На первый взгляд Илья Лыков заводной весельчак, привыкший к подаркам судьбы. На самом деле — человек волевой, имеющий опыт грандиозных провалов, но превративший себя из грузного, неуспешного толстяка в стройного, востребованного артиста и счастливого семьянина. Подробнее — в интервью журналу «Атмосфера».

Илья, узнала, что, оказывается, вы долгое время носили совсем другую двой­ную фамилию — Гимрат-­Курик…

Да, это фамилия прапрабабушки. По семейным легендам, актрисы, которая, вопреки правилам той эпохи, взяв фамилию мужа, оставила и свою тоже. Такая смесь еврейско-­польско-­белорусских кровей у меня. Ну а по отцу я — Лыков. Одна из бабушек настоятельно советовала взять прямо тройной вариант, от сглаза. (Улыбается.) Недавно я снимался с Александром Лыковым, актером из Санкт-­Петербурга, так вот Александр Анатольевич, великолепный совершенно партнер, не сомневается, что мы родственники, потому что какие-­то его прадеды в свое время переехали в Москву. Мне было очень приятно с ним познакомиться, так как я все детство вместе с папой смотрел эти «Улицы разбитых фонарей» и с тех пор запомнил знаменитого Казанову. И он не только прекрасный актер, но и человек — так ненавязчиво, мягко помогал мне разводить сцены, что крайне редко встречается в профессии. А работали мы с ним вместе в сериале «Избранный», где у меня главная роль. Мой герой — маленький человек, научный сотрудник маленького НИИ, который волею судьбы попал в Государственную думу.

Здорово, что вы начали со знаковой встречи. Наверняка у вас таких было внушительное количество…

Знаете, зачастую те, кто тебе нравился на экране, в жизни открываются совсем с другой стороны. (Улыбается.) Но, безусловно, вдохновляющие встречи тоже случаются. На съемках сериала «Кунгур» Сергея Попова, с которым мы уже три картины вместе выпустили, посчастливилось работать с Виктором Ивановичем Сухоруковым. Он мегапозитивный человек, от его энергии можно питать электростанции. В сериале «Престиж» мою бабушку играла Ирина Юрьевна Розанова. О такой бабушке можно было только мечтать! Она потрясающая, с невероятным чувством юмора, и так располагает к себе, что создается ощущение, будто мы были знакомы всегда. И если советует, то то, что близко мне. Есть ведь актеры старой школы, которые вроде искренне пытаются тебе что-­то подсказать, но это идет вразрез с моей фактурой.

Предлагаю вернуться все-таки к собственной семье. Вы же коренной москвич, верно?

Да, мы с моей младшей сестрой родились в столице. Наша мама Вера Владимировна — врач-­педиатр, который до сих пор меня лечит. (Улыбается.) Причем у них с моей женой обычно планы лечения не совпадают. (Улыбается.) Да и большинство вещей, которые я ношу, мне подарила мама. К слову, все, что сейчас на мне, — ее подарки. У нее очень хороший вкус. Собственно, вообще, если бы не мама, то я бы, возможно, и не стал актером. В юности она всегда была неравнодушна к искусству, подсадила меня на книги. Хитро — сначала вручила «Собаку Баскервилей» Артура Конан Дойля с картинками, и я так втянулся, что потом меня уже было не оторвать от литературы, и не только детективного жанра. Помимо этого мама отвела меня в театральную студию, где я просто поселился. Правда, первые два года сидел лишь на звуке — на сцену не выпускали. А потом эту студию я поменял на другую, уровнем выше, потому что туда пошла девочка, в которую я был влюблен. Причем девочка быстро бросила ее, а я прижился. Там нас обучали азам мастерства, привили чувство вкуса. Естественно, там было много дыма, перьев, блесток, и я был очарован этой средой, мне нравилась возможность перевоплощения, переодевания то в зайца, то в фазана — этот шанс обрести другую личину, стать неузнанным. Это же высший пилотаж в этом деле! Родители, видя все это, согласились платить за мое обучение в ГИТИСе, за что я им очень благодарен. Несмотря на то что я в первый год доказал, что по праву занимаю это студенческое место, на бюджет меня так и не перевели.

Фото: Мария Хуторцева

Как я понимаю, спорта у вас не было.

Увы, с ним не сложилось. Я был пухленьким мальчиком, у меня были три бабушки, включая маму отчима, и все старались меня вкусно накормить. Уроки физкультуры я, естественно, избегал, и вместо них пропадал на фабрике-­кухне, которая находилась прямо напротив школы. Там я ел песочные пирожные. Долгое время я весил сто двадцать килограммов — и до ГИТИСа, и позже. В театре у меня было амплуа — «характерный толстячок». Я был веселым, смешным шариком, который выкатывался на сцену, и все хохотали — ничего делать было не нужно. Однажды на свой день рождения я напился, пришел к товарищам в общежитие театра, три дня там ночевал. И вот кто-­то оставил рядом со мной на столе три листика с волшебной диетой, как выяснилось впоследствии. За год я скинул сорок килограммов. Затем начал бегать. Сегодня я произвожу эффект, показывая людям свои старые фотографии. Разительный контраст! (Улыбается.) Я еженедельно плаваю по шесть километров под руководством тренера — благо, огромный бассейн прямо за домом. Старый, еще советского образца, в Филях.

Подозреваю, что ребенком вы переживали психологическую травму…

Видимо, развод родителей. Заедал стресс. Они разошлись, когда я был еще маленьким, и помню, что на каждый свой день рождения, чуть ли не до совершеннолетия, задувая свечи на именинном торте, загадывал желание, чтобы они снова воссоединились.

Получается, вы воспитаны больше женщинами.

Да. Мама, бабушки, тети, их близкие и дальние родственницы. (Улыбается.) Но папа сейчас плотно занят воспитанием своих внуков, еженедельно водит их по кружкам и секциям. Очень часто с ним видимся.

Зато при таком раскладе вы наверняка хорошо знаете, чего хотят женщины…

О да. Моя сверхспособность — уметь слушать женщину. (Улыбается.) Слушать и понимать. Я, между прочим, еще не рассказал о моей чудесной бабушке Любе и ее родственниках из Одессы. Все летние каникулы я проводил там. Не представляете, как был рад, когда мои самые первые крупные съемки в нашумевшем проекте «Жизнь и приключения Мишки Япончика» проходили в этом городе. Там я как раз засветился толстым и играл друга Мишки в исполнении Евгения Ткачука. Женю я очень люблю, он способен гениально перевоплощаться. Та экспедиция была какая-­то сказочная для меня — впервые я приехал в родные края не с родителями на отдых, а работать. В свободный день навестил тетю Надю (бабушкину сестру), рассказал, что пацаном вечно слышал от нее про легендарного Япончика, а теперь снимаюсь в фильме о нем. Так что для меня воспоминания детства — это море, солнце, мидии, трамвайная линия — шестая станция Фонтана, седьмая… Я там дружил с местной гопотой, которая каталась, прицепившись сзади к трамваю. Себе я такого не позволял, но научился у них специальному трюку — они брали монетки, клали их на рельсы, отчего те становились тонкими, практически плоскими, острыми, и ребята ими затем «подрезали» сумки у граждан. Скажу сразу, что я в этом не участвовал, но в такой компании общался. (Улыбается.) И то, чего я тогда нахватался, пригодилось на площадке.

Если резюмировать, вы все же домашний парень?

Да, в школе был откровенным «ботаном» — хорошистом. Всегда было гораздо приятнее проводить время в одиночестве, сидя с книжкой на подоконнике. Мы вечно с семьей переезжали, меняли квартиры, я — школы, вливался в различные коллективы и какую-­то свою команду так и не обрел. Не получилось. Меня как-­то назвали «человеком мира», у меня полно приятелей, нет врагов, я со всеми могу найти общий язык, но близких друзей у меня нет. Мое место силы — это моя семья. Наверное, я интроверт, который имеет экстравертную профессию. Интроверты же нередко сторонятся лишних контактов. И тут на площадке сериала «Руки Анны» у Дарьи Савельевой я увидел прекрасный способ, как не впускать в себя всю суету съемочной площадки и оставаться на своей волне, — она везде ходила в наушниках, слушала музыку. У Даши, конечно, можно брать мастер-­класс, как вести себя в кадре, на крупном плане, как погружаться в роль, не эксплуатировать одно и то же. По этой причине я сейчас сильно переживаю, что все мои последние проекты связаны с усами. Хотя я должен отдать должное своим усам, когда они появились, предложений стало в разы больше. (Улыбается.) Да и вроде бы они мне идут?

Где мы сможем вас увидеть?

На выходе у меня сериал «Избранный», «Тетка» и «Карта желаний». Сейчас идут съемки сериала «Пока смерть не разлучит нас» с Сашей Бортич, сериала «Жар», где я в образе мерзкого шеф-­повара, и фантастического проекта «Радар», осуществлю там свою детскую мечту сыграть злого инопланетянина. В театре тоже есть очень хорошее предложение, но пока не могу говорить о нем. (Улыбается.)

Фото: Мария Хуторцева

Уже много лет вы в труппе «Современника» и в своей последней премьере, спектакле «Чагин», — великолепно поете. У вас за плечами музыкальная школа, уроки вокала?

Нет, исключительно природные способности. Плюс те занятия, которые были в вузе. Нотной грамотой не владею, инструмент никакой еще не освоил — пока беру голосом. В «Чагине», к слову, я пою песню Вертинского, в костюме, который мне сшила мама еще семнадцать лет назад для речевой работы в ГИТИСе, и вот он дождался своего часа.

В этом году у вашего прославленного театра юбилей — шестьдесят пять лет…

На самом деле я уже месяц монтирую видео, составленное из старых видеозарисовок, фотографий, которые сохранились с тех пор, как я работаю в этих стенах — шестнадцать лет. В «Современник» я попал благодаря Павлу Каплевичу. Точнее, прежде всего моей однокурснице Елене Козиной. Ее отметил Павел Михайлович, предложил устроить показ для Галины Борисовны, а она цепкая, захватила еще нас — двоих ребят. И, таким образом, Волчек взяла нас, троих эстрадников, в свой драматический театр. Взяла и воспитала. Она, конечно, необыкновенно чувствовала артистов. Надо сказать, что я с удовольствием служу в репертуарном театре. Горд, что выходил на сцену с такими величинами, как Марина Неелова, Валентин Гафт, Игорь Кваша, Лия Ахеджакова, Чулпан Хаматова. И они общались со мной на равных. Когда Игорь Владимирович Кваша делал какое-­то замечание или Валентин Иосифович Гафт вдруг говорил: «Ты играл гениально!» — для меня это становилось целым событием. Гафт в принципе был внимателен к молодежи. Однажды на гастролях вечером позвонил Вике Романенко (мы с ней в один год попали в театр) и всю ночь читал ей свои стихи, эпиграммы. Театр — это мой дом, одним словом, хотя я могу рассказывать о нем бесконечно.

А есть внутреннее стремление к определенным сюжетам и героям?

Да в общем нет. С «Чагиным» вот впервые такое случилось. Прочитал книгу, увидел этого персонажа — Эдвард Григ, народный артист, фигляр и острослов, долгое время работавший на эстраде, уставший в итоге от театра и играющий на старости лет спектакли у себя дома исключительно для Бога. Ну тут все сразу загорелось во мне. Случилась прекрасная, точная работа, от которой получаю удовольствие не только я. Этой работе предшествовал долгий депрессивный период, когда множество проб проваливал, ничего не срасталось, не верил в себя, хотел даже из профессии уйти, два месяца изучал сферу IT-технологий, купил две тетрадки и ручку… (Улыбается.) Это самое сложное в нашей профессии — ждать, верить.

Хотя вы не раз признавались, что по натуре являетесь ведомым, все равно спрошу, а не размышляли ли о каких-­то смежных профессиях?

Режиссуру имеете в виду? Я не сторонник того, чтобы актеры туда уходили. Слишком мало примеров достойного результата. Пока чувствую свою силу на выбранном поприще. Да, я никогда не выгрызал роль зубами, не боролся за проект, потому что считаю, что надо оставаться хорошим человеком и доверять своему течению — и оно точно принесет тебя туда, где ты действительно должен быть, или унесет оттуда, где быть не должен. Наверное, я, правда, ведомый — нитями судьбы и какими-­то яркими лидерами.

По поводу вашей физической формы, любопытно, осталась ли охота к еде?

А как же! Думаю, что в аду буду гореть за чревоугодие. То наслаждение, которое получаю от еды, будь то даже обыкновенная селедка с картошкой, мало с чем сравнится.

Можно красиво сказать, что вы любите жизнь во всех ее проявлениях.

Теперь это действительно так. Даже на спорт меня мотивирует сейчас то классное ощущение тонуса, которое я испытываю после тренировок. Ну и свои кулинарные аппетиты я тоже немного прибрал, но обожаю готовить вместе с женой. Я мастер различных паст и лазаний. Однажды мы влюбились в Италию. Точнее сказать, когда мы влюбились, мы поехали в Италию. Полтора месяца колесили по всем городам. Это можно даже назвать свадебным путешествием, поскольку у нас его не было как такового, как и свадьбы.

Отчего так?

Я долго тянул с предложением, никак не мог решить, где лучше подарить то самое кольцо. Кольцо причем давно купил, но все раздумывал — предложение руки и сердца лучше прозвучит на гастролях театра в Берлине или в отпуске в Испании… В итоге мы уже узнали, что беременны, и я все-таки сделал это в Германии. Вечером, на прогулке после ресторана, встал на колено на улице, рядом проходили две немки, зааплодировали. Вернувшись в Москву, зашли в загс, расписались. В этом июне — восемь лет браку и десять лет нашим отношениям.

Фото: Мария Хуторцева

У вас классический служебный роман — с Натальей Ушаковой вы играете на одной сцене.

Я думал, что у меня никогда не будет жены-актрисы. Но потом встретил Наташу и передумал. (Улыбается.) Нас не раз пересекала жизнь — то она была на моем первом спектакле в «Современнике» с подругой. Та сказала, что замутила бы с этим толстяком. (Смеется.) То я видел ее бешеные танцы на дне рождения наших общих друзей. Однажды вообще встретил ее в моем собственном свитере, который дал другу поносить, а тот дал ей. Так свитер и вернулся ко мне, но уже вместе с Наташей. (Улыбается.) У меня даже есть фотография, где Наташа сидит перед Галиной Борисовной Волчек на прослушивании и нервно чешет голову. Она была принята в труппу, мы стали общаться и быстро обнаружили схожие вкусы, чувство юмора. Окончательно сошлись на спектакле «Золушка», где я играл короля, а она одну из злых, смешных сестер. Я сразу ей предложил встречаться и переехать ко мне — Наташа испугалась, но переехала. (Улыбается.) Все закрутилось, мы работали, путешествовали, ездили на дачу в Рязань к Наташиным родителям. Теща у меня золотая — как приедем, угощает пятью видами помидоров, которые выращивает на участке. Как-­то было очевидно, что Наташа — мой человек. Решение жениться было логическим шагом вперед. Нам, конечно, очень повезло встретить друг друга. В какой-­то момент стало сложно — одна профессия и театр, решили дома работы не касаться.

А ведь есть о чем поговорить!

Не то слово! Наташа — ученица Сергея Женовача, а я эстрадник. (Улыбается.) У нас разные школы, разные подходы к роли. Но за эти годы мы научились корректно что-­то подсказывать друг другу. Вообще мы с ней совпали абсолютно — оба Стрельцы, динамичные, понимаем друг друга с полуслова. Наташа мне еще и дочку родила прямо на следующий день после моего дня рождения — сделала подарок! Только сын у нас выбивается — Скорпион. (Улыбается.)

Расскажите о детях.

Зое три года, и она копия своей мамы — атаманша. Обожает ее. От меня ей передался только пронзительный голос. У меня же есть такая сверхспособность — без микрофона быть услышанным на галерке. А у дочки голос, который прямо пробивает сквозь кости, поверьте. Соседи могут подтвердить. Когда Семен был маленьким и плакал, я мог его укачивать, когда же кричала крошечная Зоя, моя нервная система не выдерживала, и я сбегал с разрешения жены. (Улыбается.) Сын нежный и экспрессивный. Окончил первый класс, сам записался на конкурс чтецов — и победил. В театральную студию пока не ходит — только бассейн и тхэквондо.

Трепетный вы папа, мне кажется, и задорный. Как организуете досуг с детьми?

Ну, как сказал Валентин Гафт, артисты — это дети, только с большими конечностями. (Улыбается.) Я люблю проводить с ними время. С Зоей пока проще — играем, гуляем. Семена я по утрам отвожу в школу, готовлю ему завтрак, педантично мою посуду. (Улыбается.) Очень часто ходим с ним в кино, а еще он меня подсадил на игру Roblox в айпаде, и я с ним могу в нее играть даже удаленно, находясь на съемках, в свободные часы. Сперва мне казалось, что там нет никакого смысла, в отличие от тех игр, в которые в детстве играли мы. Там хотя бы существовала цель — найти золото или еще что-­то, а тут выполняешь действия без результативного финала. Но по прошествии лет стало отчетливо ясно, что важна все-таки не цель, а путь к ней.