— Одни говорят, что лучше актерской профессии не существует. Другие (причем сами же актеры) сетуют на то, какая эта зависимая и нелегкая работа. Расскажите, какие плюсы и какие минусы в актерской профессии видите лично вы?

— С ума сошли? Это разговор на две недели. (Смеется.) Если коротко, плюсы — это полное удовлетворение своего самолюбия и тщеславия. Если ты востребован, то ты можешь в полной мере удовлетворить свои творческие амбиции. Минусы — это все остальное! Это порой непонятный график жизни, порой долгое отсутствие дома, в семье, частое непонимание тебя семьей, недостаточное внимание, уделяемое воспитанию детей. Потом у актеров расстраивается психика чуть больше, поскольку люди эмоциональные, вспыльчивые, своеобразные все. И так как мы варимся в одном котле, то тяжело находиться на карнавале и не стать самому шутом, надев клоунскую шапочку. Все в той или иной мере становятся немножко чудными. Очень много таких непонятных взаимоотношений межу актерами. Есть, конечно, дружба, но она крайне редка. Поэтому очень много минусов в актерской профессии. Очень.

— А почему актерскую профессию называют немужской?

— Потому что к этому я начинаю уже приходить в свои пятьдесят. Ну как бы странно в семьдесят лет кривляться и чего-то из себя изображать. Всему свое время. Наверное, все-таки мужская профессия предполагает… Знаете, меня всегда восхищали, и я по-хорошему завидовал, допустим, пожарным, военным, летчикам, медикам. Это нормальные мужские профессии. То есть настоящие герои в кино не снимаются. Поверьте мне. Настоящие герои живут в реальной жизни. Например, летчик, который посадил самолет на кукурузное поле и спас жизни людей, врачи, которые, рискуя своим здоровьем, спасают наши жизни и так далее.

— Вы упомянули о своем пятидесятилетии, как сегодня ощущается возраст?

— Ну как ощущается? Сейчас вот даю интервью, лежу на диване, смотрю телевизор, ем вкусную еду, набиваю желудок, в общем, ощущаю себя хорошо. Очень хорошо. (Смеется.)

— Какие мужские игрушки любите? Чем увлекаетесь, есть ли хобби?

— Я тут недавно посмотрел передачу про Эверест, потрясающе! Конечно, меня влечет высота, я люблю горы, я люблю деревья, лес, люблю машины, мотоциклы, технику, самолеты. Мне все нравится. Все что угодно, что не связано с искусством. Потому что когда находишься больше тридцати лет в этом самом искусстве, то все равно от этого немножко устаешь. Какой бы ни был вкусный борщ, все-таки когда-нибудь да захочется соляночки попробовать или ухи.

«Для меня театр «Русская песня» - это действительно второй дом. Признаюсь, более чем у них, нигде так комфортно я себя не чувствовал»

Фото: материалы пресс-служб

Подводим итоги

— Что для вас было настоящим открытием в прошедшем году?

— А вы это напечатаете?

— Ну да, а как же еще?

— Как-то неуверенно вы это сказали. (Смеется.) Сейчас объясню, только вам потом нужно будет хорошо поразмыслить по этому поводу. Так вот, по-честному. Хотя бы пять минут. В прошлом году летчик, у которого отказало все управление в самолете, не растерялся, он не струсил, не спасовал, он в дичайшем стрессе, на грани обморока или разрыва сердца, но все-таки сумел посадить практически без шансов самолет на кукурузное поле и спасти всех пассажиров этого лайнера. И в этот год журнал GQ присудил премию года не этому летчику, а журналисту Юрию Дудю. Это справедливо? Вот это меня удивило. Очень сильно удивило. Вот напишите это, пожалуйста.

— Потому что общество любит медийные персоны…

— Понимаете, вот и цена всего дальнейшего. После этого мой дом — моя крепость, и мои убеждения — это мои убеждения, и я никогда это не приму. Если в журнале, зная какие произошли события, человеком года становится вот этот товарищ, то тогда, ребята, извините — вы меня удивили. Но благодаря этому я сделал очень хорошие для себя выводы, которые мне просто помогут в дальнейшей жизни стать еще крепче.

— Вы фаталист? Верите в книжечку судьбы?

— Старина, ну понимаете, какая штука, я считаю, что никогда случай, их может быть много в жизни, не перевесит Судьбу. Судьба — это то, что нас ждет в конечной точке. Мы можем все что угодно делать, можем менять свою судьбу (или как угодно это назовите). Тебе может повезти, на тебя может свалиться что-то хорошее или плохое. Но в конечном итоге будет то, что будет. Поэтому есть высказывания — не гневи Бога, и подобные, это все прекрасно, но есть какое-то высшее предназначение. Если бы кому-то удалось прожить хотя бы сто пятьдесят лет, он бы мог сказать, что в жизни можно что-то изменить, но, судя по всему, никому не повезло, в районе шестидесяти или сто двух лет мы все оказываемся в другом плоскостном измерении. Короче, мы все умрем. И пока никому не удавалось так сильно поменять судьбу, но многие хотели бы этого, а не выходит. (Смеется.) Поэтому никогда муравей не будет больше слона, ни-ког-да! То же самое и с судьбой.

— Судьба преподнесла вам подарок, у вас есть дочь Мария, чем сегодня она увлекается?

— Дочь? Я аж вздрогнул. В Щукинском училище учится. Дальше продолжать? Она пошла не по стопам папы, но в том же направлении.

— Вас это радует?

— То, что дочь пошла в направлении дурдома? (Смеется.) Не очень. (Смеется.)

О недоброжелателях и слухах

— У вас много недоброжелателей?

— Я думаю, что да, много. Я как-то не общаюсь с ними, но догадываюсь.

— А как относитесь к негативным слухам о себе, грязным сплетням, пытаетесь ли оградить от них своих близких?

— Мои близкие, слава Богу, меня очень хорошо знают. Поэтому они всегда, если корректно сказать, недоумевают. И когда про меня возникает энное количество, так сказать, новостей, не имеющих особого отношения ко мне, которые ни смотреть, ни читать невозможно, просто говорят, что люди сошли с ума. А как я отношусь? Я не сторонник того, что пусть говорят плохо, лишь бы говорили, чтобы не забыли. Мне это неинтересно. Но я слишком долго, уже где-то пятьдесят лет, нет-нет да смотрюсь на себя в зеркало. И уж точно знаю про себя ну существенно намного больше, чем кто-то может даже нафантазировать. А разница между тем, что я есть и что некоторые фантазируют, огромная. В общем, у меня есть более важные заботы. Вот я сейчас попил кефир, когда кушал, а сейчас я достал свежевыжатый апельсиновый сок. И вот я думаю, попить мне еще и сок. Вот это для меня проблема.

«Театральная сцена или съемочная площадка – это как мальчик и девочка в семье»

Фото: материалы пресс-служб

— Проблема совместимости?

— Да, как он сочетается с кефиром. (Смеется.) Вот держу его в руке, прям из холодильника, и думаю. Все же попью. Он холодненький, со льдом. Я давно выработал стопроцентный иммунитет ото всех этих фантазий. Я раньше не понимал до конца фразы: «А судьи кто?» А теперь точно понял.

— Вы оптимист? Какое будущее для себя рисуете?

— Жила бы страна родная, и нету других забот! Как хотите это воспринимайте в свете последних событий, понимаете, я человек, скорее всего, старой закваски. Я жил в сознательном возрасте еще при Брежневе. Я помню, как жила страна. Я это знаю не со слов, сидячи на унитазе и крутя в руках свой айфон, листая новостные ленты, я не оттуда знаю. А знаю я про это, потому что прожил каждый день тогда, каждый вздох. Ежедневно я видел все своими глазами. Я прекрасно помню, как мы жили до 80-го года. Когда прошла Олимпиада. И что потом руководство СССР сделало со страной, куда это привело нас. Что было, когда я пришел из армии, это был 89 год, и что произошло с 1991 по 2001 годы. Десятилетие было вырвано из жизни. Мы были на краю бездны, пропасти, из которой не выбираются другие страны, попавшие туда. Нас просто разорвали при помощи нашего слабовольного руководства и западных «партнеров». Когда мне было от 20 до 30 лет, казалось бы, работай, трудись и созидай. Но эти годы прошли в сумрачно-сером таком безвременье. Когда никто не знал, сегодня будет еда или нет, выплатят за три месяца хотя бы одну зарплату на семью или не выплатят, каждый день происходили бандитские разборки. Даже не буду рассказывать. И потом пришло нынешнее руководство. Как мы вот эти двадцать лет прожили, где мы были и где мы сейчас. Многие люди этого не знают. Даже сорокалетние, они не были в 90-х. Им было тогда по 18 лет. Они немножко не понимали, что происходит. Но почему-то именно они хотят сейчас все разрушить до основания, а затем… А мы зачем 20 лет работали, чтобы вы сейчас жили? Вы живете в том, в чем вы живете. Да, вам что-то не нравится. Я прекрасно понимаю, надо работать. Какие-то решать проблемы. Но взять, как нас призывают люди с Запада? Что, опять все заново делать? Не надо все разрушать, надо улучшать. Надо что-то менять, что-то открывать, что-то закрывать — улучшать! Я не припомню, чтобы в одной из самых развитых европейских стран, Германии, брали, все уничтожали и строили заново. Они целенаправленно каждый день улучшают. Никто там не разрушает фундамент дома. Нет. Основываясь на лучших традициях, они еще улучшают. Потому что как только вы разрушите свой дом, сколько вы дадите мне процентов, что вы вообще сможете его восстановить? С учетом того, что сильный ветер дует, топорик не будет чем заточить, вас ограбят. Откуда вы знаете, что все получится? Поэтому мое большое желание, при том, что сейчас есть много проблем определенных, чтобы нас не учили 23-летние актрисы, как правильно жить. Вот так я хочу, чтобы у них хватило ума понять то, что люди старшего поколения много больше знают и, может быть, даже талантливее молодых. Поэтому давайте уважать старших, помогать им, любить их, и, может, тогда и к вам потом будут также относиться молодые. Чтобы потом было вам не только кому стакан воды поднести, но и кефира с апельсиновым соком. (Смеется.)

Дела театральные

— Сегодня вы задействованы в нескольких спектаклях театра Надежды Бабкиной, как туда попали?

— Меня пригласила Надежда Георгиевна. На маленькую роль. Поработал несколько лет. Потом доверила еще одну роль. Побольше. А так я работал во многих театрах. Есть такое избитое выражение, затертое: «Театр — как второй дом». Так вот для меня театр «Русская песня» — это действительно второй дом. Признаюсь, более чем у них, нигде так комфортно я себя не чувствовал. Я в тепле, в окружении доброты и уважения молодого поколения. Заходишь в театр, и как на вахте тебя встречают тепло, так также тепло это заканчивается в кабинете директора, все относятся хорошо, мне даже неловко бывает. Прям хочется не пасть лицом в грязь. Оправдать все возложенные на меня вещи.

— В спектакле «Ночь перед Рождеством» вы играете черта. Суеверия вам не свойственны? Нечисть не сложно сыграть, примерить ее на себя? Не боитесь ничего?

— А у меня хороший черт. Он христианский, добрый, сказочный.

— Что привлекло в первую очередь в этой роли?

— Вы же понимаете, это Гоголь, так, между делом. Это один из моих любимейших авторов. И не только моих любимых, но и миллионов-миллионов людей по всему миру. Второе, я подчеркну, это театр Надежды Георгиевны. Ну и само ее приглашение — это своего рода такой карт-бланш. Значит, я достоин. А это очень приятно. Так что все вместе сложилось: режиссер, партнеры, компания, актеры и все, все, все. Это правда. Ну назовите мне одну причину, почему мне надо было отказаться от такого предложения? Там и бесплатно можно поработать. И все из-за удовольствия. Недаром эта театральная площадка в Москве сегодня самая востребованная. Есть разные вкусы, кто-то ходит на Фуфофолова, я специально нечетко говорю фамилию, чтобы не было никаких недоразумений, кому-то нравится иное прочтение, а кому-то нравится классическое. Многим ведь хочется верить, что если идешь на Гоголя, то не получишь, уж точно, Ремарка в извращенном исполнении. У нас как? Идешь к нам на Гоголя, получишь Гоголя. Афиша не обманывает. И самое главное — это то, что огромное количество других актеров работает у нее с удовольствием. А сдается в аренду площадка потому, что там все хотят играть, как я уже говорил выше, потому что все службы, а театр в самом широком понимании этого слова, это не только актеры, это огромное количество цехов, рабочих, все и все здесь работает четко и профессионально. Любого спросите, кто сотрудничает с Надеждой Георгиевной Бабкиной: Нонна Гришаева, Лариса Удовиченко — все говорят о том, что очень комфортно трудиться здесь. Никаких склок, никаких интриг. Пришел, поработал, доставил удовольствие и себе, и зрителю, ушел. Ну что может быть лучше. Для меня это идеальная история. Ну еще и деньги за это платят.

«Я не присутствую ни в каких сетях и никакой проблемы от этого не испытываю»

Фото: материалы пресс-служб

— Вы упомянули, что готовы при определенных условиях потрудиться даже без вознаграждения, в вашей жизни были подобные моменты, когда вы соглашались работать бесплатно?

— До тех пор, пока я не снялся в нескольких сериалах и меня где-то как-то начали узнавать, я до 35 лет вообще работал бесплатно в театре. (Смеется.) Каждый день.

— А что все же ближе по нутру — театральная сцена или съемочная площадка? В чем для вас заключается разница?

— Это как мальчик и девочка в семье. Кого ты больше любишь? Это все единое целое. Для меня все зависит от… Нет, не так. Мне могут предложить сыграть завтра хоть Гамлета, но если режиссер или партнеры будут мне неинтересны или неприятны, я не стану этого делать. Это я говорю абсолютно официально. Для меня важны люди. Перфоманс может получиться, может не получиться, но люди, они либо есть, либо их нет. Они либо тебе симпатизируют, нравятся, у вас есть общие интересы, общие увлечения или мировоззрение общее, политические убеждения, либо нет. Поэтому главное, чтобы была хорошая компания, ведь после премьерного спектакля это надо отметить. И вот с врагами за одним столом сидеть будет как-то странно. А обмыть спектакль — это неотъемлемая часть спектакля. (Смеется.) Без этого никак. Ну во всяком случае премьеры.

— Вы спокойно относитесь к кастингам?

— Вообще не вижу никаких проблем, потому что я знаю, что огромное количество актеров мирового уровня в Голливуде тоже ходят на кастинги. Например, даже Роберт Дауни-младший пробовался на роль Железного человека. А казалось бы, ведь он мега-звезда, чего его смотреть, но… Поэтому это неотъемлемая часть актерской работы. И к кастингам нужно готовиться. На кастинге надо стараться показать себя по-максимуму. Другой вопрос, что, по моему опыту, я знаю уже, иногда приходишь ну не совсем готовый, не думаешь об утверждении на роль, а тебя берут. А иногда мучаешься, пыжишься, готовишься, думаешь, что лучше всех, а про тебя даже не вспоминают. Это очень большая лотерея. Сейчас, к сожалению, наверное, продюсеры не дадут мне соврать, не столько важен уровень актерства, сколько медийный рейтинг. Сколько у тебя там просмотров в социальных лентах и прочего. Но я обхожусь без этого. Я от этого свободен и потому счастлив. Я не присутствую ни в каких сетях и никакой проблемы от этого не испытываю. Я не готов каждый день выставлять свою жизнь напоказ. Я прежде всего муж, отец, а не блогер от слова навалить.

— И все же, на ваш взгляд, пробы нужны только режиссеру или актеру тоже?

— Пробы нужны всем. Они необходимы продюсерам, потому что они должны понять, какой пасьянс среди актеров у них раскладывается. Пробы нужны, конечно же, режиссеру, чтобы он понимал, с кем он потом будет иметь дело. Одно дело, он актера знает лично, а другое дело — приходит совершенно неизвестный человек, мало ли что, а он там сумасшедший, психованный, любит по дворам побегать в нижнем белье. Всякие бывают актеры. Ну и актеру нужно себя показать, посмотреть, с кем ему придется работать. Это взаимовыгодная история. Всем это нужно. На то и придуман кастинг, чтобы понять статус кво.

— Часто отказываетесь от предложенных ролей или вы «всеядный», считая, что это ваша профессия и что актер делает роль?

— За всю мою историю, насколько я помню, мне не предлагали чего-то такого, чтобы я сказал: «Ой! Это я категорически играть не буду!» Короче, детей не ел, не каннибалил. Все остальное плюс-минус можно играть.

— Признайтесь, ваша роль в сериале «Гаишники» помогает вам в повседневной жизни, например, когда вы за рулем, а вас останавливают?

— Вы ошибаетесь. (Смеется.) Причем очень сильно. Почему-то многие считают, что если я сыграл сотрудника ГИБДД, то у меня появились какие-то поблажки перед законом. Это иллюзия. Я так же плачу штрафы, если нарушаю. А на постах, когда узнают, ребята просят сфотографироваться со мной. И мне это очень приятно. На самом деле. Ну а как?