Владимир Зельдин: «Все мои жены были умнее и образованнее меня»
Накануне столетнего юбилея легендарный актер вспомнил о встрече с Анной Ахматовой и Владимиром Маяковским.
Накануне столетнего юбилея легендарный актер вспомнил о встрече с Анной Ахматовой и Владимиром Маяковским. Живая история — из первых уст.
Гримерка Владимира Михайловича Зельдина — как маленький музей. Здесь что ни вещица — раритет со своей славной историей. Бурка и папаха — из фильма «Свинарка и пастух», икона — из испанской Ла-Манчи. Рядом — «Дон Кихот» работы Никаса Сафронова. А уж каков «раритет» сам хозяин? Лауреат Сталинской премии — много их сейчас в добром здравии? Человек, заставший на своем веку не одну Родину, а целых три: царскую империю, СССР и Российскую Федерацию. Переживший революцию, гражданку, НЭП, коллективизацию, голод, сталинские репрессии, Великую Отечественную, оттепель, застой и, наконец, перестройку. Выдающийся, талантливый артист, который, несмотря на свои заслуги, скромно живет в небольшой двухкомнатной квартире рядом с театром и считает, что быть знаменитым — некрасиво!
Владимир Михайлович, вам девяносто девять лет, из них семьдесят девять — на сцене. Вы на пороге дат и цифр, от которых дух захватывает. А у вас какие ощущения?
Владимир Зельдин: «Я не зацикливаюсь на этом. Живу, работаю. На днях у меня творческий вечер состоялся хороший — мы с замечательной актрисой Олей Богдановой на двоих его делаем. Недавно из Италии приехали — выступали там с большим успехом. Во Франции были. Должны были в Англию поехать, но вот эти санкции помешали».
В скольких спектаклях вы сейчас задействованы?
Владимир: «В четырех! „Дон Кихот — человек из Ламанчи“, „Танцы с учителем“, играю Кутузова в „Давным-давно“ и у Светы Враговой в театре „Модернъ“ — в „Дядюшкином сне“. Постановка Бориса Щедрина — неплохая, мне кажется. Я с удовольствием играю роль Князя!»
Недавно был на вашем спектакле «Человек из Ламанчи». Вы поете без фонограммы серьезные арии, произносите длинные монологи, фехтуете на сцене. Просто в голове не укладывается: как вам все это удается?
Владимир: «Ну как вам сказать… Господь Бог это. Правда, у меня нет никаких вредных привычек. Абсолютно! Я не пил и не пью алкоголя вообще — ни вина, ни более крепких напитков».
Не нравятся?
Владимир: «Я не понимаю их смысла. Вот мне 10 февраля будет сто лет, а я никогда в жизни папиросу не курил. Ни разу не видел, чтобы отец достал пачку сигарет, бутылку водки или вина».
Может, в этом секрет долголетия? Или ваша работоспособность?
Владимир: «Да нет. Иногда не хочу ни работать, ни играть. Хочу просто в тишине посидеть».
Интересно, как проходит ваш свободный день?
Владимир: «Сейчас мы с женой живем в Серебряном Бору — там мне выделили дачу. Дышу свежим воздухом, гуляю. В основном сижу, рассуждаю. Иногда смотрю телевизор, если соревнования интересные показывают. Читаю мало, потому что совсем плохо вижу. Это операцию мне неудачно сделали. А так до восьмидесяти пяти лет сам водил машину, вообще был очень спортивный».
С самого детства?
Владимир: «Конечно! Именно спорту я обязан своей все еще приличной формой. У нас была большая семья. Отец не очень много зарабатывал, мама тоже — она была учительницей. А мы, дети, обожали спорт, особенно лыжи, которые сами делали из подручных средств. Мы на Красноказарменной улице жили, рядом военная пехотная школа Ашенбренера и Уншлихта, артиллерийское училище, а дальше поле. И мы там на лыжах бегали. Или играли в футбол — тряпичный мяч гоняли. Набивали его всякими опилками, тряпками — он, как ни странно, даже подпрыгивал иногда. Я все свое детство вот такой спортивной самодеятельностью занимался. Может, это меня отвлекло от каких-то вредных привычек».
То есть ни дурных компаний, ни влияния двора?
Владимир: «Не было. Я — советский человек, потому что воспитывался в период становления советской власти. Мое поколение было законопослушным, неизбалованным. Мы всему верили, всем газетам — „Правде“, „Известиям“. Телевидения тогда еще не было».
Даже когда Никита Хрущев обещал построить коммунизм? Вы верили?
Владимир: «Конечно. Мне кажется, такого поколения больше не будет, потому что мы очень искренне любили свою страну, свое Отечество, где родились. И самое главное, самое дорогое — жизнь — положили на алтарь Победы над фашистской Германией. Ведь в основном мое поколение все ушло в другой мир, понимаете? Мы все трудились на нашу Победу. И артисты тоже. Мы уезжали на фронт концертными бригадами к солдатам и тоже вносили лепту в нашу Победу, вдохновляя их на борьбу с врагом».
Каким вам запомнился день — 9 мая 1945 года?
Владимир: «Я тогда находился в Москве. Помню, как на Красной площади военных обнимали и целовали, чуть ли не на руках носили. Больше никогда я не видел столько счастливых, одновременно плачущих и смеющихся лиц. Ни одному военному не удалось проскочить по улице незамеченным. Чужие люди кидались ему на шею так, словно роднее не было никого на свете. С тех самых пор, наверное, человек в военной форме вызывает у меня безмерное уважение… Еще запомнил, как нам праздничные пайки выдали: полбуханки черного, по двести пятьдесят граммов сыра, полукопченой колбасы, масло, сахар, леденцы и пачка печенья. Помню, я принес, разложил и долго смотрел на этот „натюрморт“, не притрагивался. Просто нюхал!»
Обыкновенное чудо
Как вы, совсем молодой и малоизвестный артист, попали в фильм «Свинарка и пастух», да еще на главную роль?
Владимир: «Когда Иван Александрович Пырьев начал снимать эту „реальную музыкальную сказку“ (а именно так он именовал жанр фильма), я работал в Центральном транспортном театре. Играл уже неплохие роли — Фердинанда в „Коварстве и любви“ Шиллера, Антифола Сиракузского в „Комедии ошибок“ Шекспира. В том числе великолепную комедийно-героическую роль — рядового Гоглидзе в спектакле „Генеральный консул“. Публика принимала на ура! Без ложной скромности, я хорошо двигался, прекрасно танцевал. Еще во время учебы считался первым учеником бывшей балерины Большого театра Веры Ильиничны Мосоловой. Лихо делал сложнейшие элементы любого танца… И вот однажды помощник Пырьева после спектакля подошел ко мне: „Владимир, вот сценарий фильма. Прочтите — там есть роль неплохая“. Я прочел и пришел в восторг — все в стихах, к тому же прекрасная музыка Тихона Николаевича Хренникова. Но я был уверен, что моя кандидатура не подойдет».
Почему?
Владимир: «Как раз в это время в Москву приехал на гастроли Тбилисский театр имени Руставели. Показывали „Отелло“, „Разбойников“ Шиллера… Весь город стоял на ушах, невозможно было попасть! Акакий Хорава играл Отелло, на сцене блистали Васадзе, Анджапаридзе… Э-хе! Все музыкальные, голосистые, талантливые необыкновенно. Как эффектно они умели носить бурку, скакать на лошади… И все — писаные красавцы! Поэтому я прочел сценарий и успокоился. Вдруг звонок: „Володя, с вами хочет познакомиться Иван Александрович Пырьев“. Приезжаю. Пырьев сидел в комнатке за столом… А о нем легенды ходили: грубый, матерщинник…»
Говорили, мог наорать без повода, ударить актера…
Владимир: «У него было много друзей и много врагов. Иван Александрович был очень яркой, мощной личностью! Это же он, например, организовал Союз кинематографистов. А было очень сложное время… Мы познакомились. Естественно, он почувствовал, что я волнуюсь, налил стакан воды из графина. Сказал: «Подготовь-ка мне две-три сцены». В итоге я пробовался в трех сценах: на сельскохозяйственной выставке, у костра и когда мой герой пастух Мусаиб Гатуев говорит старику горцу: (Декламирует.) «Отец, ты стар, но у тебя сердце юноши! Ты складываешь песни, которые поет весь аул. Сложи песню о моей любви — пламенную, нежную, как весеннее солнце. Я вложу ее в конверт и отправлю заказным письмом на север, где много-много снега…»
Вы помните весь текст наизусть до сих пор?
Владимир: «Да, все свои монологи! Особого грима мне не делали — усы, брови, папаха, костюмы. Сняли. Пырьев собрал в просмотровый зал всех женщин — актрис из массовки, костюмеров, гримеров: «Мы вам сейчас покажем все актерские пробы. Мне важно знать ваше мнение». Мне рассказывали, как это было. После просмотра — голосовали. Пырьев задал один вопрос: «Кто будет пользоваться успехом и любовью у зрителя?»
И женщины единогласно из всех «грузин» выбрали Зельдина…
Владимир: «Верно! Так что за эту свою роль я благодарен женщинам. Начали снимать. Сначала — в Кабардино-Балкарии, там была снята сцена драки с волками. В июне 1941-го мы, закончив натурные съемки, должны были возвращаться в Москву. И тут — война! Мы узнали о внезапном вероломном нападении фашистской Германии и о выступлении Вячеслава Михайловича Молотова случайно — на базаре…»
Первое, о чем подумали?
Владимир: «Как жаль фильм… Роль свою я так и не сыграю!» Когда приехали в Москву, меня уже поджидала повестка. Пошел в военкомат, сдал паспорт и вскоре должен был отправиться в учебное танковое заведение — учиться на танкиста. Я уже мыслями был там — на фронте. Вдруг через три-четыре дня звонок с «Мосфильма»: «Володя! Приезжай немедленно. Есть постановление Комитета по кинематографии, подписанное министром Большаковым, продолжить съемки». Но я уверен, что решение принимал не Большаков, а лично Иосиф Сталин".
Значит, это не легенда, что именно он спас фильм?
Владимир: «Да! Было приказано дать нам до конца года отсрочку и закончить картину — „реальную музыкальную сказку о дружбе и любви“. Кто еще мог принять такое решение?! „Мосфильм“ эвакуировали в Казахстан. Москва уже была осаждена, люди прятались от бомбежек… А мы — группа Пырьева — в павильоне и на сельскохозяйственной выставке в две смены снимали московские сцены из фильма».
То есть если бы не «Свинарка и пастух»…
Владимир: «Владимира Зельдина давным-давно в списке живых не было бы. Однозначно! Почти все мое поколение полегло… Я чудом уцелел».
Забегая вперед… Скажите, именно за эту бронь, за свое чудесное спасение вы почти семьдесят лет отдали Театру армии?
Владимир: «Нет, не поэтому. Меня пригласили сюда на определенную роль».
Ставшую вашей коронной — Альдемаро в знаменитой пьесе Лопе де Веги «Учитель танцев»?
Владимир: «А вы знаете, что в те годы „Учителя танцев“ в нашей стране не ставили — у нас никто ничего об этой пьесе не знал. И вдруг! В театре Красной Армии ее начали репетировать, но что-то у них не получалось. А в этом театре работали актеры, которые меня знали, и знали, что я музыкален, умею танцевать. Кто-то посоветовал: „Пригласите Владимира Зельдина“. Вот так я начал репетировать „Учителя танцев“ в переводе Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник, очаровательной современницы Антона Павловича Чехова. Да и остался без малого на семь десятилетий. Между прочим, мы этот спектакль сорок лет играли — история театра не знает таких примеров».
Советская Дина Дурбин
Николай Крючков, Петр Алейников, Любовь Орлова, Владимир Дружников… Многие ваши современники, партнеры и партнерши давно стали легендами. Какой вам запомнилась, например, Марина Ладынина?
Владимир: «Я в своей книге написал о ней: „наша Дина Дурбин“. Ладынина для меня — святое воспоминание. Я даже не могу ее называть „моя партнерша“ — нет, это что-то другое. Она была необыкновенная, повсюду известная, обожаемая зрителем. Когда впервые увидел Марину так близко, онемел от восхищения: передо мной стояла красивая и очень породистая белокурая женщина с васильковыми глазами, обворожительной улыбкой, от которой кружилась голова, и с очаровательным, каким-то вкрадчивым и застенчивым голосом. Совсем непохожая на свинарку из фильма, которую ей предстояло сыграть. Но ей подтянули носик, обсыпали лицо веснушками, повязали платочком — вышла настоящая деревенская девушка Глаша. Я хорошо помню ее давнюю фотографию, где она в Каннах, на международном кинофестивале, и где она выглядит просто королевой — в бальном платье, мехах, как всегда, открыто улыбающаяся, но царственная и недоступная».
Настоящая звезда советского экрана?
Владимир: «Вот если кого-то можно назвать настоящей звездой, то Ладынину — однозначно. В отличие от нас, простых смертных… Мне повезло: мы дважды встречались с ней на съемках и дважды играли любовь. Казалось бы, я должен ее хорошо знать, но ничего подобного — я просто был ее партнером и расцениваю это как подарок судьбы. В жизни Марина была скромной, замкнутой, умной, всегда немного печальной, неразговорчивой, никогда и ни с кем своими тайнами не делилась. Иногда мы общались и даже долго вместе выступали на концертах, когда она развелась с Пырьевым и совсем перестала сниматься. Мы с Мариночкой перезванивались до последнего…»
Мало кто знает, что картина «Свинарка и пастух» (в Америке она шла под названием «Они повстречались в Москве») чуть не получила «Оскар»…
Владимир: «Кстати, стараниями замечательного Соломона Михоэлса, создателя знаменитого еврейского театра, которого потом расстреляли… Он ездил договариваться с американцами по поводу продовольственной помощи СССР, и он же привез в Америку нашу ленту. Мы должны были получить главный приз, но… не дали. Я видел американскую рецензию. Картина там пользовалась успехом. Очень хвалили актерскую игру, музыку. Сочиняли небылицы, что у меня шикарный особняк в Москве и под окнами меня ждут толпы влюбленных девушек… Я недоумевал: какой там особняк?! У меня ничего не было. Я жил в театре на Малой сцене вместе с тараканами, крысами и мышами».
Разве вы после выхода той картины не ощущали себя популярным, узнаваемым?
Владимир: «Нет-нет, никогда не ощущал. Узнавали крайне редко. В жизни я не очень похож на своего героя — без подкрашенных усов, папахи и бурки. Когда у меня был огромный успех после «Учителя танцев», наш знаменитый режиссер, народный артист СССР Алексей Дмитриевич Попов сказал: «Володя, смотри, чтобы у тебя не закружилась голова. Раз ты взял высокую планку, и в других ролях старайся ее не снижать». Мне как-то запомнились эти слова. И потом, у меня не такой характер! Мне никогда не приходило в голову в особые условия себя ставить… Всю жизнь повторял вслед за Пастернаком: «Быть знаменитым — некрасиво!»
Жилищные условия удалось улучшить? Или по-прежнему живете в своей «двушке» рядом с театром, про которую много лет назад остроумно заметил Геннадий Хазанов: «В таких „хоромах“ может жить только очень хороший человек!»?
Владимир: (Смеется.) «Квартирка и вправду маленькая, но я к ней привык. На одном из юбилеев меня поздравляли Владимир Владимирович Путин и Дмитрий Анатольевич Медведев… Спросили: „Что вам надо, Владимир Михайлович? Мы вам дадим квартиру!“ Я отвечал: „Ни в коем случае! Лучше отдайте ее какому-нибудь лейтенанту или капитану. А я уж как-нибудь доживу в своей двухкомнатной…“ Понимаете, в ней хорошая аура, там очень дорогие мне люди бывали».
Шкатулка воспоминаний
Многие выдающиеся люди прошли через вашу жизнь: вы вживую видели, как читает свои стихи Владимир Маяковский, встречались с Ильей Эренбургом. Анна Ахматова к вам заходила в гримерку. Прямо сюда заходила?
Владимир: «Анна Андреевна даже не вошла, а стояла вот здесь… Она неожиданно появилась в антракте „Учителя танцев“ — ее наш режиссер Нина Антоновна Ольшевская, мама Алексея Баталова, привела. И даже не предупредила меня. Ахматова очень дружила с их семьей. Приезжая в Москву, всегда останавливалась у них дома».
Удалось пообщаться?
Владимир: «Да в том-то и дело, что нет. Я даже не встал — настолько обалдел… У меня чуть сердце не остановилось! Анна Андреевна долго-долго внимательно смотрела на меня. А я на нее… Седая очаровательная величественная женщина. С каким-то своим внутренним миром, красивая невероятно! Стояла, облокотившись на полуоткрытую дверь, и даже не зашла сюда. В то время уже вышло пресловутое постановление ЦК ВКП (б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», началась травля, ее и Зощенко втаптывали в грязь… Вы не представляете, что ей пришлось пережить! Как она это выдерживала?.. А Маяковского я действительно видел. Я учился на первом курсе, и он выступал перед нами, студентами, в Доме актера — в полуподвале около Триумфальной арки. Там была небольшая сцена, зрительный зал примерно на сто человек. Помню, еще были бильярдная и буфет… Маяковский вышел на сцену — мощный, красивый, коротко постриженный. Такой высокий, что казалось — подпирал макушкой потолок. Все зааплодировали. Зал был битком — люди стояли вдоль стен, сидели на подоконниках. Мы такие каверзные вопросы ему задавали! А он мгновенно, остроумно парировал под всеобщий хохот и аплодисменты. А потом читал стихи… Удивительный человек, колоритнейшая личность! Кстати, хороший ему памятник стоит на площади Маяковского».
Владимир Михайлович, в вашей гримерке столько раритетов… Папаха Махмуда Эсамбаева, икона из Ла-Манчи. Какие самые ценные для вас?
Владимир: «Здесь случайных вещей нет. Вот эта настоящая бурка — подарок ВДНХ, портрет Есенина — от Коли Дроздова. Была у меня еще уникальная двустволка с дарственной гравировкой, которую мне маршал Жуков подарил. Да вот продал ее в трудные времена. Зарплата маленькая, приходилось от получки до получки одалживаться в кассе взаимопомощи. Теперь жалею: зачем продал? И наградами всеми дорожу. Я награжден тремя орденами второй, третьей, четвертой степени „За заслуги перед Отечеством“. У меня три ордена Трудового Красного Знамени, орден Дружбы, орден испанского короля Хуана Второго — за сто пятидесятый спектакль „Человек из Ламанчи“ в год 400-летия Сервантеса».
Если не ошибаюсь, Хуан Второй еще вам подарил два ящика вина — белого и красного. А что вы с ними — непьющий — сделали?
Владимир: «Поставил в костюмерной, приходили ребята-участники и отмечали наш успех и юбилей Сервантеса. А самая дорогая награда? Если Бог хранит меня, значит, я еще не все сделал. Я еще могу выходить в свои девяносто девять лет на сцену в четырех спектаклях!»
Как вам современное кино? Есть ли новые интересные предложения сниматься?
Владимир: «Нет, я не смотрю сегодняшнее кино. И предложений нет. А даже если бы и появились, я бы не согласился. Сейчас на экране много темноты, ни черта не разглядишь, сплошное мельтешение. Совсем нет крупных планов: не видишь ни глаз, ни внутреннего мира актера. Нет-нет, я неисправимый консерватор».
Что не любите, не терпите в окружающих?
Владимир: «Не люблю, когда женщина в порыве чувств обнимает, целует и оставленную на щеке губную помаду своей же рукой вытирает. Просто ненавижу, я готов убить этого человека! Все остальное для меня по большому счету приемлемо».
Стендаль утверждал, что у жизни человека два двигателя — любовь и тщеславие. Вы согласны?
Владимир: «Мне кажется, в жизни самое главное — это любовь и… ошибка. Потому что любовь — это все. И женщина для меня — чудо природы. Я их обожаю всю жизнь! Но стоит ошибиться — сразу полетит вся жизнь кверху тормашками».
Ну уж с любовью-то у вас все в полном порядке. Вы были трижды женаты. Да и со своей супругой Иветтой Евгеньевной уже более пятидесяти лет живете вместе.
Владимир: «С Ветой меня познакомил мой друг и коллега по театру Володя Сошальский. На заре туманной юности они вместе играли в фильме «Матрос с «Кометы» и были знакомы давно — в общем, Володя нас в каком-то смысле сосватал. Она закончила факультет журналистики МГУ и работала в Бюро пропаганды киноискусства редактором».
Все журналисты знают: если хотите взять интервью у Владимира Зельдина — сначала убедите в этом его супругу…
Владимир: (Смеется.) «Вета — мое рулевое колесо, моя правая рука, мои глаза, наконец. Как и прежние мои жены, Вета, я считаю, умнее меня, образованнее и эрудированнее — часто помогает советом, знает мои привычки, недостатки, желания, умеет скрашивать и сглаживать конфликты. Хотя, когда у актера в доме „свой“ режиссер, это не просто».
Ваш друг, известный композитор Оскар Строк, накануне своего юбилея сказал: «Я прожил восемьдесят лет, а такое впечатление, будто и не жил еще…»
Владимир: «Знаете, когда меня спрашивают о возрасте и моих ощущениях, всегда на ум приходит такое: я почти век — Век! — прожил на этой земле, а он промчался как миг! Уж поверьте мне…»
Сергей Киселев
