Антон Филипенко приехал в столицу из Хабаровска и лихо поменял профессию архитектора на актерскую. О балансе между формой и содержанием уже в новой жизни, критериях успеха и поиске родственной души — в интервью журналу «Атмосфера».

- Антон, вы родились в Хабаровске. Как вы считаете, место оказывает какое-то влияние на характер человека?

- Конечно, человека же формирует среда, в которой он рос. И детские впечатления самые сильные.

- Хабаровск — это какая среда? Там живут суровые, целеустремленные люди?

- Не думаю, что там целеустремленность присутствует. Суровость — да, свободолюбие — да. Этот богатый край мог бы много раз отделиться, и ходили про это слухи. Там есть все для жизни: икра, рыба, платина, лес. Рядом порт, Владивосток. Все эти демонстрации протестные не просто так.

- Вы любите родной город?

- Я его уважаю. Я люблю людей, которые там со мной росли, с которыми у нас были приключения.

- Ваше детство, юность пришлись на девяностые. Сейчас эта тема очень популярна в кино, много проектов про это снимается. Какими для вас остались в памяти те годы?

- Вы сейчас услышите новое слово — в наше время нужно было обязательно быть в какой-либо группе, иначе ты становился штемпом, отщепенцем. И если сейчас это даже модно — быть человеком, который живет сам по себе, со своей философией, не оглядываясь на чужое мнение, то тогда это было плохо и даже опасно. Поэтому вся молодежь была либо со шпаной, либо со спортсменами. Что, впрочем, одно и то же. Обе группировки бухают, дерутся, но спортсмены еще несколько раз в неделю занимаются спортом. Держат территорию определенной точки. Мы центральный парк контролировали.

Фото: Инга Эрикссен

- Ничего себе! Но я так понимаю, вы были спортсменом?

- Да, я занимался хоккеем шесть лет.

- И при этом еще ходили в художественную школу. Как совмещалось это: суровый спорт и тонкость восприятия, умение видеть красоту?

- Я сам не понимаю, как это совмещалось. (Смеется.) Я нашел некий интерес в художественной школе. Сначала я думал, это какая-то не для пацанов история. Но мне попался очень хороший педагог Виталий Давидович Крайснер, настоящий мужик, который стал для меня примером. Я ведь рос без отца, и он на меня повлиял очень сильно. Я понял, что нет ничего зазорного в том, чтобы быть художником, даже наоборот. Втянулся и с отличием окончил художественную школу.

- А что вам особенно нравилось в уроках?

- У меня прирожденная хорошая моторика рук, и очень быстро и ловко получается лепить разные фигурки. Мне даже учиться этому особо не пришлось — я будто все умел изначально. Очень реалистично выходят и люди, и животные.

- А где сейчас эти фигурки? Вы все раздарили, наверное?

- Нет, они остались в хабаровской квартире, лежат в чемодане.

- Что еще у вас еще осталось из прошлой жизни в Хабаровске? И есть ли такая потребность — навещать город, где вы родились, подпитываться энергией?

- Нет, это не место силы, куда надо возвращаться, и такой потребности нет. Но мне дороги люди, которые там остались. Я много раз планировал поехать в Хабаровск, однажды прямо почти собрался, но передумал и в последний момент полетел отдыхать в Таиланд. Еще в этой квартире остались две кожаные сумки со старыми фотографиями. Вот их бы я забрал.

- Остался ли художник внутри вас? Замечаете ли вы красоту вокруг: города, улиц, людей?

- Да, замечаю. Я люблю фотографировать — и, как мне кажется, получается неплохо. Или вот сейчас пишу сценарий и вижу его не буквами, а картинками, образами.

- Какой город из тех, где вы побывали, для вас самый красивый?

- Рим, Верона, Питер.

- Какие разные города! Они вас архитектурой привлекают?

- Нет, не только архитектура, энергетика. Для меня важна атмосфера, какое-то ощущение спокойствия, уюта, чтобы можно было расслабиться. Самый лучший для меня город — тот, в котором я чаще всего улыбаюсь. И несмотря на то, что Питер вроде к улыбкам не располагает, мне там хорошо. Правда, если приезжаю на короткий срок. Находиться там постоянно невозможно.

Фото: Инга Эрикссен

- Из-за климата?

- Нет, из-за того, что люди там живут одним днем. Там невозможно думать о будущем и строить карьеру.

- А почему, после того как не сложилось с архитектурой, вы поехали поступать в театральный именно в Питер?

- Да все просто: я не поступил в Москве. И поехал в Питер, потому что только в этих городах можно научиться актерской профессии.

- Я читала, что вы решили пойти в театральный под влиянием Дмитрия Чеботарева, замечательного актера и вашего земляка. То есть вы были раньше знакомы?

- Ну да, мы дружили — еще с Хабаровска, играли вместе в КВН.

- И чем он вас вдохновил? Он рассказывал что-то хорошее об этой профессии?

- Да я жил у него и все своими глазами видел. Я попросился к нему на месяцок пожить в общежитии, и это вылилось в два года. Можно сказать, я однокурсник Димы Чеботарева и Иры Горбачевой. Они замечательные ребята, и мне нравилось то, что они делали. Я ходил на все их показы, был заражен всем этим. Я даже есть на их выпускном видео, хотя, казалось бы, что я там делаю. (Смеется.)

- Ну, все-таки актерская профессия своеобразная. Что давало вам уверенность, что у вас это может получиться?

- Как я уже сказал, я занимался КВН, и у меня был опыт публичных выступлений, я не боялся сцены. И за плечами некий
жизненный багаж: все-таки двадцать пять лет — не шестнадцать. Мне легче было поступать, чем этим молодым ребятам, которые только что выпустились из школы. Они просто выучили стихи, чтобы прочитать на прослушивании, и даже толком не понимали, о чем они.

- А как вы себя ощущали по сравнению с этими юными однокурсниками? Вам двадцать пять, уже дедовщина какая-то…

- Ну, я реально там был как батя (смеется), ко мне все прислушивались. Хотели делать со мной этюды, я очень много приносил этюдов, потому что понимал: у меня времени меньше, чем у этих ребят. Я был заряжен на конкретную цель. А эти только оперившиеся птенцы смотрели на мир удивленными, радостными глазами, им еще хотелось влюбиться, погулять. У них немножко другое было в головах на тот момент. И я их понимал прекрасно, сам был таким. Но я четко осознавал, что сейчас, за эти четыре года, должен забрать все, что мне могут дать в этом вузе и чему могут научить в этой профессии.

- И как, сразу стало все получаться?

- Нет, не сразу. Откровенно говоря, я долго не мог отойти от КВН. Мне казалось, что все мои этюды должны быть смешными. И если я не видел соответствующей реакции зрителя (коим в тот момент являлся наш курс), мне становилось не по себе, как-то страшновато. Даже педагог меня потом отвел в сторонку и сказал: «Антон, ты расслабься, не гони. Еще есть время. Сделай что-нибудь серьезное». Дал мне материал. Потихонечку я стал понимать, что реакция — это не обязательно смех. И если зритель погружается с тобой в эту историю, сопереживает, ты все равно это почувствуешь. Скажу больше: ты вообще не должен в этот момент думать о зрителе, а должен рассказать историю правдиво, пропустив ее через себя. И тогда люди тебе поверят.

- Некоторые ваши коллеги считают, что быть актером можно и не получив образования. Главное — талант. Для вас учеба в институте была полезной?

- Для меня — да. В эти четыре года ты себя проверяешь, в чем твои сильные и слабые стороны, где их нужно усилить. Учишься всяким фишкам, которые потом помогают в профессии. Ты выходишь из института снаряженный этими навыками. Талант и правда жизни — это здорово. Если ты этим обладаешь и можешь показать, то можешь уже в принципе в кино сниматься. Но когда у тебя еще и база, ты более уверен в себе как в актере. И можешь себя защитить, если, например, попался плохой материал, слабый сценарий.

- Вообще интересно, что у вас больше сложилось с кино, нежели с театром, хотя был опыт КВН, сцены и непосредственного общения со зрительным залом. Это случайность или вы целенаправленно выстраиваете так свою карьеру?

- Целенаправленно. Я никогда не хотел работать в театре. Моя мама была театральным режиссером, я рос ребенком закулисья, с детства наблюдал «террариум единомышленников». Это раз. Во-вторых, я очень люблю кино. Я киноман. В-третьих, я считаю, что театр — это очень сложная история. Из «коробочки» создать мир труднее, нежели когда в живом пространстве работаешь.

- А вы амбициозный человек? Про учебу в театральном вы сказали: я понимал, что у меня мало времени. Есть ли у вас сейчас это ощущение, что нужно успеть как можно больше?

- Да, конечно, всегда присутствует это ощущение.

Фото: Инга Эрикссен

- Вообще, наверное, так тяжело жить? Не даешь себе расслабиться, не можешь позволить какой-то отдых полноценный. Я смотрю, у вас какая-то куча фильмов выходит…

- Нет, не тяжело. Это, наверное, так со стороны видится. На самом деле времени достаточно и на свои проекты, и на отдых, и на жизнь, и на путешествия.

- Вы упомянули, что пишете сценарий. О чем эта история?

- Про маму. Я посвятил это ей.

- Вы с ней обсуждали свою работу или будет сюрприз?

- Нет, она умерла, когда мне было семнадцать лет. И сейчас я хочу сказать ей то, что не сказал в свое время, извиниться, попросить прощения.

- За что?

- За все. За свою молодость бездумную, невнимательность к ней, другим людям.

- Это со взрослостью пришло такое понимание?

- С отсутствием человека рядом.

- А чего вам сейчас не хватает в плане человеческого общения?

- Наверное, женщины, с которой мы бы говорили на одном языке. Музы, которой можно было бы восхищаться.

- И что же, нет таких среди ваших очаровательных коллег?

- Наверное, есть. Может, я просто боюсь…

- Вы обращались когда-нибудь к психологу?

- (Смеется.) Да вот намереваюсь уже года три. Есть контакты, рекомендации. Никак не могу сделать первый шаг.

- Вас останавливают стереотипы, что мужчина должен справляться с трудностями сам?

- И это тоже. А еще мысль, что мне придется платить за то, что я делюсь с посторонним человеком чем-то очень личным. И он, зная, что работает за гонорар, выслушает и скажет какие-то вещи, о которых я, в принципе, и сам могу догадаться. Но, может, это неправильно так думать. И надо решиться просто ради опыта, ради наблюдения.

- А есть ли у вас друзья, с которыми вы можете поделиться чем- то важным, сокровенным?

- Да, у меня много классных друзей. Но все равно я не могу им все рассказать. Зачем их нагружать?

- Что вы вкладываете в понятие «дружба»?

- Наверное, все как у всех. Принятие тебя таким, какой ты есть. Понимание, что тебе помогут в любое время, сорвутся по твоей просьбе посреди ночи (но ты никогда не попросишь о таком). Это общие взгляды на мир, общая энергия какая-то, когда ощущаешь близость, просто смотря в глаза. Если вы вышли на такой уровень дружбы, когда можете просто глазами общаться, это высший пилотаж.

- У вас друзья среди коллег?

- Не только. Есть друзья из Хабаровска, из Комсомольска, из Питера, из Москвы.

- Удается встречаться, а не только созваниваться?

- Да-да, удается. И настоящий друг никогда не обидится, если ты не смог в какой-то момент уделить ему время. Вы можете год не видеться, а потом встретиться — и никаких обид. Он не будет выговаривать: вот, мол, я тебе время уделяю, а ты мне нет. Это уже какая- то торгашеская, рыночная история. На мой взгляд.

- На съемочной площадке как вы строите отношения? Нужно ли вам общаться, чем-то делиться? Или вы сосредоточены на работе?

- Вы спросили, и мне сейчас вспомнился Максим Лагашкин. Вот это человек-праздник, который со всеми здоровается, запоминает все имена и выстраивает комфортную среду для своей работы. Ему кайфово от того, что его все любят, и он расслабленно себя чувствует. Я не такой, я занимаюсь своим делом, у меня нет времени на выстраивание отношений. Есть режиссер, ассистент по актерам, оператор, гример и художник по костюмам — с ними я контактирую. На остальных меня просто не хватает.

- У вас были какие-то знаковые встречи на съемочной площадке? Может, с актерами старшего поколения, от которых что-то пришло к вам в профессиональном и человеческом плане?

- Знакомства, которые на меня повлияли… В свое время мне очень помог советами Сергей Леонидович Гармаш. И я считаю его талантливейшим артистом. Я в восторге от того, как он работает. Это высшая ступень профессионализма, я считаю.

Фото: Инга Эрикссен

- А как вы оцениваете собственный уровень актерского мастерства на данный момент? Вы бы позвали актера Антона Филипенко в свою картину?

- Мне кажется, я проблемный артист. (Улыбается.) Со мной нужно познакомиться и понять, как взаимодействовать. Я не могу оценивать уровень своего мастерства, думаю, нужно все время развиваться, ходить на новые курсы. Их много. Почему я этого не делаю, не знаю — лень, наверное. И такая борьба с собой происходит каждый день. Но я считаю, что я профессионал, и я люблю свою работу. Я ответственно подхожу ко всему: костюму, гриму, к психофизическому состоянию, к психологическим жестам. Пытаюсь быть все время разным. Если я вам назову своего любимого актера, вы поймете, куда я хочу двигаться. Это Колин Фаррелл. В нем есть эта ирландская энергия, хулиганская, но при этом в каждой картине он разный. Не понимаю, как он это делает, но хочу так.

- На мой взгляд, вы действительно по энергетике похожи.

- Вот такую путеводную звезду я выбрал себе среди небожителей киноолимпа. (Улыбается.) Его «Пингвин» просто бомба. Недаром Колин получил премию BAFTA за эту роль.

- Для вас награды являются каким-то показателем значимости того, что вы делаете в профессии?

- Не могу сказать, что это неважно, их же коллеги присуждают. Но прежде всего я работаю для себя, даже не для зрителя. И, как правило, если я доволен своей работой, то зрителю она тоже нравится. Такая вот закономерность.

- В обширной фильмографии, которая у вас на данный момент, есть роли, которыми вы можете гордиться?

- Самая интересная и сложная роль в картине «Пастбище богов», которую мы снимали в Таджикистане. Она еще не вышла, но я был на озвучании, и мне кажется, действительно получилось достойно. Персонаж у меня неоднозначный: будто бы злодей, но на самом деле со своей правдой. Мы снимали в хронологическом порядке, и я будто прожил эту жизнь от начала до конца. И после съемок еще долго брызгался «кислотой»: я имею в виду, что мой герой — очень циничный человек, едкий. И знаете, в очередной раз я поразился тому, что чем беднее страна, тем люди счастливее. Они плохо живут, но при этом улыбаются и готовы делиться последним. Это была хорошая проверка всей нашей съемочной группы, потому что условия были очень тяжелыми.

- Случалось ли, что вы ловили себя на чувстве профессиональной зависти к более удачливым коллегам?

- Бывало такое — очень противное чувство. Сам себе становишься неприятен. Но, с другой стороны, тут тоже есть стимул для роста.

- Раньше считалось, что режиссер — мужская профессия, но сейчас все больше женщин идут в эту сферу. Есть ли для вас какое-то отличие в работе и с кем вам комфортнее?

- Знаете, я бы очень хотел поработать с Анной Меликян, у нее офигенный киноязык. Мне очень нравится все, что она делает. Но мы с ней не знакомы. Я работал с Оксаной Карас в картине «Мерзлая земля», она потрясающая. А насколько масштабна София Коппола! «Повелитель бури» — это же чисто мужское кино, но сняла его женщина.

- А в плане контакта? Женщины же, наверное, все-таки по-другому выстраивают отношения с актером.

- Может, это, кстати, и минус. Они могут очароваться актером-мужчиной, его обаянием, харизмой, творческим талантом. Режиссеры-мужики, как мне кажется, более прагматично рассуждают: встроится ли этот пазл в общую картинку или нет.

- Вы привлекательную внешность считаете своим козырем?

- Иногда это и не на пользу. Многие роли мне из-за этого не дают. Например, я разговаривал с Юрием Быковым насчет кастинга в «Лихие», и он сказал, что я слишком красивый. (Смеется.) Хотя я в этих краях рос и знаю не понаслышке обо всем. Могли бы побрить наголо, шрамов нарисовать. (Смеется.) Но Юра, конечно, классно подобрал каст, очень фактурные получились персонажи.

- А как вы поддерживаете форму — диета, спорт?

- Все понемногу, мне нравится быть легким. Спортивная нагрузка, какие-то силовые упражнения — уже как привычка.

- Экстремальными видами спорта не увлекаетесь?

- Я полюбил серфинг, на сноуборде тоже катаюсь, но не очень хорошо.

- Какие у вас вообще есть проверенные способы восстановить энергию?

- Выехать на природу, с друзьями провести время. Посмотреть классное кино. Книги, кстати, тоже восстанавливают.

- Книги читаете бумажные или электронные?

- Бумажные. В институте я прочитал много классики, сейчас привлекает литература современная, нашумевшие произведения, которые удостоены премий.

- Вы рассказывали, что пишете сценарий: легко вам это дается?

- Нет, тяжело. Я не сценарист. Особенно сложно идут диалоги. Но иногда словно некий шлюз открывается, поток, и пишешь сцену за сценой. Самое главное в этот момент — не останавливаться. А иногда по слову из себя вымучиваешь. Но у меня есть куратор, он сценарист. Подсказывает, в какую сторону надо двигаться. Так что я не один.

- Насколько важна для вас форма? То есть идея может быть интересной, свежей, но сам литературный стиль…

- Форма везде должна быть, мне кажется. Иначе это просто дневник, заметки. За этими буквами должно быть высказывание и привлекательная обертка. Я думаю, это применимо ко всему, не только к искусству и литературе, — одежде, интерьеру.

- Кстати, об интерьере. Вы как бывший архитектор пытаетесь как-то облагородить пространство, в котором живете?

- Не знаю, применимо ли это слово к моей квартире, но я давно мечтал о домашнем кинотеатре. Купил проектор, сделал стойку, повесил плакаты любимых фильмов, завесил на двери шторки, как в кинотеатре, покрасил стены и написал галогеновой краской «Exit». Ну, то есть достаточно скромная такая задумка, но все равно узнаваемо — когда заходишь, понимаешь, что это напоминает кинотеатр. Еще картина прикольная висит у меня. Анишечка, наш художник по гриму, на день рождения подарила мне альтернативный постер «Кролику Джоджо» с ногами Скарлетт Йоханссон повешенными. Она сама нарисовала. Мне кажется, это забавно.

Фото: Инга Эрикссен

- Веселый человек вы, Антон, на самом деле. Как начинается ваше утро? Какой мелодией вас поднимает «Алиса»?

- Меня будит не «Алиса», а телефон. И утро самое обычное. Проснулся, сделал завтрак — люблю яичницу с шампиньонами (рецептом поделился один актер) или просто творог с фруктами. Поел, пошел на пробы, или в спортзал, или на съемки. Какого-то ритуала нет интересного.

- А как охарактеризуете свой стиль в одежде?

- Стиль у меня еще не сформировался. Аглая Тарасова в этом смысле сильно повлияла на меня. Если посмотреть мои «луки» пятилетней давности, разница есть. Мероприятия, премьеры — надо соответствовать. Если бы я жил в Хабаровске, наверное, одевался бы по-другому.

- Скоро у вас день рождения — цифра сорок вас не пугает?

- Пугает, вроде уже какой-то рубеж, совсем взрослый мужик. А в душе еще парень. Говорят, сорок лет даже отмечать нельзя. Но мы с Аглаей все-таки решили отпраздновать мой день рождения и полетим в Бангкок.

- Оторветесь на полную катушку?

- Ну, тут уж, знаете, каждый понимает в меру своей испорченности. (Смеется.)

- Ставите себе цели на грядущее десятилетие?

- Есть цели — и личные, и творческие. Но озвучивать не буду, чтобы не сглазить.

- Вы суеверный человек?

- Еще какой!

- Вы как-то сказали в интервью, что вас очень напрягают дети, кричащие в самолете. И после этого вас чуть ли не записали в чайлдфри. Есть ли у вас сейчас взгляды в сторону семьи?

- Я думаю, всех напрягают чужие орущие дети. Свои, конечно же, не напрягают, их любишь. Хочу ли я детей? Да, я хочу. Думаю, из меня получится хороший, в меру строгий батя.