Ольга Аросева: «Я не боюсь смерти, потому что моя душа вечна»
«Про мой характер говорят: очень непростой, а некоторые еще прибавляют слово 'стервозный». WomanHit публикует одно из последних интервью актрисы.
«Про мой характер говорят: очень непростой, а некоторые еще прибавляют слово «стервозный». WomanHit публикует одно из последних интервью легендарной актрисы.
Ольга Аросева. Фото: Театр сатиры.
Потрясающая женщина, удивительная актриса, сильная личность… Аросева сразу же подкупала своей доброжелательностью, юмором и забавным предупреждением: «Характер у меня несладкий, могу что-то резкое сказать, будьте готовы». Между тем она была очень мила и обаятельна, а ее рассказ завораживал.
Это интервью мы подготовили давно и планировали опубликовать его в декабре, специально ко дню рождения Ольги Александровны. Прошло какое-то время, мы столкнулись с ней в Доме кино, я виновато сказала, что материал еще не вышел, и услышала в ответ: «Ничего страшного. Выйдет. А если забудешь потом экземпляр отдать, тоже ничего страшного. Я предпочитаю книги читать, а не что-либо об актрисе Ольге Аросевой».
Грустно, что мы так часто не успеваем сказать хорошему человеку, какой же он все-таки замечательный. Мы все помним вас, Ольга Александровна, и пусть этот материал станет данью вашей памяти…
Ольга Аросева: «Моя мама, Ольга Вячеславовна, окончила Смольный институт благородных девиц, но времена изменились — и она стала домохозяйкой. А мой папа, Александр Яковлевич, был одним из видных большевиков, за что в царское время побывал и в тюрьме, и в ссылке. Участвовал в революции 1917 года. А в первые годы советской власти начал заниматься культурой и дипломатической деятельностью. Поэтому часть моего детства прошла за границей. Мы жили в Швеции, затем в Праге. Мои родители развелись. И трое детей — я и сестры — остались с отцом».
Разводу, как правило, предшествуют ссоры и скандалы.
Ольга: «Такого в нашей семье не было. Папа был довольно сдержанным человеком, очень любил маму и редко в чем-то ей отказывал. Например, когда я появилась на свет, папа нарек меня Варварой и получил метрику. Спустя три дня мамочка узнала об этом и возмутилась — не понравилось ей такое имя. Тогда решили, что меня назовут Ольгой, и документы переделали. Вот и получается, что первые дни своей жизни я провела как Варя, а Олей стала позже. (Смеется.) Конфликтов между родителями я не помню. Просто они расстались. У мамы появилась новая семья. Я не берусь ее осуждать, тем более, как показало время, так оказалось лучше для нас, детей».
Ольга Аросева на открытии кинофестиваля "Улыбнись, Россия!". Фото: Fotodom.ru.
А когда вы впервые оказались в театре?
Ольга: «Мне было пять лет, когда папа меня и моих старших сестер, Наташу и Лену, привез в Венскую оперу. От Чехии, где мы тогда жили, до столицы Австрии можно было доехать на машине. Это посещение я помню до сих пор: и сам спектакль, и актеров, и декорации, и красивое убранство зрительного зала, и ложу, в которой у нас были места. Правда, сестры, смеясь, говорили, что я не могла сохранить тот день в памяти и все это мне знакомо по их рассказам. Мол, слишком я мала была. Но я уверена, что опираюсь на мои личные воспоминания, мне даже кажется, что я ощущаю запах духов, которыми благоухали дамы, пришедшие на спектакль…»
После этого вы решили стать актрисой?
Ольга: «Нет. Восторг, который я испытала, впервые оказавшись в театре, естествен для любого нормального человека, у которого есть душа. А в актрисы меня потянуло, когда в Праге я посмотрела „Трехгрошовую оперу“ Бертольда Брехта. Не откладывая эксперимент на потом, мы с подружкой на следующий день порезали наши платья, испачкали их (как сейчас сказали бы костюмеры — зафактурили) наподобие того, как было у героев в спектакле, и в таком виде отправились на улицу. Пели песни, рассказывали слезливую историю о несчастной тяжелой жизни и просили милостыню. Из-за этого чуть не разразился скандал: как же так, дочь советского дипломата побирается на чешских улицах! Конечно, и папа не понял этой моей выходки. Но актерствовать мне не запретил, наоборот, поощрял, правда, при условии, что это будет выглядеть иначе. Так я стала выступать на посольских вечерах. И даже пела на немецком языке арию Полли Пичем».
А когда вы вернулись в Москву?
Ольга: «В 1933 году. Папа стал председателем Всесоюзного общества культурных связей. Мы поселились в знаменитом на всю страну „Доме на набережной“. Каких только известных людей не бывало в нашей квартире! И Анри Барбюс, и Борис Ливанов, и Георгий Димитров, а Ромен Роллан даже какое-то время жил у нас».
То есть родина встретила вас по-доброму?
Ольга: «Можно сказать и так. Хотя времена были все-таки непростые. Продукты отпускались по лимиту. Помню, поскольку я не отличалась крепким здоровьем, врачи порекомендовали мне есть побольше масла. И мне за обедом всегда давали дополнительный кусочек, я намазывала его на хлеб и уносила к себе в комнату, где, пока никто не видел, выбрасывала за окно, на наружный подоконник. Когда отец это обнаружил, он схватил меня за шиворот: «Ты что же делаешь?! В стране карточки, а она мажет маслом подоконник!» Но несмотря на это, я была счастлива. Столько замечательных людей меня окружало, столько знаменательных событий произошло… Как-то раз меня и сестру папа взял на авиационный парад в Тушино. Там было много знакомых отца. Присутствовали и Клим Ворошилов, и Лазарь Каганович. Однако меня больше интересовало, что будет происходить на взлетном поле, но спины расположившихся перед нами людей все загораживали. И вдруг слышу голос с акцентом: «Что взрослые встали так, что детям ничего не видно?» К нам подошел Сталин: «Это кто? Дочки Аросева?» Он взял нас с сестренкой за руки и повел в первый ряд, беседовал с нами, обращаясь на «вы». Спросил: «А сколько вам лет?» Я отвечаю: «Двадцать первого декабря будет десять». Иосиф Виссарионович подарил мне букет цветов, засмеялся и сказал: «Тогда давай вместе день рождения отмечать будем».
У нее было великолепное чувство юмора. Может, поэтому режиссеры часто предлагали ей комедийные образы (кадр из фильма «Трембита»). Фото: Fotodom.ru.
И как отметили праздник — совместно?
Ольга: «Нет, конечно. Но я отправилась в этот день в Кремль с цветами для него. Зима, холод… Чтобы гортензия не замерзла, я завернула ее в сверток. Когда охрана меня не пустила и стала потрошить упаковку, я попросила: „Там же цветы, они погибнут на морозе“. Один из офицеров велел мне подождать, забрал мой подарок, ушел в караульное помещение, затем вернулся уже без букета. Говорит: „Товарищ Сталин очень благодарен тебе за поздравления. Но, к сожалению, он сейчас занят делами государственной важности и не может пообщаться с тобой лично“. Сейчас я понимаю, что и поздравления мои не дошли до него самого, и цветы скорее всего остались у охраны, а тогда я искренне верила в то, что сказал мне суровый военный. И дело не в том, что я была по-детски глупа, почти вся страна тогда пребывала в наивной эйфории. И даже арест отца не выдернул меня из нее. Хотя, если задуматься, тревожные звоночки уже звучали».
Какие? Чистки в кругу знакомых вашего папы?
Ольга: «Нет. Дети на такое внимания особо не обращают. К тому же от нас старались скрывать происходящее. Другое дело — сверстники… Мы с сестрами учились на Кропоткинской в немецкой школе, где среди учеников были отпрыски видных деятелей партии, высокопоставленных чиновников и иностранных коммунистов. И кто-то из одноклассников вдруг внезапно переставал посещать занятия, кто-то приходил в слезах, а за спиной шептались, что его родителей ночью забрали… Но, признаюсь, я не придавала этому большого значения. Казалось, такое может случиться с кем угодно, только не с тобой. А в 1937 году арестовали папу. Я жила с уверенностью — это ошибка, иначе и быть не может. Разберутся и отпустят. Ждала. И, как вы понимаете, напрасно. Вот тут действительно стоит вспомнить то, о чем я сказала в самом начале нашего разговора: развод родителей оказался благом. Ведь в то время если в жернова попадал один из супругов, то чаще всего и второму грозила та же участь. Но поскольку мама давно была замужем за другим человеком, ее не тронули и разрешили забрать дочерей к себе. Так мы избежали детского дома».
Смирились с потерей отца?
Ольга: «Я писала письма Сталину, уверенная, что он разберется в чудовищной ошибке, которую совершает НКВД. Дома меня успокаивали, говорили, что надо набраться терпения. А между тем приговор бы таков: „Ссылка без права переписки“. В то время я не догадывалась, что это означало расстрел. Мы верили, что папа жив, он где-то в лагерях, и когда все прояснится, он вернется домой. Ведь он не виновен ни в чем. Тем сильнее было мое потрясение, когда моя старшая сестра Наташа, которая в ту пору была уже комсомолкой, отреклась от отца, как от нее и требовали. Узнав об этом, я набросилась на нее с кулаками, я била ее, а она даже не сопротивлялась… Со временем я поняла, что ее принудили к этому, не каждый человек выдержит столь жесткий прессинг, а тем более школьница. И этот поступок грыз ее изнутри, естественно, она переживала и не могла себе простить этого всю свою жизнь. Когда через два года подошла и моя очередь вступать в ВЛКСМ и меня тоже заставляли отказаться от папы, я не сделала этого. Поэтому в комсомоле не состояла. И не жалею об этом. Хотя сразу скажу, дело не в том, что я сильнее старшей сестры и меня не удалось сломать. Ведь прошло время с момента приговора, и хотя на мне поставили ярлык „дочь врага народа“, все равно так не душили, как Наталью. Все-таки по горячим следам более жестоко поступали, ей пришлось непомерно тяжелее, чем мне. А в середине пятидесятых я узнала, что на тот момент, когда разворачивались все эти драматические события, отца уже не было в живых. Его расстреляли вскоре после ареста».
Ольга Аросева работала в Театре сатиры с 1950 года. Фото: Театр сатиры.
Вы помните, как началась война?
Ольга: «Конечно, мне было пятнадцать лет. Не забыть встревоженные лица, толпы, которые собирались на улицах и в удивительно пугающей тишине слушали радио. Тогда никто не знал, сколько продлится война. Не поверите, но поначалу была уверенность, что это ненадолго, мы с легкостью победим всех врагов. Но, увы, с каждым днем масштаб беды, которая свалилась на нас, вырисовывался все четче и четче. Помню первые похоронки, которые стали поступать соседям. И эту боль разделял с ними весь дом. Еще бы, ведь сообщалось, что человека, которого ты знал лично, больше нет. Я много читала книг, смотрела фильмов, выпущенных недавно о том периоде нашей жизни, и с удивлением видела какую-то сплошную чернуху. Мол, чуть ли не все кругом были предателями и паникерами, каждый сам за себя. Но это неправда. Конечно, разные персонажи встречались, впрочем, как и сейчас, но все-таки в большинстве своем люди относились к происходящему как к единому общему горю, многие порывались что-нибудь сделать для своего народа. Моя сестра Наташа ушла добровольцем на фронт. К счастью, она вернулась с войны живой. Лена, которая старше меня на два года, отправилась на трудовые работы — строить оборонительные укрепления, я попросилась с ней, и мне разрешили, несмотря на мой возраст».
Почему не уехали из Москвы? Не было такой возможности?
Ольга: «Когда мы с Еленой вернулись домой с трудовых работ, маму уже эвакуировали. И она оставила распоряжение следовать за ней. Но мы подумали и остались. Вообще хотелось бы отдельно сказать о Леночке. У нас с ней всегда были необычайно близкие отношения. И дело не в том, что у нас небольшая разница в возрасте. Это не просто любовь, а какое-то особенное единение душ, которое чувствуется даже на расстоянии. Ни кровное родство, ни семейное единство не гарантируют таких взаимоотношений, какие связывали нас с сестренкой. Даже любовь к театру у нас была общей. Если бы вы знали, сколько раз нам приходилось отстаивать очереди за билетами! Ведь во времена нашей юности их было не так-то просто достать. И решение остаться в столице мы приняли тогда вместе. Елена поступила в театральное училище. Я тоже хотела, но еще не получила аттестата о законченных десяти классах. Без него не брали. А вот в цирковое принимали. И поскольку цирк — это моя вторая, после театра, страсть, я решила пойти туда. Отучилась там два с половиной года, параллельно получая среднее образование, и затем стала студенткой Московского городского театрального училища. Правда, я его так и не окончила».
Ольга Аросева была рада, что Александра Ширвиндта назначили худруком Театра сатиры. "Ширвиндт и сам не разрушит, и костьми ляжет, но и другому не даст", - была уверена актриса. Фото: Театр сатиры.
А как же вы оказались в Ленинградском театре комедии, где начали свою карьеру?
Ольга: «Это примечательная история. Я тогда подрабатывала в Театре оперетты, помогала декораторам. В это время из эвакуации через Москву возвращалась труппа Ленинградского театра комедии Николая Павловича Акимова. Кстати, завлитом у них был не кто-нибудь, а известнейший драматург Евгений Шварц. И как раз тогда играли первые спектакли по его пьесе „Дракон“. Помню, я из папье-маше делала какие-то деревья, камни… И как-то раз Николай Павлович, заметив меня, спросил: „Чем вы занимаетесь?“ Я отвечаю: мол, деревья леплю, а вообще я будущая артистка, заканчиваю театральный институт. Он и предложил: „Как выпуститесь, приезжайте к нам в Ленинград. Нам молодые таланты нужны“. И я, воодушевленная таким предложением, взяла диплом сестры и поехала в город на Неве. Там меня прослушали, все замечательно. А вот с документами сначала возникла проблема. В дипломе-то рядом с фамилией Аросева стоят инициалы Е. А. Я начинаю на ходу сочинять, что меня зовут Ольга, но все называют Леля, отсюда ошибка. В администрации вуза решили, что я Елена, и так в бумагах и записали. Одним словом, я несла какой-то бред, и, как мне кажется, было заметно, что я вру, причем нескладно. Но в труппу меня все-таки зачислили. Там же, в Ленинграде, я познакомилась со своим первым мужем. Он не был актером, но был творческой личностью, талантливым музыкантом. Я была безумно в него влюблена, несмотря на то что разница в возрасте была существенная — десять лет… Но в 1950 году мы расстались, и я вернулась в Москву».
На вас так подействовало расторжение брака, что вы решили переехать?
Ольга: «Ни в коей мере… Тут на мою жизнь наложилось иное событие. Началась травля Николая Павловича Акимова, проводились собрания, на которых осуждалась его „подрывная деятельность“, от него стали открещиваться. Я не могла принимать в этом участие. И не потому, что я такая замечательная и хорошая. Поверьте, про мой характер говорят, что он очень непростой, а некоторые еще прибавляют слово „стервозный“. (Смеется.) Но я не приемлю предательства. Сама не могу так поступить, и мне невыразимо тяжело видеть, как идут на этот шаг другие. Тут даже, наверное, не вопрос воспитания, хотя он тоже играет немаловажную роль. Это как группа крови. Если ты родился с первой, то четвертой у тебя не будет никогда. Поэтому-то я решила распрощаться с Ленинградским театром комедии и с 1950 года служу в Театре сатиры. (Правда, три года мне довелось играть и на сцене Театра на Малой Бронной, но все-таки большую часть жизни я отдала именно Сатире.) Здесь же я встретила своего второго мужа, актера Юрия Хлопицкого. Мы вскоре поженились… В этом браке у нас мог бы родиться ребенок. Знаете, как-то прочла в одном издании, что у Ольги Аросевой нет детей, потому что она предпочла карьеру. Это неправда! В моей жизни имела место еще одна трагедия, связанная с именем Сталина. Я была беременна, и мы с мужем ждали рождения малыша. И вдруг — сообщение о смерти отца народов. Несмотря на то, что произошло с моим папой, я была уверена, что Иосиф Виссарионович не имеет к этому никакого отношения. Это его окружение, а не он сам обрекал людей на гибель и лагеря. В моей памяти он остался добрым, внимательным, взрослым дяденькой, каким я увидела его на аэродроме в Тушино. Поэтому я не могла не пойти на прощание с ним. Если бы вы только знали, что тогда творилось! Это была сумасшедшая давка, и я попала в нее. Конечно же, сильно пострадала. К счастью, осталась жива, а ведь были погибшие, которых раздавили и в прямом смысле слова растоптали. По ним буквально шла толпа! Но ребенка я потеряла, и вердикт врачей был страшен: „У вас никогда больше не будет детей“. Поэтому когда на глаза попадаются газеты с досужими домыслами, испытываешь острую боль. А главное, не понимаешь, зачем кому-то надо было такое писать. Поэтому прошу вас, милая девочка… Вы уж не обижайтесь, что я к вам так обращаюсь. Я вижу перед собой молодую женщину, у которой много всего впереди, но для меня в силу прожитых лет и житейского опыта вы все-таки еще девчушка… Очень прошу вас, будьте осторожней со словами. Они могут убить быстрее клинка и пули. И это касается не только печатного слова, но и просто того, что вы говорите людям — знакомым, незнакомым. Следите за своей речью, она может окрылить, а может погубить. Надеюсь, что и ваши читатели задумаются над этим».
На съемках фильма «Интервенция» артистка познакомилась с Владимиром Высоцким. Он не раз навещал ее на даче во Внуково. Фото: Fotodom.ru.
Вы состояли в браке четыре раза. Третьим мужем был певец Аркадий Погодин, четвертым — Владимир Сошальский, в которого в свое время было влюблено полстраны. Почему все-таки не сложилось семейное счастье?
Ольга: «Вы так сформулировали вопрос, что я тут же вспомнила цитату из пьесы „Обыкновенное чудо“ Евгения Львовича Шварца: „Бедняжка была восемнадцать раз замужем, не считая легких увлечений“. (Смеется.) Да, я официально четыре раза выходила замуж, были еще и гражданские браки, и романы, которые ничем не окончились… Говорить о своих мужчинах не буду, так же как и называть имен. У каждого своя жизнь, свой крест, своя история. В наших взаимоотношениях было все: и счастье на какой-то период, и одиночество, которое накатывало на меня со временем. Никого не хочу осуждать, в том числе и себя. Правда, если в союзе мужчины и женщины что-то не ладится, нет одной стороны, которая несла бы за это ответственность. И кто прав, а кто нет, понять невозможно. Просто так случилось, и надо принимать это как данность, не искать виноватых, а идти дальше, не отягощая свою душу обидами».
Вы сказали, что у вас тяжелый, даже стервозный характер. Поменять его не пробовали?
Ольга: «Подождите. Я сказала, что некоторые считают, что у меня такой нрав. Я не говорила, что согласна с этим мнением. Меня лично все устраивает, впрочем, как и людей, которые мне близки, и тех, с кем я общаюсь по велению души, а не по необходимости. И вам хочу дать совет: запомните, чужое мнение — это не руководство к действию, прислушиваться стоит, но следовать ему надо не всегда».
Многие актеры обижаются, когда один из их образов прилипает к ним как ярлык. Как вы реагируете на упоминание пани Моники из «Кабачка «Тринадцать стульев»?
Ольга: «Уж не знаю, случайно или нарочно, но вы опять заставляете меня поступить неординарно. Я радуюсь, когда вспоминают эту героиню. Мне это приятно. Столько лет прошло, а мою польскую пани помнят и любят. Моника — женщина до мозга костей. И в каких-то чертах она мне напоминает мою маму. Например, она так же могла поддержать разговор о политике или техническом прогрессе, хотя ни о том, ни о другом не имела четкого представления. Тут, я думаю, у нее срабатывало образование, полученное в институте благородных девиц. (Смеется.) Я об этом периоде ее жизни мало знаю, но мамин образ помог мне сыграть героиню, знакомую, без преувеличения, миллионам».
Это, как сказали бы сейчас, телешоу создавалось длительное время. Вы не уставали друг от друга? Какие взаимоотношения царили на съемочной площадке?
Ольга: «Чудесные. Тем более что большинство артистов, занятых в «Кабачке», служили в Театре сатиры. Мы были не просто хорошо знакомы, между нами существовали дружеские отношения, мы поддерживали друг друга как могли. Наоборот, работа на этой съемочной площадке доставляла только удовольствие. Нет, мы играли свои роли, но при этом создавалось ощущение, что и правда в некоем питейном заведении собрались друзья-товарищи. Атмосфера была наитеплейшая, я бы даже сказала, домашняя».
Поговаривали, что даже Леонид Брежнев смотрел эту программу, а его любимицей была именно пани Моника…
Ольга: «На этот вопрос мне сложно ответить. Причем я догадываюсь, откуда появились подобные измышления. В одной из серий я просто не смогла сняться, а через какое-то время мне рассказали: «Представляешь, Леонид Ильич посмотрел передачу, вызвал к себе председателя Гостелерадио СССР Сергея Лапина и допытывался, почему на сей раз он не увидел пани Моники». Как и положено серьезному чиновнику, Лапин спустил вопрос ниже: «Где Аросева? Не допускать ее отсутствия в выпусках данной программы в дальнейшем!» Но это не означает, что я была как-то особо обласкана властью или вхожа в кулуары. Да и никогда не стремилась к этому».
С художественным руководителем МХАТа им. Чехова Олегом Табаковым. Фото: Fotodom.ru.
Как вы относитесь к Александру Ширвиндту и к тому, что он возглавляет Театр сатиры?
Ольга: «Меня радует, что во главе труппы встал человек, для которого наш театр многое значит. Здесь его родные пенаты, как и для меня. Это замечательно, ведь зачастую худруком назначают человека, далекого от коллектива, для которого ни история данного театра, ни сама эта сцена, ни люди не играют никакой роли. Александр талантлив, умен, у него есть хватка и организаторские способности. Лучше него никто не сохранит и, что немаловажно, не приумножит багаж нашего театра. Знаете, как бывает: пришел со стороны некий — пусть даже очень именитый — человек, разрушил созданное до него и своего не слепил (специально употребляю это слово. Можно созидать, а можно именно лепить, как я в свое время деревья из папье-маше). Ширвиндт и сам не разрушит, и костьми ляжет, но и другому не даст. И дай ему Бог сил оставаться и держаться на этом форпосту».
Помню, однажды вас назвали «дама с собачкой», а между тем у вас огромный пес. Как вам удается справляться с таким крупным животным?
Ольга: «Увы, леонбергера Патрика, о котором вы говорите, уже нет в живых. Но я постоянно вспоминаю о нем. Несомненно, это крупная порода, но он был очень умный, послушный, я бы даже сказала, заботливый. Люди часто недооценивают животных, а между тем они порой более чувствительны и внимательны к хозяину, чем другие люди. Приходилось иногда слышать: „Что ты с ним говоришь, будто он человек? Надо командовать, ведь они понимают все только на уровне рефлексов“. Ерунда. Кто это придумал, а главное — как доказал?! Приведу пример. Однажды Патрик проглотил небрежно оставленную мной сережку. Вы даже не представляете, насколько я перепугалась. Ведь камень или золото — там, где замок, острое окончание, — могли повредить ему желудок. Ветеринарный врач сказал, что надо понаблюдать за поведением питомца. Если он будет вялым, откажется от еды, тогда немедленно ехать в клинику. Я нервничала весь день. Вечером пошли с ним гулять, он нырнул в кусты, потом выбегает оттуда и зовет с собой. Думаю: что там еще могло случиться? Полезла в эти заросли, а он мордой на, пардон за выражение, свою кучу показывает. Я сначала не поняла, что пес имеет в виду, говорю: „Молодец мальчик, погулял“. А он не отходит и еще лапой по ней бить начинает. И вдруг вижу: средь дерьма моя сережка. Он давал понять: „Не дергайся, все хорошо! Здоров, съеденное и представляющее опасность вышло!“ (Смеется.) Так что не верю я в рефлексы, а верю в понимание и любовь».
Мы говорили о ваших сестрах. Как сложилась их судьба?
Ольга: «Самая старшая, Наташа, стала переводчиком, причем очень знаменитым в своих профессиональных кругах. Она написала книгу об отце. Увы, ее уже давно нет на свете. А Леночка, как вы уже поняли, актриса, она играла в разных театрах страны. Она заслуженная артистка России. В семейной жизни у нее, слава Богу, все сложилось хорошо. У меня много племянников, которые заменили мне родных детей. Так что я никогда не останусь одна. Никогда. У меня есть родные, друзья, соседи по подмосковному Внуково, которые стали родственными душами, — это Лия Ахеджакова и Аллочка Будницкая. Слава Богу, жива моя сестра Лена, в которой я души не чаю… Но между тем мне присуще и чувство одиночества, которое испытывает каждый человек, оставаясь наедине с собственным „я“. Я ни о чем не жалею, мне нечего стыдиться, поэтому меня это все не пугает. С любовью обращаясь в прошлое, ни в коем случае не заглушаю им настоящее. Просто живу. И ничего не боюсь. Одна из моих киногероинь произносит реплику, которую я могу отнести и к себе: „Я не боюсь смерти, потому что моя душа вечна“. И сколько Богом иль судьбой уготовано, столько пройду с достоинством, со своим характером, а главное — по совести. Я не прочь и девяностолетний юбилей справить — сначала Елены, а потом и свой».
