Мариэтта Цигаль-Полищук: «Я до сих пор обижена на Вячеслава Тихонова»
Продолжательница звездной династии рассказала в интервью об обретении собственного лица
Про таких, как Мариэтта Цигаль-Полищук, говорят «родилась с золотой ложкой во рту». Среди знаменитых родственников трудно было не закомплексовать. Но она справилась, пройдя бунтарский период роста, и обрела собственное лицо. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».
— Мариэтта, знаю, что сейчас вы плотно заняты на съемках кино «Фаина» о великой Раневской, которое делает режиссер Дмитрий Петрунь, а вы в главной роли. Понятно, что человека такой величины играть непросто. Но, прочитав ваши интервью, мне показалось, что вы сходны в чувстве юмора…
— Вполне возможно, что это присутствует. Говорят, действительно с Фаиной Георгиевной мы в чем-то похожи по характеру. И я сейчас не хвастаюсь, в смысле, что я пижонистая, а на самом деле и впрямь есть некие параллели. Еще задолго до приглашения меня в этот проект мне говорили: «Ну, ты прямо Раневская!» Да, я тоже довольно категорична, груба, бываю зачастую чрезмерно прямолинейна, юморю тоже грубовато. Причем чем ближе мне человек, тем это более остро. И в этой демонстративной грубости, собственно, и проявляется моя нежность. Я могу крикнуть: «Пошел в жопу!» или «Гори в аду!» — и это будет признанием в любви. (Улыбается.) Я за справедливость, против лизоблюдства, не приемлю лицемерия, совершенно не умею врать в жизни, что странно, наверное, учитывая мою профессию. Если мне человек не нравится, то у меня на морде это буквально фосфорными буквами светится. Многое из этого, судя по воспоминаниям людей и обрывкам ее текстов, свойственно было и Фаине Раневской.
— Подозреваю, что о своей героине вы многое знали изначально?
— Конечно. В юности, отдавая предпочтение художественным произведениям и абсолютно не любив мемуарно-биографические, я однажды случайно напоролась на прекрасную книгу Алексея Щеглова о Раневской и была захвачена обаянием этой женщины, ее взглядами, жизненной позицией, после чего уже целенаправленно стала смотреть фильмы с ней, записи легендарных спектаклей. Все это очень помогает, когда надо играть человека начиная с молодого возраста и до старости — от девятнадцати до восьмидесяти шести лет. Понятно, что это офигительного масштаба ответственность! Меня одолевает страх, сковывает неуверенность, но я заставляю себя не думать об этом. Пусть в чем-то непохоже (все равно очевидно, что повторить Фуфу невозможно, она неповторимая), но главное — чтоб честно.
— Как думаете, Фаина была счастливой женщиной?
— Женщиной счастливой она точно не была. Вероятно, была счастливым человеком, сама того не осознавая и не признавая. Недаром же она говорила, что не планирует писать биографию, поскольку тогда выйдет жалобная книга. Наверное, она была счастлива на сцене и когда общалась с творческими людьми, близкими по духу. Знаете, вот у меня дед, художник Виктор Ефимович Цигаль, был такой — чуть ли не до последней минуты своей жизни не выпускал из рук кисточку, книгу… Он всегда развивался, не останавливался. Даже когда сердце пошаливало, он уже плохо видел, но все время что-то делал: читал, писал, рисовал. Мне кажется, что Фаина Георгиевна из той породы людей, чья жизнь целиком и представляет собой искусство как оно есть.
— Раневская подтрунивала над своей внешностью, пряча за этим некоторую горечь. Вы тоже умеете посмеяться над собой, замечали, что когда отец, художник-анималист, садился писать дочь, всегда выходил крокодил…
— Ну как можно без юмора относиться к моей внешности?! (Улыбается.) С возрастом научилась, когда мне говорят какие-то лестные слова по поводу того, как я выгляжу, принимать комплименты либо молча, либо нежно отвечая: «Спасибо», а не кидаться в отрицания. Но вообще, предпочитаю часто в зеркало на себя не смотреть. Но и не комплексую. Уж какая есть. В жизни не крашусь, пользуюсь лишь тушью, и гардероб у меня хламидообразный. То есть я люблю наряжаться, но не привычным большинству образом. Следить за модой, ходить по дорогим бутикам — это не мое. Я лучше найду какую-нибудь прикольную шмотку в секонд-хэнде. У меня не идеальная фигура, но я точно знаю, что мне не идет. Плюс я за оригинальность. Могу надеть зеленый носок на одну ногу, а на другую синий и обожаю асимметричную, «лохматую» одежду.
— На чем вы никогда не экономите?
— На подарках. А на себя тратить не очень умею. Случается, не сдержусь, раскошелюсь на платье за три с половиной тысячи рублей, а потом себя корю, что могла на эти деньги сыну, например, что-то купить.
— Кстати, о сыне — вы мама одиннадцатилетнего Гриши, которого называете главным проектом своей жизни. Его отец, Дмитрий Сердюк, тоже актер. Как полагаете, ребенок в будущем продолжит династию?
— Да не дай Бог! (Хохочет.) Надеюсь, что нет. Гриша очень здорово рисует, еще мне нравится, как он мыслит. Я с сыном никогда не сюсюкала, даже с младенцем разговаривала нормальным, человеческим голосом и позже давала ему возможность к каким-то идеям приходить самостоятельно. У нас была замечательная врач-педиатр, которая мне, тогда юной и истеричной мамаше, когда я ей в очередной раз звонила с воплем, что ребенок уже должен что-то делать, а не делает, строго сказала: «Он вам ничего не должен!» И мы с Димой стараемся об этом помнить. Важно, чтобы сын вырос хорошим человеком и был счастливым. Мы его даже никакими секциями и кружками особо не нагружаем. Характер у парня непостоянный: поиграл в теннис, разонравилось. Походил на музыку, разонравилось. И так почти со всем. Но мы не заставляем. Единственное, на чем настаиваем, на чтении. Грише нравится читать, но, как обычно, не то, что нужно, тут он в меня.
— Вы не скрываете, что в школе сталкивались с буллингом, вас одноклассники обижали, звали баклажаном… Это значит, что вы нарастили толстую шкуру и умеете противостоять нападкам?
— Какая же я балаболка! Неужели столько всего рассказывала журналистам? Действительно, было что-то такое. Но я мнительный, неуверенный в себе человек и брать грех на душу, утверждая, что люди так плохо ко мне относились, не стану.
— Как считаете, такому отношению способствовало то, что вы дочь известных родителей?
— Очевидно. Не знаю. Но у меня всегда было стойкое ощущение, что если со мной кто-то и дружит, то это из-за того, чья я дочка.
— Всегда была уверена, что «золотая молодежь», живущая в самом центре Москвы, пребывает в каких-то иных реалиях…
— Я никогда не была «золотой молодежью»! У меня полно знакомых (детей друзей моих родителей — художников, поэтов, писателей), это компания отпрысков столичной творческой интеллигенции, но я изначально туда не попала. Просто все делала наоборот — подростком тусовалась не там, а с пацанами во дворе.
— Вас тянуло на контраст: вы дрались, прокололи пупок, курили, ругались матом…
— Я и сегодня продолжаю ругаться, курить и легко могу вступить в потасовку. Если на моих глазах нападают на слабого, то не раздумывая подойду и дам в бубен. Надо сказать, что я большая и рука у меня тяжелая. Такие ситуации возникали и в школе. Одному мальчику я зубы выбила, другому голову разбила. И сейчас, бывает, могу махнуть рукой, если надо…
— Ясно. Вы считаете, что в конфликтах помогает только грубая сила, а не интеллигентные беседы?
— Ну нет. Споры надо выяснять за столом переговоров, но это работает не со всеми. Я не делю людей на классы и прослойки, но у всех разное мировоззрение, манера взаимодействия, поэтому с каждым человекомстараюсь общаться на языке, понятном ему.
— Вы личность сострадательная. В Барселоне, в старом городе, есть легендарный ресторан «Три кота», и у вас в квартире живет прекрасная мурчащая троица… Вы их всех подобрали?
— Практически. Серый мохнатый кот Зяма, названный в честь Зиновия Ефимовича Гердта, достался мне от друзей, трехцветная кошка Фуфа — в честь Фаины Георгиевны Раневской — подобрана на железнодорожной станции Лозовая, под Харьковом, где она еще котенком пыталась броситься под поезд, как Анна Каренина. А черно-белая старушка по кличке Кошак кинулась уже под колеса моей машины.
— Вы истинная папина дочка, а Сергей Цигаль, словно вечный двигатель, очень подвижный человек, не теряющий, на мой взгляд, любопытства к миру…
— Абсолютно точно. По натуре он пацан лет тринадцати и, что характерно, с возрастом становится все энергичнее. Несколько лет назад приехал на нашу дачу в Коктебеле на мотоцикле «Харлей Дэвидсон», но этого ему показалось мало, и он в этом году привез туда еще один мотоцикл. И во всем так. Теннис, путешествия, друзья. Не останавливается вообще. И постоянно работает, как дед велел – кисточку или карандаш из руки не выпускает.
— Вы с ним вели телешоу «Охотники за рецептами. Еда и кухня», кулинарную передачу «Семейное застолье». Он научил вас готовить?
— Я скорее сама училась в процессе, наблюдая. Но именно за папиными экспериментами со сложными блюдами, со множеством ингредиентов, потому что маме было некогда стоять за плитой. Хотя у нее и существовало коронное блюдо — она вкуснее всех на свете жарила картошку. И сейчас я это делаю по ее рецепту. Сама для себя я не любитель готовить, а вот для гостей — другое дело. Чаще всего меня можно застать за готовкой, когда гости уже пришли – сигарета в зубы, бокал под рукой, болтаем, а я кашеварю.
— Ваша мама Любовь Полищук, которую вы потеряли в двадцать два года, излучала необыкновенную жизненную энергию, она будто бы воплощала собой праздничный бурлеск. Она была отважной?
— А как вы думаете?! Девочка в шестнадцать лет одна приехала в Москву поступать — в незнакомый огромный мегаполис, где у нее совсем не было ни друзей, ни родственников. Одного этого достаточно, чтобы сказать: несомненно, она была бесстрашной.
— Вы были подругами?
— К сожалению, почти нет. То есть были, но недолго. Не успели. Я была трудным ребенком и не отличалась примерным поведением. А потом очень мало времени осталось.
— Какой у вас любимый фильм с ее участием?
— Скорее это спектакли. Будем честны, у нее было немного картин, тем более с главными ролями. Вот недавно мы с Гришей с удовольствием смотрели «31 июня». Хорошее кино «Любовь с привилегиями», но я не могу сказать, что люблю его, потому что маму там очень обижают. Хотя я уже взрослая девочка и все понимаю про профессию, но до сих пор не могу победить в себе обиду на Вячеслава Тихонова. Ясно, что если во мне эти эмоции живы до сих пор, значит, роль сыграна великолепно. Он выдающийся артист, но я все равно ничего не могу с собой поделать. Даже когда Тихонов был уже стареньким дедушкой, я смотрела с ним видеоинтервью, сердцем ощущала, что он добрый, лицо приятное, но про себя думала: «Ах ты, падла, маму мою обидел!» Вот она сила великого искусства!
— Очевидно, что страсть к актерству вам передалась от мамы, вы много времени проводили в театре…
— Безусловно, как в ее Школе современной пьесы, где по сто раз смотрела все постановки, так и в Театре на Малой Бронной, у моей няни. Так получилось, что у мамы в театре работала буфетчицей Ира Кадук, с которой я подружилась, и она частенько со мной сидела. А когда Ира перешла работать реквизитором в Театр на Малой Бронной, я последовала за ней, тем более что и наш дом был недалеко.
— Бывает, что вы ловите себя на схожести с мамой в мимике, жестах?
— Иногда люди замечают нашу схожесть, но сама я в зеркале этого не вижу. Изредка, в основном на озвучке, когда долго смотрю на себя в кадре, в каких-то ужимках и прыжках, что называется, обнаруживаю похожесть. Вот точно так же, как мой ребенок не является копией ни меня, ни Димы, это некий сплав нас обоих.
— Вы не единожды переживали несчастную любовь?
— Вы правы, всегда была влюбчивой и увлекалась вне зависимости от ответных чувств ко мне. Любят же, в конце концов, не за что-то, а вопреки. Всего несколько черт есть, обладая которыми мужчина никогда не мог расположить меня к себе: если он злой, без чувства юмора или плохо относится к животным.
— Кто ваш нынешний избранник?
— Мой давний друг и однокурсник Шура Андриевич, с которым мы знакомы почти двадцать лет. Мы всегда дружили, параллельно побывали в браках, родили детей, развелись и пять лет назад неожиданно стали больше, чем друзьями. Шура занимается фотографией, у него успешно прошло несколько выставок. А два года назад он взялся Жене Беркович помочь с ее независимым театральным проектом «Дочери Сосо» (который тогда был лишь одним спектаклем «Считалка») и в результате остался насовсем. Теперь он в должности директора и продюсера. И у него это отлично получается. Мы с Женей шутим, что Шура, как истинный продюсер, попал в наш коллектив через постель, только не с той стороны. (Улыбается.)
— Это правда, что вы отдыхаете, гуляя ночью по Бульварному кольцу, по набережным?
— Да, обожаю пешие прогулки, но не бесцельное шатание, а с определенной, конечной точкой маршрута. С одной стороны, я не могу без огромных шумных компаний, но среди тех, кому я доверяю. А с другой, мне необходимо побыть в одиночестве, и улица для этого — универсальный вариант. Наушники в ухи, и вперед.
— Писательские способности от прабабушки Мариэтты Шагинян вам передались?
— В детстве вела дневники, потом недолго работала журналистом, брала интервью, а сегодня время от времени, по настроению, пишу в Фейсбуке какие-то запомнившиеся истории. Но это, конечно, не про способности, а про складывание буковок в принципе.
— Не знала, что вы были моей коллегой, а вот что работали официанткой и флористом — да. Что вам дал этот опыт?
— Все идет в копилку. Чтобы отдать деньги за разбитую машину, я действительно устроилась официанткой. Это было в юности. Мне понравилось, поэтому повторила этот опыт, чтобы заработать на поездку. А на флориста выучилась и пошла работать, когда первый раз не поступила в театральный. Два года назад в цветочном магазине приятеля, пока было мало театральной загруженности, тоже немного успела поработать.
— Представляю, как вы придирчивы тогда к букетам, преподнесенным вам поклонниками на сцене…
— Ошибаетесь, мне любые цветы приятны, хотя я вечно считаю, что не заслужила.
— У вас много хобби. Читала, что вы шьете игрушки, одежду, изготовляете украшения…
— Мне нравится мастерить, когда есть свободные часы. Просто сейчас их крайне мало, к счастью. А так я не в состоянии сидеть без дела. Иной раз энтузиазм нападает спонтанно. Могу ночью проснуться и начать азартно шить сарафан или плести какую-то фенечку. Как-то мы с подругой даже хотели открыть фирму, которая продает украшения, сделанные вручную. Хотя это релакс только когда нет обязаловки, рутины. Рано или поздно усталость накрывает от всего, кроме актерства. Только эта профессия мне никогда не надоедает.
