Татьяна Пилецкая: «С будущим мужем меня познакомила цыганка»
Ее красотой восхищались, а ее успеху завидовали. И никто не знал, насколько непростая судьба выпала на долю этой очаровательной женщины.
Ее красотой восхищались, а ее успеху завидовали. И никто не знал, насколько непростая судьба выпала на долю этой очаровательной женщины. Счастье в личной жизни пришло уже после сорока, а до этого Татьяне довелось пройти через потерю близких, боль и постоянную борьбу за выживание.
Она родилась в доме, который ранее целиком принадлежал ее бабушке. Но, увы, после революции и последовавшего затем «уплотнения» семья оказалась в двух небольших комнатках с отдельным выходом на черную лестницу, через который когда-то ходила только челядь. Правда, вчерашним хозяевам здания повезло с соседями. Здесь жили мэтры кино — Сергей Эйзенштейн и братья Васильевы, с которыми маленькая Таня была знакома. Легендарные режиссеры, разумеется, даже не догадывались, что в будущем эта девчушка станет звездой советского кино, а в 1957 году своей красотой и талантом покорит Венецианский фестиваль. Пилецкая впечатлила западных режиссеров: как теперь уже стало известно, ее очень хотели видеть в своих картинах многие европейские студии, но, увы, в те годы было не принято отпускать артистов работать на Запад. Даже предложения от иностранных продюсеров не доходили до тех, кому они были предназначены. Вообще жизнь Татьяны была полна невзгод, которым девушка противостояла с небывалой стойкостью и мужеством. По ее словам, эти качества характера она унаследовала от своей прапрапрабабушки, которая вошла в историю России.
Татьяна Пилецкая: «Ее звали Луиза Графемус, с мужем она переехала из Германии в Петербург. Потом началась война с Наполеоном, где ее супруг погиб. А вдова, у которой осталось двое детей от первого брака, скрыв свой пол, пошла в армию и воевала против французов с 1813 года. Под Бауценом была ранена в шею, под Ганау — в ногу. Лишилась правой руки и в чине уланского вахмистра вышла на инвалидный пенсион. О ее подвигах писали тогда газеты и называли ее второй Надеждой Дуровой. Потом она вышла замуж за печатника Иоганна Кессениха, рожала и воспитывала детей. А в сороковых годах девятнадцатого века она купила „Алый кабачок“ — существовавший еще со времен Петра I трактир на десятой версте Петергофской дороги, вошедший в русскую историю благодаря тому, что тут провела бессонную ночь накануне прихода к власти будущая императрица Екатерина II. Это заведение упоминается в произведениях Пушкина, Лермонтова, Тынянова. Также принадлежал Луизе и танцкласс у Измайловского моста, в доме Тарасова на набережной Фонтанки, описание которого тоже встречается в классической литературе… И вот что удивительно — судьба Луизы мистическим образом связана с моей. Судите сами: моим первым супругом тоже был военный, мой первый выход на профессиональную сцену состоялся в деревянном театре в Измайловском саду, построенном на том самом месте, где находился ранее танцкласс Луизы. Когда меня пригласили в кинофильм „Пирогов“ на эпизод, я должна была изображать всадницу. И что особо примечательно, меня никто никогда специально не учил обращаться с лошадьми и ездить верхом, но это получалось всегда очень легко, как будто эти знания получены от рождения. Мистика, не иначе!»
Я немного теряюсь, как к вам обращаться правильно. Известно, что ваше отчество Львовна, а ведь вашего отца звали Людвиг…
Татьяна: «Моего папу и правда звали Людвиг Урлауб. Но в годы войны, когда отца репрессировали именно из-за того, что он этнический немец, сами понимаете, носить такое отчество было небезопасно. В конце концов, подобная фамилия могла принадлежать и другой национальности, а вот вместе с отчеством четко слагались определенные ассоциации. И мои родители решили: чтобы в эти адские политические жернова не попала еще и дочь, надо сменить отчество. Так я и стала Львовной. Хотя в душе у меня оставалось его настоящее имя Людвиг, оно звучит как музыка. И когда ко мне обращаются, используя мое подлинное отчество, мне приятно».
Татьяна Людвиговна, говорят, вы крестница известного художника Петрова-Водкина…
Татьяна: «Это правда. И крестили меня не в церкви, а дома. Кузьма Сергеевич дружил с моим отцом и часто со своей супругой Марией Федоровной бывал у нас на Таврической улице. А мы с родителями и моим братом Владимиром наносили визиты им — как в их квартиру на Каменноостровском проспекте, так и в Царское Село, где они проживали какое-то время в здании лицея (того самого, в котором учился Александр Сергеевич Пушкин). Помню, как я позировала Кузьме Сергеевичу для одной из картин, известной под названием „Девочка с куклой, или Портрет Татули“. Тем летом наша семья и Петровы-Водкины снимали дачи по соседству в поселке Сиверский. Мама одела меня в белое кружевное платье, а в руки сунула куклу, которую мне подарил на день рождения отец. Надо сказать, я очень любила эту игрушку, почти с ней не расставалась. Меня усадили на веранде, и Кузьма Сергеевич начал писать картину. Правда, позировать мне пришлось не один день. Понадобилось пять или шесть сеансов. А саму картину впервые я увидела, уже будучи взрослой, на выставке в Русском музее. Кстати, именно художник и его жена посоветовали родителям отдать меня в хореографическое училище. Я с детства была артистичным, музыкальным ребенком. И на даче дети — я и Леночка, дочь Кузьмы Сергеевича, — устраивали концерты для взрослых. И вот как-то раз, посмотрев на мой танец, Петров-Водкин сказал отцу, что меня непременно надо обучать балету. Потом к этому разговору возвращались несколько раз. Пока мама не отвела меня на конкурс в училище на улицу Зодчего Росси (теперь это академия балета, которая носит имя Агриппины Вагановой). Меня приняли. К сожалению, вскоре мой крестный умер. Наши семьи продолжали дружить и после его смерти, и вот через пару лет в гостях у Марии Федоровны меня заметил друг Петрова-Водкина, знаменитый художник Алексей Пахомов. Он сказал, что давно хочет написать портрет девочки-танцовщицы. И попросил меня выступить в качестве модели. Так появилась фигурка юной балерины, которая завязывает пуанты. Некоторое время спустя по рисункам Пахомова ее выполнили на Ломоносовском фарфоровом заводе, и она до сих пор хранится в Русском музее».
Но балериной вы так и не стали?
Татьяна: «Вы правы. Хореографическое училище я окончила, но балерины из меня не получилось. Так как основную переломную роль в моей судьбе, как и в жизни большинства моих ровесников, сыграла война. Меня вместе с хореографическим училищем эвакуировали под Пермь. Конечно, наше существование там казалось раем по сравнению с тем, что творилось в блокадном Ленинграде. И все равно было тяжко. Мы и голодали, и были морально измучены постоянным беспокойством о том, как там родные и близкие люди. Помню, как я сидела и рисовала наш дом на Таврической, комнату, мебель, свои игрушки. Так я изливала свою тоску. Я тогда еще не знала, что все дорогие моему сердцу вещи, которые я изображала на бумаге, больше никогда не увижу. Они были распроданы в блокаду, чтобы выжить. Но моей бабушке жизнь они не спасли — она умерла от голода. На фронте погиб брат. Когда я вернулась после эвакуации в Ленинград, не осталось ни дома, ни прежней семьи — только мы с мамой. Так что все это наложило отпечаток на мое физическое и эмоциональное состояние, и я поняла, что хорошей балериной быть не смогу. Поэтому, окончив хореографическое училище, начала заниматься в студии при Большом драматическом театре имени Горького, а позже стала артисткой Театра музыкальной комедии и снималась в кино в эпизодических ролях».
А знаете ли вы, как сложилась судьба вашего отца?
Татьяна: «Конечно! После войны мы с мамой чуть ли не каждый день обращались в различные инстанции. Мы не только хотели узнать, что случилось с отцом, но и пытались доказать, что он ни в чем не виноват, его необходимо оправдать. Мы писали и Андрею Александровичу Жданову, и Клименту Ефремовичу Ворошилову, и Вячеславу Михайловичу Молотову, и даже „отцу народов“ Иосифу Сталину. Долго наши обращения оставались без ответа, пока однажды нас с мамой не вызвали в милицию, где нам сообщили, что мы обязаны в течение суток покинуть Ленинград. Помню, как один из сотрудников нас поучал: „Что, дописались в высокие инстанции?! А сидели бы тихонько, не напоминали о себе, все бы и обошлось“. К тому времени я уже начала сниматься в кино, и один из режиссеров, у которого были знакомые в МВД, пообещал помочь. В результате его стараний я оказалась в Москве на Лубянке, и там мне сказали, что мы все-таки можем остаться дома. А папу реабилитировали только в 1956 году, он вернулся, но не один, а с другой женой. С этой женщиной он познакомился в ссылке. И надо сказать, что отец сильно изменился. Это был уже совершенно другой человек».
Говорят, что когда вы начали сниматься в кино, из-за этого угодили под суд…
Татьяна: «Я работала в то время в театре. В одном из спектаклей у меня было несколько танцевальных номеров, а в конце я должна была участвовать в массовке. И то это громко сказано. На самом деле надо было пройти в толпе из одной кулисы в другую один раз — и все. А меня пригласили тогда на пробы на „Ленфильм“. Я успела исполнить все свои танцы, а вот из-за выхода на сцену в конце могла опоздать на пробы. Вот я и попросила свою подругу, внешне очень похожую на меня, надеть мой костюм и выйти на проход вместо меня. Вечером приятельница заверила меня, что все прошло отлично. А утром в театре меня ожидал приказ: „За невыход на сцену в роли Пассажирки Татьяну Урлауб отдать под суд“. Я попыталась как-то договориться с руководством театра: ведь я же не сорвала спектакль, а просто попросила, чтобы меня подменили в массовой сцене, где нет слов, да и действия, по сути, никакого не происходит. Но меня не услышали, посчитали мой поступок нарушением трудовой дисциплины. Что же делать?! Я подала кассацию. Помню, как пришла в назначенный день в суд. Заняла место в первом ряду и жду своей очереди. А рассматриваются дела о кражах, мошенничествах, изнасилованиях — одна сплошная уголовщина. И я со своей Пассажиркой… В результате, когда приступили к рассмотрению моей кассации, судья, который был почему-то в военной форме, ознакомившись с составом моего „преступления“, не смог скрыть улыбку. Выслушал мои аргументы и в результате постановил удовлетворить мою кассацию».
А пробы-то, из-за которых случилась эта коллизия, прошли успешно?
Татьяна: «Да. Но стоит начать с того, что меня, балерину Театра музыкальной комедии, пригласили сняться в эпизоде фильма „Пирогов“ великого режиссера Григория Михайловича Козинцева. В тот момент он искал исполнительницу на роль второго плана — Даши Севастопольской — и, случайно заметив меня на „Ленфильме“, предложил мне попробоваться. Кстати, как сейчас принято говорить, кастингу предшествовали репетиции. Мои внешние данные и отсутствие актерских штампов очень понравились Козинцеву, но он понимал, что у меня нет опыта, я могу провалиться, и что худсовет, который в те годы утверждал претендентов на роли, может воспротивиться моей кандидатуре. Так что меня готовили к испытаниям, и, наверное, именно поэтому я их прошла успешно. А вот на премьере фильма мне не довелось побывать. Кинокартины тогда создавались долго, и к моменту выхода на экраны я уже вышла замуж за военно-морского офицера Пилецкого, который подарил мне свою фамилию, и уехала к месту его службы на Север. Вновь в Ленинград я вернулась через год, когда родила дочку. Кстати, коляску для моей малышки мне подарил Григорий Козинцев».
А мне казалось, что вашим крестным отцом в кино стал Александр Вертинский.
Татьяна: «И это тоже соответствует действительности. После „Пирогова“ у меня были роли в фильмах, но не такие заметные, как хотелось бы. С Александром Николаевичем меня познакомила подруга моей мамы, Вера Николаева, которая приятельствовала с ним. Как-то раз после концерта Вертинского в капелле она предложила зайти к нему в гримерку. Помню его первые слова, обращенные ко мне: „Голубушка, с такой внешностью вам надо сниматься в кино!“ Потом мы долго беседовали, он спрашивал, чем я занимаюсь, где училась, кто мои родители. Такова была наша первая встреча, и потом мы общались несколько раз, когда он приезжал в Ленинград. А однажды он даже пригласил меня на ужин в ресторан. Александр Николаевич взял мои фотографии и передал на Студию имени Горького, где в тот момент собирались снимать фильм „Княжна Мэри“. А режиссеру посоветовал: мол, попробуй эту актрису на роль Веры. Так благодаря Вертинскому меня пригласили на пробы. Но предложили образ… Мэри. Меня, шатенку, покрасили в жгучую брюнетку, и зря… Я выглядела слишком взрослой для этой героини. Тогда мне сказали, что если я соглашусь вновь перекраситься, на сей раз в блондинку, меня будут готовы рассмотреть как кандидатку на место Веры. Конечно же, я согласилась. Но выбрали другую актрису. Я вернулась в Ленинград. И хотите верьте, хотите — нет, но прямо перед выходом из дома в парикмахерскую, где я собиралась вернуть свой естественный цвет волос, получаю телеграмму: „Оставайтесь блондинкой. Был созван новый худсовет, который утвердил вас“. Так я сыграла эту роль с легкой руки Вертинского. За что ему благодарна до сих пор, ведь после этой картины пошли фильмы „Дело № 306“, „Олеко Дундич“, „Невеста“ и, конечно же, „Разные судьбы“. И если предыдущие ленты принесли мне известность, то „Разные судьбы“ одарили популярностью. Хотя моя героиня и неприятный, наиотрицательнейший персонаж».
И какова она — народная любовь?
Татьяна: «Как и у всего, у нее тоже есть обратная сторона. Помню, приходило очень много писем: в одних было восхищение мной как актрисой, в других — признания в любви, но была и третья категория. Злые, порой даже оскорбительные письма с обвинениями. Нашлись люди, которые характер моей героини почему-то приписали лично мне. Будто это не экранный образ, а я сама некая „маленькая дрянь“, которая испортила жизнь многим. Честно скажу, было неприятно. Также разочаровала меня людская зависть. Помню, вернулась с кинофестиваля в Венеции — довольная, счастливая. Еще бы, ведь это был конец пятидесятых годов, когда выезд в социалистические страны казался чем-то недостижимым, а уж попасть в капиталистические — это воспринималось не иначе как чудо. Все мои восторги закончились на кухне нашей коммунальной квартиры, когда соседка вдруг ни с того ни с сего обвинила меня в краже. Причем она даже сразу не смогла сообразить, что же я у нее похитила. Долго подбирала слова и остановила свой выбор на… пельменях. И смешно, и грустно. Соседку очень раздражали и мои фотографии в газетах, и мои поездки за границу, и то, что я стала знаменитой. И вот таким нелепым „пельменным“ образом она решила отомстить».
В «Разных судьбах» вашим партнером был Юлиан Панич, который в 1972 году покинул СССР и переехал в Западную Германию. Это совпало с периодом, когда вы перестали сниматься в кино. Не обвиняете бывшего коллегу в том, что он сломал вам карьеру?
Татьяна: «Конечно, нет. Как Юлиан может быть ответствен за то, что происходило со мной?.. Такое случается, что в какой-то период актеру перестают предлагать новые роли. Это был сложный, обидный перерыв в работе, но с этим ничего не поделаешь. Впрочем, возможно, мое имя действительно попало в некий черный список в связи с тем, что Панич уехал. Мне это просто неведомо, правда, в таких случаях никто никого из артистов в известность не ставит. Просто говорят: „У нас для вас ничего нет“. Но даже если это и так, я никогда бы не посмела хоть в чем-то упрекнуть коллегу и своего друга. Мы дружим с Юлианом до сих пор. И я рада, что у него за границей хорошо сложилась судьба. Он поначалу жил в Западной Германии и работал на радио „Голос свободы“. Помню, однажды мне довелось услышать в гостях эту радиостанцию, которая у нас была под запретом. И я как раз попала на его передачу. Услышав его голос, я воскликнула: „Здравствуй, Юлечка!“ А когда программа закончилась, с грустью сказала: „До свидания!“ Ну, а те правила, что царили в советское время по поводу диссидентов и тех, кто общался с ними, — это, безусловно, была величайшая глупость… И потом, спустя шесть лет, я все-таки вернулась в кинематограф».
Татьяна Людвиговна, а это правда, что вы развелись с первым мужем из-за рома-
на с Олегом Стриженовым?
Татьяна: «С первым супругом мы расстались еще задолго до знакомства с Олегом. Просто мы разные люди, у нас разные жизненные пути и, если хотите, „разные судьбы“. Он служил, я снималась в кино, играла в театре. Но ничего плохого о нем сказать не могу, да и не хочу. Моим вторым супругом был артист Театра оперетты (Вячеслав Тимошин. — Прим. авт.), и он действительно был ревнив. С ним мы тоже расстались. И он на самом деле однажды приревновал меня к Стриженову. Надо сказать, безосновательно. Олег за мной ухаживал — это правда, но никакого романа не возникло. Ведь для этого нужен обоюдный интерес. Как-то раз мы пришли вместе на премьеру фильма Федерико Феллини в Ленинградский Дом кино. Там оказался мой бывший муж, который и устроил сцену ревности. Так как свидетелей этого оказалось достаточно, история стала передаваться из уст в уста. И если вы спросили именно о романе со Стриже-новым, то находились и те, кто интересовался, а правда ли, что я являлась его женой. Честно отвечу вам: никаких романтических отношений у нас никогда не было».
В этом году вы отметили не только свое восьмидесятипятилетие, но и рубиновую свадьбу.
Татьяна: «Да, с моим третьим мужем, Борисом Агешиным, мы уже сорок лет вместе. Нас познакомила моя приятельница Маргарита. Она цыганка. Никогда не видела, чтобы Рита кому-то гадала на картах или по руке, предсказывала судьбу, но наше будущее она, можно сказать, предугадала. Как-то раз она позвонила мне и сказала, что собирается заглянуть ко мне на чашечку кофе. Я говорю: „Буду очень рада тебя видеть. Только сейчас в магазин сбегаю, чего-нибудь сладенького куплю“. А в ответ слышу: „Ничего не надо. Мы с собой все принесем“. Меня тогда еще удивило ее „мы“. Все разъяснилось, когда я открыла подружке дверь, — она стояла на пороге с привлекательным молодым человеком. Когда мы остались с Ритой вдвоем, я ей шепнула: „Какой у тебя интересный кавалер!“ Она засмеялась: „Это не мой мужчина, а твой“. Поначалу мне показалось это шуткой, ведь Боря моложе меня на двенадцать лет. Но… пророчество все-таки сбылось. Мы полюбили друг друга. И что немаловажно, помимо пылких чувств нас связывают и дружба, и взаимное уважение, и понимание. Борис очень талантлив, он заслуженный артист России, мим. Поэтому я всегда могу положиться на его мнение и рассчитывать на его советы и участие — не только в личной жизни, но и в профессиональной. У нас творческая семья, и это о многом говорит. И я благодарна Бореньке за то, что он сделал меня счастливой. Конечно, мы живем не в вакууме, и у меня бывали нелегкие времена, особенно в девяностые годы, когда театры старались выжить, фильмов снималось мало. Но муж сумел сгладить все эти неприятные моменты: стоило мне вернуться домой, как все проблемы просто вылетали из головы. И с моей дочерью Наташей у него сложились прекрасные отношения. Он ее очень любит, а внучка Лиза для него стала просто родной».
Ваша дочь не пошла по вашим стопам — не стала актрисой?
Татьяна: «Нет. Она выбрала свой путь в жизни. Окончила университет, владеет несколькими иностранными языками. Сейчас занимается туристическим бизнесом. У нее все замечательно. Кстати, ей удалось найти родственников в Германии — одну из ветвей нашего старинного рода, который ведет свою историю с 1560 года. Мы с ними не раз встречались. Сначала мы гостили у них в ФРГ, потом они прилетали в Петербург. Теперь общаемся, как и положено родне».
А чем занимается ваша внучка?
Татьяна: «Поначалу Лизонька, окончив Художественно-промышленную академию имени Штиглица, занималась реставрацией картин. А затем, отучившись и получив диплом Мухинского училища, стала художником. У нее было несколько персональных выставок. Ее работы находятся в частных коллекциях многих европейских стран. Стоит заметить, что мой дед, Егор Федорович Урлауб, был известным живописцем, его полотна висят в Русском музее. Так что, можно сказать, через три поколения его таланты передались моей внучке».
Татьяна Людвиговна, а не возникало соблазна перебраться на историческую родину?
Татьяна: «Нет. Слишком многое связано у меня с Россией, и в первую очередь с Петербургом. Возвращаясь в Северную столицу после путешествий или с гастролей, я четко осознаю, что вернулась домой. Я часть этого города и не могу себе представить свою жизнь без него. Частенько приезжаю на Таврическую улицу к дому номер девять, который когда-то целиком принадлежал моей семье, где я жила с родителями и братом. Люблю пройтись по Каменноостровскому проспекту — вспомнить семью Петровых-Водки-ных, каждое свое посещение „Ленфильма“. Здесь же, на Петроградской стороне, проживал и Козинцев. И как будто вчера я возвращалась отсюда с коляской, подаренной великим режиссером для моей новорожденной дочери. Как со всем этим можно расстаться?! Но я живу не только воспоминаниями. Вот уже полвека я служу в театре „Балтийский дом“, который ранее назывался Театром имени Ленинского комсомола. По-прежнему выхожу на сцену, играю спектакли. И снимаюсь в кино. Так что ни о какой эмиграции не может идти и речи. Будем жить и творить здесь».