Татьяна Устинова: «Чем дольше мы с мужем живем вместе, тем сильнее я его люблю»
Популярная писательница в эксклюзивном интервью WomanHit.ru рассказала о своей лени, новой книжке про роковой подарок, любви к авторучкам и своему супругу
Свой первый детективный роман Татьяна Устинова написала еще в 1999 году и с тех пор стабильно выдает на-гора новые книги. Иногда — чуть реже, но — постоянно. В ее новом романе «Роковой подарок» главная героиня — полюбившаяся многим знаменитая писательница Марина Покровская, известная как Маня Поливанова, — снова случайно сталкивается с преступлением и, конечно же, ввязывается в собственное расследование. О Мане, о писательстве и многом другом мы поговорили с писательницей.
— Татьяна, признайтесь, с годами меняется отношение к написанию?
— Думаю, да. Только не к «написанию» никакому, а к работе! Поначалу писать легко и приятно. Особенно первую книгу! Знаете, есть такая шутка у студентов театральных вузов: на первом курсе ты гениальный артист, на втором — народный, на третьем — заслуженный, на последнем — жалкая, ни на что не годная бездарность! Со временем приходят ответственность и понимание полной собственной беспомощности и неспособности сделать так, как задумывалось, как хотелось! Этого понимания и в помине нет в начале пути, когда человек уверен в себе, помахивает шляпой, как Д’Артаньян, покручивает ус и прикидывает, как скоро достигнет невообразимых высот! Сейчас мне работать намного труднее, чем десять лет назад. Или двадцать лет назад! Впрочем, и тогда было не слишком легко, а сейчас-то уж и подавно! Недовольства собой гораздо, намного больше, чем упоения от сделанного.
— У вас бывает, как у Мани Поливановой, когда герои никак не хотят «прыгать» в книгу?
— Конечно же, мне кажется, так бывает у любого автора! Герои не хотят не только «прыгать», но и действовать — ленятся, зевают, поступают по-своему, отмахиваются от автора, который лезет к ним со своими задачами! Видите ли, в авторской голове все выдуманные им герои — живые люди. У них зачастую свой взгляд на мир, отличный от моего, например. И заставить их действовать так, как мне нужно, не всегда просто. Иногда приходится договариваться, иногда — прямо заставлять!
— А такие же «запойные» моменты — когда только и успевай записывать (как у той же Мани в отделении полиции)?
— Бывают, и это самые прекрасные моменты в моей писательской жизни. Это редкая редкость, но такое счастье и удовольствие! И потом в книжке места, написанные вот так, залпом, запоем, всегда отличаются от остального текста. Они ведь и читаются так, как написаны — на одном дыхании. Мне иногда кажется, что пишу не я, а кто-то за меня придумывает, подсказывает, прямо шепчет в ухо, и самое главное — успеть записать нашёптанное!
— Где вам самой легче работать — в шумном городе или на природе? Или же это вообще не имеет значения?
— Видите ли, «на природе», то есть под деревом на лужайке, никто и не работает. Кажется, кроме Александра Исаевича Солженицына, который на даче Ростроповичей писал в уютном уголке сада, а рядом горел костерок, на котором грелся чайник и поспевала в золе картошечка. Боюсь, все остальные писатели, кто не располагает дачей Ростроповичей, пишут в комнате за письменным столом. Хорошо бы, конечно, комната и стол были в Ясной поляне, а не в шестнадцатиэтажке, но тоже не у всех получается! Я живу за городом и работаю за городом, но в комнате за письменным столом. Шум, пожалуй, неважен — ну, до известной степени, разумеется, чтоб рядом не забивали сваи, а соседская девочка не разучивала на пианино «Собачий вальс».
— А какие-то второстепенные детали имеют значение — например, сбоку всегда должна лежать любимая подушка, а окна задернуты (или, может, что-то иное)?
— Мне совершенно необходима моя собака на коленях — она пишет книжки со мной три последних года. Она сопит, возится, вздыхает и можно попросить её лизнуть меня в нос для утешения, когда ничего не получается, — лизнёт, не откажет. Мне нужны мои авторучки и записные книжки. Их много, и они все разные — это важно. На компьютере я набираю только сам текст, всё остальное — заметки, поправки, планы, цитаты, смешные обороты речи, которые я вдруг услышала от соседа Виктора Николаевича, — от руки и на бумаге. Если пишу вне дома, всё беру с собой.
— Что мешает писать? Что может сильно отвлечь?
— Эээ… Лень. Я очень ленивый человек! Просто страшно! Внезапный приезд
гостей — ну, не выставлять же их вон под предлогом, что писатель работает и ему нельзя мешать. Жизнь тоже очень отвлекает от работы. Понимаете, у нас, у авторов, работа уж очень… особенная! Когда нужно срочно мчаться в университет, потому что младший сын Тимофей опять чего-то там напортачил, или договариваться с врачами, когда заболел кто-то из близких, или везти к ветеринару собаку-корги, которой с утра пришло в голову начать помирать, — писать НЕЛЬЗЯ. Не получается. Для того чтобы работать, должно быть в голове… свободное место. Если место занято жизненными проблемами, особенно неразрешимыми, работать я не могу.
— Вы скромный человек? Если да, это большое эго помогает или вредит писателям?
— В каком смысле? Что значит «большое эго»? Вообще говоря, мне трудно ответить на вопрос, что именно «вредит писателям»! Кому скромность вредит, а кому, может, водка, кто их знает, писателей, так сказать, в совокупности. Скромность — в том смысле, что на встречах с читателями в многолюдных залах я прячусь за колонной и меня трудно оттуда выволочь на свет божий — мне не присуща. Я давно научилась работать в аудиториях, равно как и перед камерой. Мой первый телевизионный начальник говаривал: «Скромность на телевидении — это профнепригодность».
В быту я человек скромный — без очереди никуда не лезу, от похвал не знаю куда деваться, комплиментов слушать не умею. Ношу джинсы и толстовки, собольих палантинов не нажила. Хотя одежду люблю страстно! Домашней одежды у меня намного больше, чем деловой — я совершенно убеждена, что дома дОлжно выглядеть прекрасно, желательно, лучше, чем на людях! Чтоб муж утром вдруг сказал: «Какая ты красивая!» Помните, у Чехова в «Дуэли» дура-чиновница так высказывалась: «Жена перед мужем должна представать свеженькой и чистенькой, как ангельчик!» Эта дура-чиновница — как раз я.
— Ваша героиня романов Маня Поливанова, наверное, стала для вас уже родной?
— Дааа, мы с ней подруги! Мы так соскучились друг по другу за много лет, что не встречались! Сейчас, сию минуту, нам друг с другом весело и интересно! Думаю, ещё одну книжку мы вместе с ней придумаем.
— А что в ней самой от вас? Почему по вашему описанию Мани всегда представляется сама Татьяна Устинова?
— Хохочу! Вот не знаю я, почему вам представляется Татьяна Устинова, понятия не имею! Это как-то… слишком линейно, что ли! Маня Поливанова молодая, очень одинокая, импульсивная, у неё немного ветер в голове!
Татьяна Устинова не молода, обременена семейством, внезапных решений не принимает, ветер в голове давно улёгся, если и дул когда-то!Общего у нас мнооого! Например, очки. Маня в очках, и я тоже! Ещё рост — мы обе высокие. Стрижки у нас короткие. Но таких людей множество, не только мы с Маней.
— Вы будто существуете в параллельных Вселенных. Не происходит ли у вас диссонанса?
— Разумеется, когда пишу, я думаю только о тексте и о том, что там, внутри, происходит! Меня больше ничего не интересует — искренне! Правда! Есть такая история о Пастернаке: Борис Леонидович не поехал в Ленинград на похороны сестры, которую очень любил, ибо в это время писал. И многие биографы… как бы сказать помягче… его осуждали. Но это так понятно!
Он не мог. Никак! Вообще. Совсем. Его не пустил текст, понимаете? Любой пишущий человек, на мой взгляд, должен в первую очередь тексту, который он пишет. На самом деле, это очень страшно.
— Экранизации ваших книг вас устраивают полностью? Контролируете процесс съемок сериалов по своим книгам?
— Нет, конечно! И не всегда устраивает, и ничего я не контролирую! С автором никто никогда не советуется, и на самом деле, правильно делает! Автор не дал бы режиссёру снять ни одного эпизода — он то и дело поправлял бы всех и кидался грудью на амбразуру, то есть на камеру! Есть знаменитый голливудский фильм времён «золотого века мирового кинематографа» о Мэри Поппинс — так вот, Памела Треверс, придумавшая Мэри, отказывалась от экранизации, пряталась от Уолта Диснея, который собирался фильм снимать, капризничала, всё время требовала увеличения гонорара в надежде, что в Голливуде откажутся — так не хотелось ей отдавать книжку на растерзание киношников! Но… отдала. За дом ей было нечем платить. В результате получился шедевр, который до сих пор все смотрят. Джулия Эндрюс в главной роли. Историю эту я вспомнила к тому, что автору всегда очень трудно отдать права. Хоть бы и Уолту Диснею! Нужно договариваться с собой, серьёзно договариваться! Я договорилась — права отдаю. Результат экранизаций иногда меня сильно изумляет, мягко говоря. Но вот Кристина Бабушкина в роли Мани Поливановой — совершенно великолепна! Я считаю, это тоже удача, почти как у Диснея.
— А вот вы сами озвучивали несколько своих произведений. Что для вас непросто в этом процессе?
— Всё непросто! Я ведь не актриса никакая. Я не умею играть голосом, а это необходимо. Меня выручает режиссёр Максим Осипов, исключительно профессиональный и опытный постановщик радиоспектаклей и аудиокниг, по-моему, единственный режиссёр такого уровня в России! Я делаю — в меру своих сил, конечно, — так, как он говорит. Вот пример: читаю я эпизод, где героиня входит в комнату, осматривается, там какие-то картины на стенах, буфет, диван. Шторы, вроде, на окнах шевелятся. Я читаю себе, читаю. Мне кажется, хорошо читаю! И вдруг у меня в наушниках голос Макса: «Та-ань!»
Я: «Что такое?!»
Режиссёр: «Тань, ну, ты в комнату-то войди!»
На него можно положиться ещё в таком, техническом плане: он исправляет мои неправильные ударения, не разрешает глотать окончаний, орёт: «Не смей произносить 'када» и «сёдня», скажи по-человечески «когда» и «сегодня»! Это очень помогает.
— А вообще, почему именно детективный жанр?
— Видите ли, детектив — это неслыханная, потрясающая, я бы даже сказала, вопиющая свобода! Понимаете? Я могу всё! То есть вообще всё! Я могу луну с неба достать — в тексте, разумеется. Я могу наказать виновного, наградить героя, дать бездомной собаке хозяина, брошенной бабке доброго внука, усталой женщине хорошего мужа, пропадающему парнишке понимающего папашу! В детективе это всё можно, можно! И никто не посмеет меня упрекнуть в том, что «так не бывает», у меня есть железная отговорка: помилуйте, это детектив, а в нём бывает всё!
— А что лично вам близко в литературе и поэзии?
— Лично мне близки хорошие проза и поэзия. Я так люблю книги! Когда есть еда и книги, есть жизнь. Ну, по крайней мере, в моей системе координат. Вот сейчас в книжном магазине «Москва» я опять наказывала книг: Басовскую, Куна, Владимира Миронова, Михаила Гаспарова, Томаса Мартина, Владимира Проппа, Иосифа Будылина, его, на самом деле, довольно трудно найти, и ещё детективов 50—60-х годов, это так интересно читать! Даже бытописание там интересно! Люблю Стивена Фрая, Розамунду Пилчер — очень смешное имя! Поэтов читаю… великих. Не великих не читаю.
— Что может поколебать ваш оптимизм?
— На самом деле, оптимизма-то никакого нет. Есть жизнелюбие, но это совсем другое. Поколебать жизнелюбие не может ничто — или любишь жизнь, или не любишь, и точка. Я люблю. Точно знаю, что жизнь — как понятие, как явление — отвечает всегда симметрично. Если её ненавидеть, она ненавидит в ответ. Если с ней бороться — она тоже станет бороться. Если одолевать жизнь — она станет одолевать в ответ. У жизни — как у понятия, как у явления — нет чувства юмора! Она всё воспринимает всерьёз. Если всё время страдать, жизнь понимает, что вам только и нужны страдания, и постоянно увеличивает их количество. Если радоваться — преподносит радости. Это закон.
— С оптимизмом разобрались. А с отношением к окружающим? Меняется с годами отношение к людям или нет?
— Вы хотите спросить, впадаю ли я в мизантропию? Нет, не впадаю. Мне повезло очень — я живу в окружении прекрасных, замечательных, удивительных людей! Мои друзья — их немного — умные, великодушные, сострадательные, образованные, я бы даже сказала, всемогущие дядьки. Не в том смысле, что они все султаны Брунея, но они на самом деле могут всё. Я у них учусь и могу во всём положиться.
Мои подруги — их немного — добрые, весёлые, занятые, хлебосольные, лёгкие на подъём тётки. Нам сто лет интересно и важно быть друг с другом. Мы все давно и бесповоротно замужем, у всех взрослые и не слишком взрослые дети, мы знаем проблемы и трудности каждой из нас, закидоны мужей, болезни родителей. И нам так хорошо вместе! Гадких людей в окружении нашем нет, и это замечательно, можно не страдать и не биться.
— Что вы никогда не простите человеку, в том числе и любимому?
— Смотрите: любимый человек потому и любим годами и десятилетиями — будь то муж, сын, сестра, подруга, начальник, — что не способен на нечто такое, чего нельзя простить! Любить подлеца, на мой взгляд, пустое занятие, трата времени, а его очень мало, времени. Поэтому любимых мы из вопроса исключаем. Любимым людям я могу простить всё, абсолютно всё — муж не привёз букет, и я его прощаю; подруга Марина забыла, что я просила её захватить мне из Москвы свежей колбасы, я и её прощаю; сын за три недели потерял три банковские карточки, ибо лопух и разгильдяй, и его прощаю, так и быть.
Людям посторонним я не стану прощать хамства, лицемерия, склонности к разного рода подвохам. Зачем они нужны, такие люди, особенно поблизости? Путь идут своей дорогой.
— Чертами близких вам людей наделяете своих персонажей?
— Редко, но бывает. Герой повести «Третий четверг ноября» отчасти похож на Женю, моего мужа. Но только похож! Как Маня Поливанова на меня.
— Какие характеры интереснее прописывать — положительных героев или злодеев?
— Да ведь злодеем никто не рождается! Все рождаются дивно пахнущими, мягкими, пухлыми малышами. Мне интересен человек и его судьба. Что с ним стало, и почему дивно пахнущий младенец превратился в негодяя. Я люблю людей содержательных, глубоких, интересных. Искренне не верю, что таким может быть злодей! Злодей линеен, как канцелярская линейка первоклассника, целлулоидная такая. С ним всё понятно. С людьми другого склада возиться интереснее.
— Вы как-то сказали о чувстве влюбленности, что о бабочках в животе вообще надо забыть, что это какое-то убогое сравнение, пришедшее к нам из англоязычной литературы. Так что же такое любовь?
— Дааа, «бабочки в животе» — это признак надвигающегося поноса, лекарство нужно принять. Любовь тут ни при чём. Что такое любовь — вопрос странный немного. Кто же знает на него ответ? Разве только Бегбедер, который утверждает, что «любовь живёт три года»!
Ну, ему видней. Хотя я абсолютно убеждена, что любовь вечна и бесконечна, убить её очень трудно, нужно прямо постараться, чтобы её убить, но если уж она погибла, происходит катастрофа.
На мой взгляд, любовь — грозное чувство, огромное, системообразующее. «Бог есть любовь», помните? Без неё, без любви, нет жизни, то есть она, жизнь, в принципе невозможна без любви. Вообще, неважно, кого и что любить — родителей, детей, мужчину, собаку, кактусы, дом, книги, лес, сад, Чехова! Мне кажется, как только уходит любовь, уходит и жизнь. Как у Шварца в «Обыкновенном чуде» Волшебник говорил Медведю: «Я больше не будут тебе помогать. Ты стал мне неинтересен». Вот как только исчезает любовь, жизнь перестаёт тобой… интересоваться, и ничего не остаётся, только помереть.
Если речь идёт о семье, то, с моей точки зрения, семья — это никакие не ангелки на облаке, не голубки на ветке и не принцесса с принцем на балу. Семья — это северная собачья упряжка. Есть вожак, он ведёт упряжку так, чтобы не угодить в трещины, не провалиться в полынью, не замёрзнуть в торосах. И когда вожак изнемогает, постромки стирают до крови кожу, в лапы набивается лёд, отказывает нюх, его кладут на нарту, и упряжку возглавляет другая собака, у которой задача — дойти живой и довезти вожака. И все до единой собаки работают на то, чтоб дойти и не погибнуть. Я думаю, это чувствует и понимает каждый человек, у которого есть семья.
— Вы вместе со своим супругом уже больше 30 лет, есть секрет долголетия?
— Конечно, есть! А как же! Он очень простой, секрет-то, прямо сказать, примитивный. Я люблю своего мужа. Чем дольше мы вместе живём, тем сильнее я его люблю. Десять лет назад я любила его совсем другой любовью, не такой, как сейчас. А двадцать лет назад — вообще третьей! И мне так с ним интересно. И весело, и странно! Я готова рассказывать о нём безостановочно и бесконечно, но понимаю, что это утомительно, поэтому не стану.
— Случаются перерывы в работе? Если да, то где и как проводите освободившееся время?
— Когда сдан роман и не нужно ехать на телевизионную съёмку, писать ответы на вопросы журналистов, отправляться в Самару на кинофестиваль, спасать больных, давать пресс-конференцию, читать лекции студентам, сидеть в разного рода президиумах, проводить мастер-классы, участвовать в общественных советах, записывать аудиокниги, я отдыхаю! Чищу камин, ношу из сарая дрова, мою полы и окошки, гуляю с собакой, пеку пироги. Если вдруг кто-то из близких свободен — муж мой, или подруги, или сыновья, или невестка Мурочка — мы отравляемся в путешествие. Например, к друзьям в деревню Вятское под Ярославль на машине. Или в Дагестан. Или на Алтай. Или в Питер, тоже на машине! Это так прекрасно — мы страшно любим с Женькой, когда на Ленинградской трассе можно повернуть не направо, в Москву, а налево, в Питер! Мы мчимся, подпеваем «Дорожному радио», едим на заправках сосиски, а ещё у нас всегда с собой пироги с мясом и крепкий чай в термосе. Вот это жизнь! Вот это красота!
— Откуда берете время, чтобы еще заниматься кулинарией?
— Для того, чтобы готовить еду, как и для того, чтобы читать, не нужно времени, нужна привычка! То и дело все жалуются, что «нет времени читать» — это такая глупость, на мой взгляд. У всех есть время лазать по интернету, вникать в сплетни, давать ненужным людям ненужные им советы, рассматривать чужих детей и котов, оценивать посторонних дамочек с их посторонним образом жизни, убиваться, что недостаточно похожа на певицу Зосю Злюку, а читать и суп варить — нету времени, выходит. Я готовлю каждый день, даже когда одна за городом. Ну, решительно не люблю замороженную пиццу и лазанью в алюминиевом судке! Я люблю утиную ножку с капустой, армянский хохоп из курицы с гранатом, похлёбку из белых грибов, котлету, пухлую и пышную, как июльское облако. Меня так бабушка научила. Женщина не должна жить скучно, говорила бабушка. Ссориться с близкими, обижаться на них, сидеть, надувшись, — очень скучно, наставляла бабушка. Нужно уметь вкусно готовить, вкусно есть и вкусно жить, учила бабушка. Мне кажется, у меня получается.
