— Колин, какая у вас была первая реакция, когда вам предложили сниматься в ремейке легендарного боевика 1990 года «Вспомнить все»?
— Первое, что я подумал: так себе идея. Но решился на съемки после того, как прочитал сценарий. Я вспомнил себя 15-летнего, которому так нравился этот фильм, и сказал: помолчи, забудь об Арнольде, забудь обо всем. Ты должен посмотреть на этот сценарий как на оригинал. Ведь многие актеры по нескольку раз возвращаются к пьесам в театре, а режиссеры рассказывают по-своему уже известные истории.

— В оригинальном фильме с Арнольдом Шварценеггером его герой летит на Марс. Вашему персонажу такой возможности не представилось: все происходит на Земле. Не жалеете?
— Уж очень дорогие билеты. (Смеется.) А если серьезно, мне очень нравится то, что этот фильм попытались сделать самостоятельным.

— Вы играете простого парня, который оказывается героем. А кто для вас герой?
— Моя мама. Она удивительная женщина. И была для меня героем и когда я был маленьким, и сейчас, когда мне 36 лет и у меня самого есть дети. А также мой старший сын — ему восемь. У него редкое генетическое заболевание — синдром Ангельмана, но он такой умница, и тоже мой герой. Да и если просто почитать газеты, можно найти примеры героизма. В мире происходит столько трагедий, и всегда находятся люди, которые стараются помочь, что-то исправить. А вообще любому человеку нужно стараться жить по-честному, быть целостной личностью, заботиться о тех, кто в вас нуждается. Все это тоже проявление героизма.

— Ваши представления о будущем совпадают с тем, что вы увидели в этом фильме?
— Нет. Мне кажется, фильм дает очень упрощенное представление о будущем. Он показывает элиту общества, живущую в одной части планеты; угнетенный рабочий класс, живущий в другой; очень загрязненную окружающую среду, с одной стороны, и некую впечатляющую архитектуру и новейшие технологии — с другой. В общем, черное и белое. Поэтому когда люди говорят, что мир в фильме выглядит ужасным и мы как раз движемся именно к такому будущему, я с этим не согласен. Ведь будущее — это продолжение нашего настоящего, в котором мы сейчас живем. Наш мир очень сложный, очень разнообразный, разнородный. Везде свой уровень равноправия, коррупции, насилия, жестокости. Но в то же время хватает добра и милосердия, которые поддерживают мир в равновесии. И, слава богу, есть люди, готовые пропагандировать идеи мира, братства и общечеловеческой любви.

— Съемки в фантастическом фильме человеку стороннему всегда кажутся приключением. Это так?
— Да. Было и безумно интересно, и весело, и страшно — как обычно бывает в приключениях.

— А что было самым страшным?
— Летающие машины. Это была сложная конструкция, которой управляли два человека: снизу и сверху. Тот, что внизу, был одет в шлем и специальный защитный костюм, а мы наверху в обычной одежде неслись на скорости 100 километров в час и врезались в другие машины. Это было страшно. Весело, конечно, тоже. Но страшно. (Улыбается.)

— А драться и целоваться с Кейт Бекинсейл, которая по совместительству является женой режиссера фильма Лена Вайзмана, не страшно было?
— Да уж, мне пришлось и драться, и целоваться с Кейт. Но ударить жену режиссера в кадре проще, чем поцеловать. Дело в том, что драка — это постановка, мы практически не касаемся друг друга. А вот целоваться нужно по-настоящему. Не забуду, как нам с Кейт пришлось сомкнуть наши губы на глазах у Лена. И он очень быстро отснял эту сцену, за два дубля. Хотя мне казалось, что я мог бы сделать ее еще лучше, но настаивать еще на одном дубле не стал. Это хорошо еще нам не пришлось ложиться с Кейт в постель! (Смеется.)

— Фильм потребовал от вас большой физической нагрузки? Много трюков исполняли сами?
— Все! Ладно, вру. Вру, как Пиноккио, и сейчас у меня вырастет длиннющий нос. (Смеется.) Я выполнил, наверное, процентов 90 трюков, в оставшихся сценах за меня снимался каскадер. Например, в той, где мне надо было прыгать из лифта. Я, если честно, боюсь высоты, и мне было очень не по себе.

— Если бы у вас была возможность вернуть какие-то воспоминания, что бы это было?
— Не знаю, я же их не помню. (Смеется.)

— А какие у вас самые счастливые воспоминания из детства?
— Как я играю в футбол. Большую часть детства я провел на поле, где мы с пацанами гоняли в футбол. А еще недалеко был парк, в который мы часто ходили и сбивали каштаны с деревьев. А потом играли в каштаны. Вы знаете, как играть в каштаны?

— Нет.
— Нет? Как много вы потеряли! (Смеется.) Вот она, разница культур, у нас это одна из самых распространенных игр. Я вас сейчас научу. Нужно гвоздем проделать в каштане дырочку, вдеть шнурок и взять в руку, чтобы каштан повис на этом шнурке. А другой человек такой же заготовкой бьет по вашему каштану, и кто первый расколол каштан другого, тот и выиграл. Все очень просто. (Улыбается.)

— Вы бы не хотели изменить прошлое, например, вернуться туда и стать футболистом?
— А можно? (Смеется.) Ну не знаю, может быть. Я актером-то стал потому, что не стал футболистом. Но с другой стороны, меня все устраивает. Я принимаю свою жизнь такой, какая она есть, и доволен ею.

— А есть ли что-то, что хотелось бы забыть?
— Вы имеете в виду, бывало ли мне стыдно за себя? Конечно. Бывало ли мне больно? Конечно. Плакал ли? Бывали ли моменты, когда мне хотелось, чтобы все пошло по-другому? Конечно. Но я должен уметь принимать свое прошлое таким, каким оно было, и быть благодарным ему за то, что имею сейчас.