Тимоти Шаламе: «Расставания для меня проходят тяжело»
Он ворвался в рейтинг самых популярных голливудских звезд три года назад. Юноша стал самым молодым номинантом на премию «Оскар» в категории «Лучший актер» за последние семьдесят лет. О детских мечтах и тревогах, философии актерского мастерства и любви — в интервью
— Тимоти, после роли в фильме «Назови меня своим именем» ты встал в один ряд с маститыми знаменитостями Голливуда. Каково было ощущать себя на одном уровне с Мэттью Макконахи и Кристианом Бейлом, с которыми ты ранее играл в одних картинах?
— Мой мир буквально перевернулся. Тогда мне казалось, что я нахожусь в каком-то космосе. Слава богу, со мной рядом были мои друзья, с которыми я мог продолжать веселиться и тусоваться. В то время я пытался подружить две мои реальности — вот я, Тимоти, двадцатидвухлетний парень, который пытается стать актером, и вот я, Тимоти, вышедший на красную дорожку в свете тысячи вспышек. Помню, какой диссонанс испытывал тогда. Но мне радостно, что я не нырнул в свалившуюся на меня популярность. Иначе я стал бы психопатом, уверяю тебя.
— Почему же? Ты очень планомерно и трудолюбиво шел к своей славе, разве нет?
— Это другое. Ты можешь всю жизнь работать, но никогда не достичь того, что с огромной удачей волшебным образом произошло со мной. Я звучу не слишком самоуверенно?
— Ты звучишь разумно.
— Подожди, давай попробуем снова. Мне кажется, что я сказал что-то очень напыщенное, немного запутался.
— Это мило: ты такая большая звезда, объективно! Но волнуешься и переживаешь, как будешь выглядеть в глазах читателей.
— Со мной это часто. Иногда я словно в потоке, и тогда мне удается выразить словами все то, что я действительно хочу сказать. А иногда запинаюсь, глупо мычу, тысячу раз прошу остановить запись интервью, чтобы не сболтнуть чего-то глупого. Но мне всегда везло с собеседниками: в печати мои пространные речи всегда читаются так, будто я настоящий философ.
— Думаю, ты можешь не беспокоиться за свою репутацию. Тех же Макконахи и Бейл очень лестно о тебе отзываются. Все хотят с тобой дружить! Мне кажется, это очень показательно, разве не так? Людей не останавливают твои пространные речи.
— (Улыбается.) Вообще-то я компанейский парень, да. Мне нравится много говорить, много слушать, причем порой я очень болтливый (и спасибо моим друзьям, что терпят это), а порой становлюсь эдаким психотерапевтом: молчу, киваю, задаю вопросы и выслушиваю. Пожалуй, я могу собой гордиться: я надежный и верный, на меня можно положиться.
— А талантливым актером ты себя считаешь?
— Ну, давай назовем меня нормальным актером (Улыбается.) Слушай, такие вопросы ставят меня в тупик, правда! Я нравлюсь себе на экране. Делает ли это меня талантливым? Скорее самодовольным. Но я очень ответственно подхожу к созданию образа.
— Твой реальный образ, кстати, привлекает внимание. Редкая фамилия для Голливуда… Она досталась тебе от папы?
— Да, у меня папины французские корни. Моя бабушка по его линии была англофонной канадкой, а дед — пастором из Нима. По маминой линии все еще интереснее: она сама ашкеназийская еврейка, чьи предки жили в Минске и Кракове. Так что я настоящее дитя мира. (Улыбается.) Мама была танцовщицей, ее брат, мой дядя, — режиссером и актером, тетя — сценарист, как и дедушка по маминой линии. Так что, как видишь, моя родня долгое время в индустрии. Но, несмотря на это, я всегда был ближе к папиным родителям. Проводил у них лето, будучи совсем малышом и школьником. Хотел стать футболистом. Благодаря им я смело мечтаю, не боюсь рисковать, готов бросаться с головой в неизведанное, а когда надо — замирать или плыть по течению. Бабушка и дед принимали меня разного, и это помогло мне поверить в себя, почувствовать уникальным. И вообще все, что я сейчас могу, — это большая заслуга моей семьи. Папа и мама смотрят все мои премьеры…
— Как они воспринимают откровенные сцены? Например, та самая, пикантная, с персиком из «Назови меня своим именем».
— Ох, бедный мой папа. (Смеется.) Мы смотрели картину вместе, и я чуть со стыда не сгорел. Мне было очень неловко, и отцу, кажется, тоже. Но после того, как картина закончилась, напряженность ушла, я понял, что родители мной гордятся и уважают мой выбор, и успокоился. Правда, больше с ними в кинотеатры я не пойду никогда!
— Ты говорил, что хотел стать футболистом. Что привело тебя на съемки? Почему ты отказался от детской мечты?
— Знаешь, я очень четко помню этот момент. До него я постоянно снимался — в рекламных роликах, каких-то мини-сериалах, но тогда я был совсем мал, просто стоял и улыбался перед камерой, совершенно не принимая всерьез то, что происходит. И вот увидел игру Хита Леджера в «Темном рыцаре». Внутри меня что-то зашевелилось, ожило. Я получал удовольствие, играя в футбол, но такое ощущение испытал впервые. Мне было, кажется, двенадцать лет. В тринадцать я уже поступил в нью-йоркскую школу искусств Ла Гуардия.
— Твоя фильмография впечатляет. Я не про количество, но про качество. «Интерстеллар», «Леди Берд», «Маленькие женщины», «Король»… В последней картине, как я понимаю, ты играл со своей бывшей возлюбленной Лили Роуз-Депп. Ходили слухи, что вас разлучила именно совместная работа. Это так?
— Нет, все наоборот: мы как раз познакомились на съемках «Короля»! Лили играла мою супругу, и мы, конечно, очень быстро подружились. Помню, как она волновалась, что у нее высокий выпуклый лоб, все время подходила ко мне и спрашивала, нормально ли она выглядит. «Ты выглядишь как королева!» — сказал я и, кажется, тогда и влюбился в нее. Ну а затем журналисты начали на нас охоту. Даже удивительно, что нам с Лили удавалось так долго скрывать свои отношения. Как только мы перестали скрываться, то оказались беззащитны перед папарацци и постоянным, навязчивым интересом к нам прессы. И все закончилось.
— Сейчас ты снова в отношениях?
— Я побаиваюсь говорить об этом. Так выходит, что каждый раз, когда я как-то демонстрирую миру свои чувства к подругам, все рассыпается в прах. Я из тех людей, что живет моментом, но при этом очень болезненно переживаю разрывы. Да, я благодарен за чудесные мгновения, но когда тебе не хочется их прерывать, а случается иначе, сложно об этом рассказывать. Скажу так: мне есть, о ком грезить и к кому стремиться. (Улыбается.)
— Ты думаешь, что твои романы заканчиваются из-за вмешательства прессы?
— Не совсем. Я думаю, что сложно отдаваться отношениям полностью, когда ты существуешь в таком напряженном графике, в каком я живу в последние несколько лет. Я люблю любовь, люблю саму идею о ней. Я тактильный и чуткий человек, мне нравятся объятия и поцелуи, но сейчас все мои думы — о карьере. Почти со всеми своими девушками я знакомился на площадках.
— Молва упорно соединяет вас с актрисой Сиршей Ронан. Прокомментируешь?
— Мне кажется, мы с Сиршей только и занимаемся тем, что развеиваем эти слухи. (Смеется.) В одном из интервью она так здорово сказала: «Тимоти значит для меня куда больше, чем любой любовник». Как я был польщен и тронут ее словами! Дружба между нами — это что-то волшебное. Мне комфортно и хорошо с ней, и мы обязательно поженимся, когда нам будет по сорок лет. (Смеется.) На радость всем поклонникам! Знаешь, это будет такой удобный и понятный всем союз двух родственных душ, которые наконец-то решили быть рядом. Ну а пока мы исключительно дружим.
— Ты, кажется, действительно отменный друг. С Мерил Стрип вы тоже приятели?
— Она записала меня в идейные союзники, чему я признателен.
— В смысле?
— Я полностью разделяю ее представления о феминизме, мне кажется, она делает просто гигантскую просветительскую работу, и я хотел бы помогать ей в этом. Видимо, она разглядела во мне что-то эдакое. (Улыбается.) На «Оскаре» она так по-матерински ко мне отнеслась: представляла всем, старалась, чтобы я «попался на глаза нужным людям».
Я вообще очень идейный человек, а все потому что чуткий и ранимый. (Улыбается.) Я благодарен современному обществу, где можно быть собой. И мне было радостно, когда я узнал, что вдохновил некоторых людей на каминг-аут. Думаю, мы живем в прекрасное время: токсичная маскулинность сходит на нет, мы становимся терпимыми друг другу.
— Тимоти, не могу не спросить: кто так здорово тебя одевает? Кто работает над твоим стилем? Ты же просто новая модная звезда!
— Никто не работает. Я получаю отличную зарплату и могу позволить себя покупать все эти чудесные вещи, наряжаться и кайфовать от процесса. Зачем отказываться от этой возможности, да еще и платить за это деньги? Не хочу, чтобы кто-то указывал мне, что надевать.
— Чего нам ждать от тебя в 2021 году?
— Я в нетерпении: на экраны выйдет фильм «Дюна». Работа над ним — это очередной вызов моим способностям и возможностям. По крайней мере я очень старался. Как и всегда. (Улыбается.)
— Если бы не кино и не спорт, чем бы занимался?
— Думаю, учился бы до сих пор, был бы таким неопределившимся студентом. Слушал бы музыку, много читал и ходил на вечеринки. Я же пытался посещать Кембриджский университет, но не потянул: мой график — это нечто.
— О чем ты жалеешь?
— Банально будет ответить «ни о чем»? Все складывается отлично, и мне сложно представить, как могло быть лучше. Сейчас меня тревожит одно — то, что я могу превратиться в карьериста, человека, у которого нет времени на других людей. Это пугает. Но пока я предпочитаю думать о себе как о фанатике, профессионале, только-только нашедшем свой путь. Думаю, через пару лет страсти вокруг меня улягутся, и я смогу, например, нормально встречаться с девушками. Было бы неплохо.
