— Не надо об этом, — тихо говорит он в ответ на мою просьбу вспомнить пережитое в двух фашистских концлагерях — Маутхаузене и Дахау.

— А детям, внукам и правнукам о том, что пережили, рассказываете?

— Подробно — как-то не приходилось. Семья у нас большая — три сына, пять внуков и три правнука. Когда на даче вместе собираемся, человек 15 получается, так там я могу пару слов сказать. Раньше считал: раз полжизни меня считали предателем, так кому это интересно? А сейчас еще раз все переживать просто тяжело.

Но в 2004 году правительство Москвы и городской Департамент образования начали проект «Нет фашизму!», и Анатолий Станиславович начал выступать перед школьниками, правда, в подробности все равно не вдавался. И только совсем недавно решил записать свои воспоминания.

— Мне нужно было это сделать ради внуков и правнуков, — говорит он.

Вот они, листочки, исписанные мелким уже стариковским, но все равно очень четким почерком, лежат на столе. А вся его концлагерная жизнь — в архивных фотографиях, которые отыскал немец Штефан Ханке и прислал их ксерокопии бывшему узнику.

Вверх по лестнице, ведущей в ад

Анатолий Станиславович берет в руки копию с почти слепой фотографии: группа голых неимоверно худых мальчишек на фоне барака.

— Это нас только-только в Маутхаузен привезли. В верхнем ряду крайний слева — это я. Нас раздели, мы прошли санобработку, одежду, в которой приехали, сожгли, а новой не выдали — мы малолетки, для нас ни обуви, ни подходящей одежды не могли найти. Кто сфотографировал? Эсэсовец мимо проходил и сделал для себя снимок. Через много лет в музее лагеря Маутхаузен Соя увидит эту фотографию и узнает на ней себя. А потом Стефан Ханке пришлет ему ксерокопию.

А в 2003 году Анатолий Станиславович под номером 109 увидит свою фамилию в списке узников лагеря, вывешенном в лагерном музее.

— Вообще-то мой маутхаузенский номер был 36 039, — поправляет он. — Маутхаузен — лагерь чисто для уничтожения. Если в Дахау на воротах написано «Работа делает свободным», то в этом лагере была надпись «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Из Маутхаузена выходили только через крематорий.

Работали заключенные в каменоломне.

— Спускались в нее по лестнице, ее называли лестницей смерти — 186 ступеней из камней разного размера. Саперы взрывали глыбы камня, а мы должны были сортировать обломки по размеру. Нас, малолеток (мне в 1943 было 16 лет), заставляли щебень грузить на носилки по 90—100 кг. Взрослые впрягались в эти носилки и тащили щебень к баржам на Дунае. А вечером надо было взять в руки камень побольше и по лестнице втащить его наверх, где строились новые бараки для заключенных. Больше двух недель там никто не выдерживал.

И гореть бы Анатолий Сое в печи Маутхаузена, но кому-то из германских высших военных чинов пришла в голову светлая мысль: а почему бы не собрать со всех концлагерей русских подростков в возрасте 14—16 лет, не обучить их военному делу и не направить на фронт воевать против англичан и американцев?

— Поэтому я отработал только 10 дней, после чего нас погнали в Дахау — готовить из нас солдат.

— А в Маутхаузен-то вы как попали?

— В 1941 году мы жили в Днепропетровске, а когда собрались эвакуироваться оказалось, что, отступая, наши войска взорвали мост через Днепр. Путь эшелону на восток был отрезан. Мы вернулись. Когда немцы заняли город, всюду развесили объявления: подросткам от 15 лет и старше надо зарегистрироваться на бирже труда. Я зарегистрировался и пошел работать грузчиком на склад.

— А можно было на биржу не пойти?

— Вы знаете, что такое оккупация? В блокадном Ленинграде хоть 125 г хлеба выдавали. А у нас — вообще ничего. Магазины не работают, голод страшный. А работающим дают литр похлебки из пшена, а вечером, из пшена тоже — полукилограммовую лепешку. Похлебку я выпивал, а лепешку нес домой — у меня братья были. И еще проверки документов были на каждом перекрестке. Если не работаешь — могли расстрелять. Возвращаюсь как-то вечером домой, а с нами работали военнопленные. Жили они за колючей проволокой. И вот стоят они там и просят хлеба. Я сунул кому-то лепешку. Эсэсовец на вышке поднял сразу тревогу. Меня схватили, били по голове рукояткой пистолета, хлестали кабелем. Потом в гестапо повезли. Бросили в бетонный бункер. Нас там не кормили — только раз в день давали пить. В углу стояла кастрюля — туалет. На прогулку не водили. Блохи нас заедали страшно. После гестапо я оказался в городском концлагере, а потом, уже в 1943 году, немцы, отступая, перевели нас в Маутхаузен.

Из восьми дней дороги, заключенных кормили только двое суток.

— Выдавали по ложке топленого масла и 100 г хлеба. А потом еда кончилась…

Чем отплатить за жизнь?

3 ноября 1943 года Анатолий Соя оказался в концлагере Дахау.

Анатолий Станиславович показывает еще одну фотографию. Пять юношей в полосатых робах.

— Я с номером 57 611, — говорит он. — Но это уже через полтора месяца после освобождения мы сфотографировались. За это время набрали 25 кг в весе, потому такие бравые.

— Вас освобождали американцы. Они предлагали остаться у них?

— О! Такой вопрос мне всю жизнь задавали в органах. Нет, американцы нас просто передали советскому командованию, и мы попали в фильтрационный лагерь в 15 км от Дрездена. Такие же вышки, бараки, колючая проволока, почти такое же питание, как в концлагере. Вот там нас и вызывали все время на допросы. А потом, когда вернулся в Днепропетровск, опять вызывали в органы и допытывались: не завербован ли я? Из-за концлагеря меня и на курсы шоферов не взяли.

В Дахау Анатолию повезло еще один раз. Работать будущих солдат не заставляли, зато усердно муштровали на плацу. Во время этих занятий подросток простудился и с высокой температурой попал в малярийный барак.

— Я ревел белугой, думал, оттуда уже только один путь — в крематорий. В бараке Мюнхенский военный институт ставил опыты над людьми. Но пришел военный врач-эсэсовец, спросил, откуда прибыл. Я номер барака назвал, а он знал, что в этом бараке будущих солдат готовят, и перевел меня в реабилитационный блок.

Мне дважды подарили жизнь. И оба раза спасло меня решение сделать из русских мальчишек солдат вермахта. И будто кто-то там, наверху, спросил меня: «Чем отплатишь за подаренную тебе жизнь?»

Тогда Соя дал обет всю жизнь делать людям только добро. И жизнь, как он говорит, повернулась к нему лицом. Анатолий Станиславович вспоминает, как кормили их похлебкой из пшеничной половы с червями. Он сначала есть ее отказался, а старший товарищ сказал: «Ешь, дурак! Они же сваренные!»… Так и выжил.

Он перебирает листочки со своими воспоминаниями. В них -— вся его лагерная жизнь. Копию Анатолий Станиславович отправил в Германию для проекта «Выжившие в концлагере», рукопись оставил своим внукам и правнукам…

Из узников Маутхаузена в 1998 году были живы 219, в 2010-м их осталось 45. В 2010 году на празднование 65-летия освобождения Дахау из России приехали всего два бывших узника.