-русски», — говорил он, а его обвиняли в конъюктуре и размазали на V съезде Союза кинематографистов. То «размазывание» он будет помнить до конца своей жизни.
— Лада, — скажет мне однажды Лидия Алексеевна, его любимая Лидочка, с которой он прожил пятьдесят шесть лет. — Ну скажи хоть ты этому дураку, что нельзя так. Уже все забыли, а он помнит. Как ребенок, ей Богу!
А он и был ребенком. Добрым, трогательным и наивным.
— Знаешь, что я Лидочке подарю на «золотую свадьбу»? — и лукавая улыбка.
— Откуда же мне знать, дядя Женя — с его легкой руки из Евгения Семеновича он однажды превратился для меня в дядю Женю.
— Норковую шубу. У нее ее никогда не было. А у меня денег раньше никогда таких не было. А еще вот что, только ты ей не говори пока…
И он выдвинул ящик своего письменно стола. И я увидела золотой кулон на золотой цепочке.
— Красивый, правда? — взгляд абсолютно детский. — Э-эх, пораньше бы ей все это носить…
И с такой тоской он это произнес, что я готова была провалиться сквозь землю вместе со всеми своими шубами и бриллиантами на пальцах.
«Во всех своих картинах я ставлю Женщину на пьедестал. Я молюсь на нее, ибо, на мой взгляд, женщина — самое божественное явление», — говорил Евгений Семенович в своих интервью. «Любить — это не заслуга, это дано природой, а вот уметь беречь — этому надо учиться. Любовь надо беречь, надо защищать ее». Ему приписывали романы с самыми красивыми актрисами советского кино, а он любил свою Лидочку.
— Ты знаешь, однажды я так увлекся… Она привлекла меня своим сценическим темпераментом. Я ее увидел в работе на сцене. Она меня покорила как актриса. И мне показалось, что это любовь. И Лида меня отпустила, сказала: «Тебе трудно. Не мучай ни себя, ни нас, уходи». А мама моя мне сказала: «Ты не обижайся, но я с Лидой останусь».
— Это — и я произнесла фамилию известной актрисы. — Она, да, дядь Жень?
— Да нет… — И он расхохотался. — С Виечкой нас давно поженили. Сразу после выхода фильма «Родная кровь». И даже говорили, что я отец ее дочери.
И он назвал фамилию актрисы. Шепотом. На ухо.
— А-а-а, — невольно вырвалось у меня.
— А ты, будь мужиком, не влюбилась бы? Да по ней все с ума сходили. Но мне дали от ворот поворот. Верная она и преданная. Своему мужу. Две недели я жил у друга, в себя приходил. А вернувшись домой, услышал: «Ты сегодня завтракал?». И ни разу с тех пор Лида мне об этом не напомнила.
В последние годы своей жизни он задавал мне один и тот же вопрос:
— Не дай Бог Лидочка уйдет первой, что я тогда буду делать?
— Дядя Жена, — взвивалась я. — Да что вы раньше времени хороните и себя, и Лидию Алексеевну.
Начало 2003 года. Я собираюсь уходить из его квартиры, как обычно, мы что-то на ходу договариваем в кабинете, дядя Женя напоследок рассказывает какую-то смешную историю и вдруг неожиданно прижимает меня к себе, и я слышу: «Прощай». Пристально смотрю в его глаза и вижу боль, они полны слез. Он все про себя знал, мой мудрый дядя Женя.