…Мы и по сей день, в ХХI веке, с азартом каких-нибудь древних племен соблюдаем ритуал праздничной и начальственной одежды. Выпускное платье, свадебное платье, красное, маленькое черное, «ну то, с открытой спиной, помнишь»? Я уверена, что многие помнят и любят эти знаковые вещи из своего гардероба не меньше, чем первый поцелуй. Как в шутке: «Помнишь нашу первую встречу? А в чем я была одета?» В каждой шутке лишь доля вымысла… И не случайно Петр Первый начал свои реформы с обрезания боярских бород. Значит, знал, что, если хочешь изменить суть — иной раз можно и с внешнего вида начать.

Кто-то печет хлеб, выписывает рецепты, ведет расчеты в банке… Так случилось, что я заглянула в мир Моды. Я прошлась по всем его этажам: от манекенщицы, показывающей новые одежды, до благотворителя молодых дизайнеров, за идеями которых — будущее моды.

Я видела этот «богемный» мир в советские 70-е, я сама выходила на подиум, часами стояла на примерках, выслушивала проработки на Лубянке. Видела 22-летней девочкой, как начинал свое восхождение на Олимп моды Вячеслав, Слава, Зайцев; как паковали в чемоданы его коллекции для демонстрации советских достижений на Западе, а его самого, автора… не брали в поездку. Я вижу, как сейчас девочки рвутся на подиум любой ценой. Вижу, как явление тургеневских девушек из провинции перерождается в нашествие мягко ступающих, но потом вдруг показывающих свой характер хищниц. Словно кошки, пытающиеся превратиться в светских львиц. Они любого обведут вокруг пальца. Меня саму обманывали… Я знаю, как обманывали моих коллег…

Но я не перечеркиваю этот мир моделей. Я тоже вышла из него. Я пробовала вывести на подиум свою дочь Надю. И я знаю тысячи девочек, которые бесхитростно, беззаветно мечтают о каком-то волшебном, необыкновенном мире показов, фотосессий, конкурсов красоты. И именно им я бы хотела что-то донести. Рассказать языком очевидца, соучастницы о подводных камнях, о цене и ценности славы манекенщицы.

Если бы ко мне хорошие знакомые привели свою дочь и сказали: «Возьми на подиум»? — я бы не стала без разбора отговаривать от этой жизни. В конце концов, модельная индустрия — едва ли не единственный наш международный успех после развала Советского Союза. И на всех главных подиумах Лондона, Парижа, Милана горят яркими звездами русские девушки: Наташа Водянова, Евгения Володина, Саша Пивоварова…

А что касается современных русских дизайнеров… Откройте свой гардероб — там много вещей, за которые вы скажете спасибо отечественным кутюрье? Думаю, нет. Я не из тех, кто фанатично требует, чтобы на Родине производили все: от иголки до космической орбитальной станции. (Хотя, учитывая талантливые руки и головы наших людей, этого можно было бы добиться.) Пусть какой-нибудь джип или «Мазду» производят по чужим наработкам, если у нас не могут справиться с автомобильной индустрией. Но убить собственное производство одежды… — это все равно что возить к русскому столу хлеб из булочной во Франции.

…Неужели мы не можем проложить ровную строчку на рубашке или выкроить такую юбку, чтобы захотелось надеть каждой? Я уверяю вас, что Сталин не просто так носил только русские френчи и заказывал свою одежду только отечественным портным. В этом — тысяча смыслов! От личного патриотизма до воспитания в людях культуры — и как одеваться, и как работать, чтобы сшитое тобой платье можно было показать на зависть и английской королеве!

Я не просто к слову Сталина вспомнила… Сейчас много говорят о сталинской тирании, но я хочу сказать о государственной политике… вот что. В 44-м году, когда мысли народа еще были о войне, когда умирали тысячами, тысячами (!), Сталин вдруг принимает решение об открытии в Москве нового фронта. Это действительно был фронт, на котором началась работа по возвращению людей к мирной жизни. В доме 14 на Кузнецком Мосту решают открыть Московский дом моделей! То есть вопрос был не праздный даже для военного времени. Дело шло к Победе, и государству было небезразлично, как будет одеваться народ-победитель.

Я пришла в этот Дом уже в 70-е, когда он стал Общесоюзным Домом моделей одежды. Да, на улицах были сплошные пешеходы в сером — как перевернутые тени асфальта. Да, мы с рассвета занимали очереди, чтобы достать импортные сапоги, и как провозвестника новой жизни Прометея с его огнем, встречали фарцовщиков. Все это БЫ-ЛО! От этого никуда не денешься. Но было также и то, что я из Армении привозила себе такие босоножки, что до сих пор не в каждом элитном итальянском магазине найдешь настолько уникальную работу!

Мы добились свободы, а где наше творчество?! Или, как печально шутили о временах Ельцина: «Россиянин, ты теперь — свободен!!! Свободен!» (В смысле — иди отсюда!)

В Советском Союзе не было моды и секса? Но у нас работали швейные фабрики, производили прекрасные натуральные ткани — лен, шелка, приводившие тех же итальянцев в восторг. А что касается демографии, мы как-то, видимо, без секса размножались… А теперь секс есть, только детей нет!

В своей книге я хочу обратиться ко многим людям, к каждому из вас. Кто-то — покупатель, кто-то — работает над созданием и производством одежды, кто-то — находится на самом верху и от него зависит, какими ниточками (заметьте, опять же слово не случайное — из нашего мира, моды!) как управлять. Кто-то мечтает занять свое место на обложках глянцевых журналов. Я не судья. Я не творец. Я — очевидец и соучастник. У меня есть чем поделиться с вами…

Меж двух концов одной палки

Однажды Слава Зайцев сказал: «Раньше на подиуме царили личности, а теперь — преобладают дуры…» Что в Советском Союзе «делали ракеты» и «перекрыли Енисей», и даже в области балета шли «впереди планеты всей», знают, наверное, все. Но мало кто в курсе, что существовали еще и советские модели. Именно их в шестидесятые на Западе прозвали «самым красивым оружием Кремля». О, эти «стройные посланницы Хрущева»! Посланницы Оттепели.

Я сама (правда, уже при Брежневе) участвовала в долгой командировке в Чехословакию. Изо дня в день мы по нескольку раз повторяли свое «костюмированное шоу» на советской выставке достижений народного хозяйства. Этими нашими выходами на подиум (наряду с прочими мероприятиями) кремлевские деятели пытались реанимировать дружественные отношения, раздавленные в 68-м на Вацлавской площади танками.

В Москве нас звали (нет, скорее обязывали) работать с показами на приемах в посольствах. А когда в Советский Союз приезжали главы других государств, посещение Всесоюзного Дома моделей было обязательным пунктом в протоколе первых леди.

Помню визит госпожи Никсон. Оцепили все кварталы! В каждом окне Дома моделей — по охраннику, и тебе надо переодеваться под прицелом металлического взгляда этого «бодигарда».

В общем, у нас была особая политическая, внешнеполитическая миссия. И даже если мы сами, девочки, тогда этого не осознавали и для нас главной радостью было просто попасть за рубеж и увидеть, как же все-таки удивительно и на зависть соблазнительно «загнивает» капиталистический Запад, то те, кто нас отправлял, точно понимали, что даже за юбками можно скрыть серьезное политическое оружие.

Не случайно меня (как чуть ли не единственную манекенщицу с высшим образованием) заставляли проводить для других моделей десятиминутки политинформации. А за границу с нами всегда выезжали люди в штатском. Разборчивость в классовых врагах и трепетный контроль за своим «облико морале» были своего рода трудовым кодексом советских подиумных красавиц.

Хотя, конечно, была у некоторых манекенщиц и «сладкая», богемная жизнь, маскируемая от непрошеных глаз. Что заставляло сведущую часть мужского населения СССР относиться к нашей профессии с соответствующим НЕуважением.

Большинство же советских граждан находились просто в неведении относительно какой-либо полезности девушек с Кузнецкого. В массах еще не была раскручена идея о «СУПЕРмоделях», которые в противовес суперменам спасают хрупкий мир не силой оружия, а силой красоты.

У меня вышло так, что я испытала на себе сразу «два конца одной палки». С одной стороны, никто из родных — мама, брат — вообще никак не оценили новое поле моей деятельности.

Мама один раз пришла на показ, просидела до конца, но так, по ее словам, ничего и не поняла: куда дочка попала, зачем? Впрочем, мама вообще была у меня не из тех типичных мам, которые следят за каждым шагом, охом и вздохом своих детей. Она была в высшем смысле слова советская женщина, для которой нестерпимо болящий зуб (вопреки рассуждениям знаменитого американского психолога Дейла Карнеги) ничего не значил, если где-то в Африке голодают дети. Все взлеты и падения нашей страны она переживала как свои собственные. Партийный работник, преподаватель истории в вузе, она даже в преклонном возрасте могла с ходу ответить, кто из руководителей СССР и зачем ездил в Уганду, сколько тонн пшеницы легло в закрома Родины…

Мы же, ее дети, были обуты, одеты и… предоставлены надежной системе советского воспитания. Все было как у большинства мальчишек и девчонок Страны Советов.

Что касается «второго конца палки», то его… я почувствовала, познакомившись с Никитой. Никита раньше всегда старался скрыть, что его жена — манекенщица. Помню, представлял меня как учительницу (хотя никакой учительницей я тогда не была) или вовсе делал вид, что мы мало знакомы. Он не переносил, если к нам на дачу приезжали девушки для фотосессии на природе. Мол, что это такое? Вертеп, безумие, две девицы попками мячик держат в кадре?! А один раз, когда меня пригласили поехать на показ одежды итальянцев, дошло даже до того, что Никита собрал чемодан и поставил меня перед выбором: либо муж, либо моя «недостойная» карьера… Он говорил, что, выбираясь в Дом моды, встречаясь с манекенщицами, я «меняюсь биологически»… Конечно, мне хотелось, выходя в люди, подкраситься, одеться по-особенному. Ведь это естественно для женщины. А для мужчины… Наверное, для мужчины естественно чувство собственника: кому понравится, что твоя 20-летняя жена наряженная ходит по подиуму, а ее оценивают взглядами?

Вот в такой противоречивой рабочей и семейной обстановке я оказалась, войдя в мир моды. Но несмотря ни на что, я не жалею, что этот мир мне открылся, а я открылась ему. Я оказалась вроде как в легковесном мире моделей. Но именно он заставил меня сбросить с себя какие-то идеалистические оковы и увидеть не рафинированную жизнь. Главное было — не потерять среди соблазнов свой внутренний стержень.

Когда спрашивают: «То, что вы оказались в Доме моделей, — это случайность или судьба?» — я отвечаю: «Случайность, ставшая судьбой».

Черно-белый день

В детстве передо мной не было четко прочерченной линии, ведущей к жизненному горизонту, — я бы не могла сказать, кем хочу стать «в зените славы». Из меня не растили спортсменку или скрипачку… Но мама в свое время защитила докторскую диссертацию в МГУ. Потом я окончила Институт иностранных языков имени Мориса Тореза, обожала английский. И, наверное, с годами тоже могла достичь какой-нибудь ученой степени. Романтичная натура, я все представляла себе туманный Альбион — сказочную страну Англию, где живут джентльмены, ходят под зонтиками 364 дня в году, по утрам едят овсянку, а в пять вечера пьют традиционный чай.

Господи (!), в отличие от мамы, погруженной в перипетии, сопровождавшие советское государство, я как свои пять пальцев знала историю Великой Британии, а не России. Сколько учила про эту «Трэфэлга скуэа» (Трафальгарскую площадь), сражения адмирала Нельсона?! Ездила на лекции в библиотеку иностранной литературы, часами просиживала над словарями, делала переводы. Книжный червь! Высшим счастьем для меня было… увидеть «живого англичанина»!

За годы усердной институтской учебы я выкопала то русло, по которому потом и потекла моя жизнь: пробовала работать с английским языком на выставках, в «Интуристе» гидом, переводчиком в издательствах. Удалось получить небольшую «роль» на телевидении — должна была «членораздельно» повторять два-три английских слова в эфире популярных тогда уроков иностранного. Как же я гордилась этим! Обзванивала всех знакомых, чтобы ни в коем случае не пропустили «мою» передачу.

Работая в «Интуристе», водила гостей столицы по Красной площади, показывала Большой театр, университет. Пришли-ушли, посмотрите налево, посмотрите направо — оказалось, все это однообразно и скучно. А вдобавок любая работа, где был пресловутый «выход на иностранцев», оказалась завязанной на «органах». На тех же международных выставках: можно мелькнуть один-два раза, но чтобы работать постоянно, нужны связи, нужно зарекомендовать себя. И не только в качестве переводчицы, но и «политически благонадежной гражданкой».

Перепробовав все, решила сменить направление и попытать счастья преподавателем в институте. «Вот то место, — думала я, — где проблем при трудоустройстве точно не возникнет!» Выбрала вуз в центре Москвы, на углу Петровки и Страстного бульвара — Московский авиационно-технический институт. И с легкой душой, на подъеме, отправилась туда.

Жизнь — удивительная вещь. Когда кажется, что вот — всё уже «так возможно», «так близко», вдруг почти осязаемые очертания растворяются и цель… рассыпается в пыль. А когда ты на грани отчаяния, готов обидеться на несправедливость судьбы — что-то как будто подхватывает тебя и выносит на светлый берег. Словно искушение человеческой стойкости и выносливости…

В институт меня не приняли. Причем как (!) «не приняли» — со всей широтой русской души! У меня было ощущение, что я наивная абитуриентка, которая дрожащей рукой должна тянуть экзаменационный билет, а не человек с красным дипломом, пришедший на вакансию преподавателя. Пропитанные пылью времен кабинетные «заседатели» смерили меня — с головы до ног (хотя я рассчитывала, что оценивать будут мой английский язык). И без лишних деликатностей выдали вердикт: юбочка больно коротенькая, ножки «какие-то не такие», распущенные волосы не годятся, слишком худенькая — одним словом, не солидно (!) для преподавателя, тем более такого серьезного вуза.

С годами во мне сгладилась, «заросла новыми впечатлениями» та обида, но тогда, отверженная, униженная и оскорбленная, я шла вниз по Петровке, и… свернула на брусчатку Кузнецкого Моста.

…В Доме № 14 с огромными окнами-витринами располагался Дом моделей Советского Союза. Каждый день мимо объявления о наборе новых девушек проходили сотни людей. Они спешили по своим делам, и жизнь внутри этого Дома была для них так же чужда и далека, как застывшие за стеклами манекены.

Сколько раз и я проходила мимо. Но теперь… задержалась, какое-то импульсное решение пронеслось в голове, я взялась за ручку и открыла дверь. Внутри увидела нескольких молодых женщин, явно подготовившихся к чему-то нерядовому — уложенные волосы, западные наряды, туфли, макияж. Был тот единственный (!) день месяца, когда в Доме моделей собирался художественный совет для отбора новых кандидаток «в мастера подиумного показа». Я, простоволосая, худенькая, в коротенькой юбочке, никогда не пользовавшаяся косметикой, на фоне этих русских Клеопатр смотрелась Неточкой Незвановой, нескладным подростком.

Пока ждали вызова в зал, спросила о чем-то одну из девушек (кажется, это была Августина Шадова, с которой позже мы подружились). Она не то что не ответила — она провела по мне таким презрительно-снисходительным взглядом Королевы, что я просто растерялась… Я и представить не могла, что так можно! Второй раз за день меня просто уничтожали, превращали в пустое место…

Позвали на подиум. Я не знала: ни как надо ходить, ни что надо остановиться перед жюри (а за длинным столом собрались все ведущие дизайнеры Дома моделей), но что-то во мне, как теперь говорят, «зацепило» судей… Находившийся среди них Слава Зайцев вдруг увидел во мне что-то боттичеллевское. Эта известная картина — Венера, выходящая из морской пены. А для художника — главное почувствовать и уловить образ. Тогда открывается новый источник вдохновения, и художник может этот образ развить…

Мне сказали, что у меня прекрасные волосы, как замечательно, что я такая стройная, такая юная. Все, что до этого осудили «деканатские» дамы, теперь, наоборот, зачислили в мои достоинства. Меня пригласили работать. Как в кинохлопушке — на черный квадрат утренних неудач резко опустилась белая плашка: жизнь все расставила по своим местам. Для нового кадра. И — мотор-р-р!

…Через время, уже будучи манекенщицей, я узнала, что, если в Дом моделей приходят одна-две новые девушки за год, это для них несказанное везение. Чаще всего советские модели делали свой первый шаг на подиуме еще молодыми женщинами, а последний уже бабушками. Поэтому вместо текучести кадров здесь была абсолютная «непроходимость».

Продолжение следует…