Константин Крюков: «Сергей Бондарчук для меня был именно дедом»
В эксклюзивном интервью Womanhit.ru актер рассказал о клане Бондарчуков, вирусе актерства и новых работах
Молодой, талантливый, амбициозный, он продолжает династию легендарной киносемьи, хотя вначале выбрал профессию, далекую от сцены и съемочной площадки.
- Как в детстве было ощущать себя внуком режиссера и актера Сергея Федоровича Бондарчука?
- Я в детстве в первую очередь ощущал себя внуком, потому что он для меня был именно дедом. Правда, дед своеобразно относился к детям. Он все время почему-то общался с ними на равных, как будто это взрослые люди. И это было очень интересно, он вызывал этим особое доверие, потому что все с тобой нянчатся, а дед к тебе относится как к взрослому человеку. Но и накладывало какие-то новые обязательства. Потом, к сожалению, он ушел и в дальнейшем я, как член нашей семьи, так или иначе ее представляю. Для нас семья и работа — это одно и то же. У нас с детства дома обсуждалось кино, мы все в кино, все делают кино, все обсуждают кино, все его смотрят. Я просто другого не знаю, поэтому я счастлив. Люди, которые приходят в нашу семью — друзья или еще какие-то люди, которые становятся нам близкими, — у них тоже выхода нет: либо они начнут жить кино, либо ничего не получится.
- Но ведь в детстве вы не думали, что станете актером?
- Нет.
- На тот момент, когда вы оказались в кино, вы, по-моему, уже были дипломированным геммологом и собирались идти по стопам своего отца-ювелира?
- Да я вообще собирался заниматься какими-то другими вещами! Но попал в кино, в «9 роту», попал для себя совершенно неожиданно. И с этого момента как-то всё у меня начало идти по-другому. Я еще учился в юридической академии на тот момент. И я там доучился, кстати — с грехом пополам из-за кино. У меня были госэкзамены, и я опоздал на них на 4 часа. Мне преподаватели говорят: «Ты что, с ума сошел? Ты пять лет жизни потратил на учебу, как ты мог опоздать?» — «Но у меня были съемки, извините. А главное, что мне еще сейчас обратно на них ехать обратно, поэтому побыстрее сдам». И как-то кино захватило мою жизнь и меня целиком. Хотя и после «9 роты» я не думал, что буду этим заниматься. Потому что это очень тяжелый, сложный и своеобразный труд.
- То есть вы не с первых минут поняли, что это ваше?
- Нет, далеко не с первых. Я еще где-то по инерции снимался потом, поскольку я очень любопытный, мне нужен был какой-то опыт, чтобы понять, как это работает. Я трудился в совершенно разных форматах после «9 роты». У меня были, например, телевизионные проекты в 127 серий, мы снимали чуть ли не по серии в день. И вся родня говорила: «Ты что, с ума сошел? Зачем тебе это?» Но этот проект тоже дал мне какой-то своеобразный опыт технический — как это можно делать, как возможно в день снимать серию. Поэтому изначально все происходило из-за какого-то любопытства и инерции, а дальше я уже понял, что кино захватило всю мою жизнь, и я уже в нем, и я уже неравнодушен к этому.
- Я знаю, что вы рисуете хорошо. Роль художника «Джоконды» в «9 Роте» досталась вам не случайно?
- Мне кажется, там просто все так совпало, что между мной и моим героем очень много общего. И то, что он художник. Вообще, позже выяснилось удивительное: прототип моего героя, Руслан Безбородов, который поехал с красками на войну, имел непосредственное отношение к большому-большому ювелирному заводу. Я узнал об этом, когда мы с ним потом уже познакомились. Вот так совпало, что у нас с ним оказалось много общих точек соприкосновения. А о некоторых мы узнали после самой картины.
- Рисовали в фильме вы сами?
- Нет, рисовал художник.
- Вас позвал в «9 роту» ваш родной дядя Федор Бондарчук. Сегодня общаетесь с ним, советуетесь по каким-то вопросам?
Конечно, мы все общаемся, советуемся, обсуждаем, ходим друг к другу на премьеры, даем какие-то оценки. Да, это и есть наша семейная жизнь.
- Говорит ли это о том, что клан Бондарчуков-Крюковых встречает вместе праздники, выходные, дни рождения, вы ходите в гости друг к другу?
- Слава богу, мы все очень занятые, поэтому у нас есть одно правило: мы всегда обязательно встречаемся на Новый год и стараемся видеться на Пасху. А так где-то посреди всего мы выискиваем какие-то моменты, чтобы совместно поужинать, потому что у нас всегда есть что обсудить, ну и иногда надо принять решения семейные совместные. Но главное для нас — это Новый год. Мы очень любим этот праздник и всегда пытаемся его встретить вместе еще в старом доме Сергея Федоровича и Ирины Константиновны. И друзья все об этом знают, поэтому праздник получается на пару дней.
- А почему же вас так затянуло кино, если вы с детства были в ювелирном бизнесе? Что там такого — тот самый вирус актерства, о котором многие говорят?
- Да нет, мне кажется, это какое-то призвание или такая работа, от которой, если она тебе нравится, ты уже отказаться не можешь. Это было мне не совсем очевидно в самом начале, я думал, что это бред какой-то. Помню, после первого проекта, после «9 роты», мне мама сказала: «Слушай, сейчас ты посидишь пару недель, позанимаешься своими какими-то делами, а потом ты взвоешь. И вот я на тебя посмотрю. Наконец-то я увижу мои страдания в тебе». — «Нет, это невозможно». — «Ну посмотрим». Да, прошло пару недель, и я такой грустный, думаю: «Хочется уже поработать где-то». Но с тех пор прошло много времени, у меня было очень много разных съемок, — теперь уже, конечно, без этого жить невозможно, тебе это очень хочется, очень. Я очень поздно, например, попал в театр вместе со спектаклем МХТ, где я играю как приглашенный артист. И вдруг ко мне еще вот эта часть жизни пришла, она тоже очень интересная, объемная. Поэтому я уже целиком в этом во всем.
- Вы считаете, что театр для киноактера — это важно?
- Я, к сожалению, не могу говорить с точки зрения высоколобого эксперта, потому что за всю жизнь пока участвовал в трех спектаклях, один из которых до сих пор играется в МХТ. Я могу сказать, что это невероятно интересно. Я не знаю, насколько одно другому полезно или помогает, для меня это совсем две разные вселенные: кино и театр. Просто это удивительно интересный опыт, и он, наверное, имеет такое же свойство, как и кино: тебе сложно потом от этого отказаться, если вдруг тебе понравилось. А мне это понравилось. И у меня было большое счастье: я прошел через такую самую настоящую подготовку, репетицию спектакля, с самом начала, это занимало много времени. Еще Табаков был жив.
- Можно месяцами репетировать…
- Но для меня это был нонсенс. Ведь когда я пришел на переговоры, мне предложили материал, а я спросил: «Сколько времени надо?» — «В среднем три-четыре месяца». — «А сколько из этих трех-четырех месяцев вам надо дней?» — «Ну как? Все!» — «А сколько в этом дне вам надо времени?» — «Где-то с 10—11 утра и до конца». — «Это что, четыре месяца совсем тотально?» — «Да, это же репетиции». И поскольку я был совершенно не подготовлен, ни разу не участвовал в этом, это всё для меня было очень новым, очень интересным удивительным опытом. Я благодарен и театру, и всем, кто в этом участвовал, и что я через это прошел.
- Вы упомянули, что после «9 роты» снимались в каком-то мыльном сериале. Сегодня вы — известный, успешный, популярный актер. Как сейчас вы подходите к выбору ролей? Можете согласиться на роль второго плана?
- Мне кажется, это, наверное, для меня какой-то комплексный подход. В первую очередь меня интересует (думаю, и всех артистов) сам сценарий и судьба твоего героя внутри него. По-моему, на мастер-классе у Хелен Миррен есть такой момент. Она берет сценарий и говорит: «Смотрите, артисты, начинаем читать сценарий с обратной стороны. Если вас нет на последни× 15 страницах, это уже плохо. Если вас нет на последни× 30, то, скорее всего, не надо в этом сниматься. Но если вы где-то на первы× 10 красиво умираете, то стоит об этом задуматься». Тут много факторов. Либо это очень хороший сценарий, либо есть фильмы, которые дают тебе технический вызов. Тоже очень интересно. На сегодняшний день мне уже кажется, что сценарий, история, сопереживание героям — это основа всего. Потому что очень часто люди смещают фокус в сторону графики или в сторону техники. И когда нет истории, то всё это просто никому неинтересно. Всё может удивительно красиво взрываться, взлетать, ты можешь чувствовать запах подмышек героев, но тем не менее, если ты ему не сопереживаешь, то это не работает. И сейчас, наверное, я пытаюсь уже с этой точки зрения подходить к выбору ролей. Например, у меня был такой проект, который мне предложили, я даже подумал, что люди ошиблись номером или не понимают, кому они звонят. Обращаются ко мне представители очень известного нашего канала, который всё время снимает про криминал, и говорят: «Вы должны играть подполковника такого-то, который уезжает в глубинку…» — «Ребят, что-то вы, по-моему, перепутали. Мне это очень интересно, тем не менее, мне никогда такого не предлагали, я совершенно не похож на подполковника, который уехал куда-то». — «Да-да, мы в курсе, но мы вам пришлем сценарий». — «Присылайте». Я без большой охоты начал его читать, а там 16 серий, из которых написано было 14, и я очнулся на конце 14-й серии в два часа ночи и понял, что мне хочется позвонить этому человеку. который мне это предложил, и узнать, где последние две, они мне остро необходимы, я не засну без них. Но было уже два часа ночи, и я не стал этого делать. Я тогда понял, что я очень хочу в этом участвовать, потому что это дико интересная история, мне хочется читать дальше, понять, кто убийца и все остальное. Если меня, как зрителя, это цепляет, то да, я соглашаюсь.
- А для себя какие образы интересны?
- Последняя моя работа — «Хитровка», где я сыграл Константина Сергеевича Станиславского. Это, во-первых, огромная честь, и во-вторых, работа была интересна мне всем: от образа до героя, которого ты играешь. Ты играешь Станиславского, для любого артиста это достаточно важное событие. Мне в этом проекте дали максимально удобные условия, потому что это не байопик, это не историческое исследование, это игровое кино детективного жанра, где мы совместили настоящий исторический факт о том, что Станиславский, когда ставил пьесу «На дне», ходил вместе с Гиляровским на Хитровку, это был очень криминогенный район Москвы. Вот есть такой факт, из него создался сценарий, внутри которого Станиславский, как детектив, расследует убийство посредством своего актерского метода, который дает много всяких размышлений о мотивации. И это было интересно. Это был проект, в котором я изначально удивился и впервые не понял, как мы это будем делать, потому что все артисты очень похожи на своих прототипов после грима и костюма. А вот я, когда пришел, считал, что точно похожим не буду. Но дальше какие-то пошли пертурбации: вытянули волосы, наложили усы, подобрали костюм, и где-то как-то это стало более-менее соответствовать. Это был удивительный опыт. Я очень счастлив, что удалось поработать с Кареном Георгиевичем Шахназаровым, это практически как попадание в театр. Очень редко встречаешь таких режиссеров: он фантастически точный, он не снимает ни капли лишнего, он невероятно организованный, он учитывает такие мелочи, о которых ты и не думал, и понимаешь, что он это учитывал только постфактум, месяца через два после съемок. Нам ни разу не показывали декорации до съемок, а декорации у нас всегда были очень впечатляющие. И был такой момент: мы заходили в декорации в день съемок. А они были впечатляющие и достаточно странные, очень много каких-то необычных вещей. Так вот, когда мы зашли туда впервые, Карен Георгиевич был с нами вместе, просто стоял и смотрел. И, оказывается, за нами наблюдал. Потом мы снимаем первую сцену, как наши герои приходят в это место, для Станиславского это тоже первое попадание, делаем первый дубль и Карен Георгиевич подходит и говорит: «Костя, смотри, вот я видел, как ты сегодня с утра сюда зашел, да, это очень необычное место, здесь много удивительного, но ты так не удивлялся, как сейчас на дубле. Это все-таки немножко перебор». Я говорю: «Согласен». — «Ну вот войди, как ты с утра вошел». — «Ага, согласен». И вот такими какими-то тончайшими мелочами, которыми он управляет внутри этого процесса, я остался в полном восторге, это очень интересный опыт, невероятная работа. При этом ты понимаешь, что все цеха работают на максимальном уровне: и костюмы, и декорации, и художники. Плюс удивительная способность жертвовать. У нас были какие-то очень массовые сцены, их было много, и в одной из них полдня мы готовили некую проходку, огромная массовка человек 600, это ж надо всех одеть, накрасить, наклеить бороды, это огромная-огромная работа. И в какой-то момент Карен Георгиевич понял, что это не работает. И где-то в середине дня он говорит: «Хорошо, выгоняем всех, снимаем без их». — «Как?! Мы ж потратили 6 часов». — «Ну это не работает. Вот именно в данной ситуации это не работает. Здесь не должно быть так много людей, они мешают, оставляем 5—6 человек по углам и снимаем». Правда, он невероятно точный, очень хорошо понимающий, что ему нужно, опытнейший режиссер.
- Вы перенимаете какие-то вещи? В киношных кругах говорят, что вы собираетесь создать свою продюсерскую компанию.
- Нет-нет, у меня нет такого желания пока что, я не хочу уходить в производство кино, это не мое. Очень сложный многогранный процесс. А я не могу делать в жизни то, к чему я мало испытываю интереса. Я своеобразный зритель, люблю своеобразный материал, у меня совершенно другие вкусы, нежели чем то, что, наверное, будет на рынке востребовано. А если ты что-то не любишь и в этом плохо разбираешься, лучше этим не заниматься. Мне во всяком случае.
