За Алексеем Вертковым укрепился ярлык элитарного актера, что порой бывает близко к снобизму. На самом деле его талант гораздо шире. И для многих он открылся совсем по-другому в нашумевшем комедийном сериале «Иванько». Что касается качеств человеческих, было приятно найти в Алексее интересного собеседника, искреннего, душевного, готового рассуждать не только о высоком, но и о простых радостях, семье. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Алексей, когда я сейчас смотрю фильмы, снятые год или два назад о сегодняшнем дне, мне кажется, все это о какой-­то абсолютно другой жизни. Какое у вас ощущение от того, куда мы попали, к чему сложнее всего привыкнуть и чего особенно не хватает?

— Казалось бы, самым неожиданным и сложным был весенний карантин, но для нас это было не так — мы с семьей имели возможность уехать на дачу. Родители жены (актриса Александра Ребенок. — Прим. авт.) нас радушно приняли, хотя они привыкли к своему укладу. Мы жили на даче до начала августа, и признаюсь, это было такое счастье, несмотря ни на что! Ведь мы никогда не проводили друг с другом столько времени, и сын был счастлив — все внимание ему. Время так быстро пролетело, что не успели оглянуться. Отметили там все дни рождения, что раньше не удавалось. К тому же мы ждали второго ребенка, так что эта размеренная загородная жизнь пришла к нам очень вовремя. Мы много гуляли, знакомились с соседями, тоже молодыми людьми, которые сами редко бывают на дачах, вечерний променад стал ежедневным ритуалом. Но, конечно, через определенное время уже хотелось работать, а кино не снималось, спектакли начали играть только в сентябре. Вроде бы только расправили крылья, как снова… И вот теперь это уже, конечно, пугает и напрягает, особенно неопределенность. Страшно даже не за себя, а за детей и взрослое поколение. Но я верю, что за темной полосой всегда идет светлая. Конечно, многого не хватает, главное, свободного безопасного живого общения и возможности путешествий. В такое время начинаешь ценить простые вещи, простые удовольствия.

— Вы не привыкли в своем родном СТИ играть без аншлага. Что чувствуете сейчас на сцене?

— Как ни удивительно, по энергетике совершенно не чувствуется, что в зале сидит половина или двадцать пять процентов зрителей. Ты точно так же тратишься и получаешь такую же отдачу от этих людей. Сидели бы три человека, мы все равно играли бы. Были времена, когда в столичных театрах в зале находилось меньше людей, чем на сцене, как шутят старые театралы. Но опять же я верю, что будет и на нашей улице праздник.

"Ваня уже начинает характер проявлять, и Саша по-женски, по-матерински с ним общается. У них связь больше: это сын и мама"

Фото: Владимир Мышкин

— Некоторые ваши коллеги утверждают, что актерская профессия — тяжелый труд, даже сравнивают его с шахтерским. А вот Олег Палыч Табаков возражал: «Наше дело — веселенькое».

— И это правда. При всей сложности плюсов в нашей профессии больше, чем минусов. Например, ты оказываешься на Байкале, на острове Ольхон. Летишь после спектакля пять часов до Иркутска, потом час едешь через всю Прибайкальскую область к парому, затем плывешь на нем, снимаешься ночью — и обратно на самолет… и думаешь: «А занесло бы тебя сюда просто так?». А ведь там такая красота, такая природа! Мои первые гастроли с профессиональным театром, еще в училище, были именно в Иркутске. И вот спустя двадцать лет я вновь там оказался в середине ноября. Пришел страшный ледяной ветер, принес жуткий холод, и за сутки температура с минус пятнадцати опустилась до тридцати. Это абсолютно ни на что не похожий климат. И ты думаешь: «А каково жителям Якутии, где минус семьдесят?». А ведь я прожил девятнадцать лет в Новосибирске, где тоже бывают морозы, но там они по-­другому воспринимаются. У нас в минус тридцать совершенно нормальная зима. Мы умудрялись после школы идти гулять и играть в подвижные игры. Но я в принципе не люблю холод, жутко мерзну, и счастлив, что практически вся моя сознательная жизнь проходит почти в тепле. Благодаря профессии я побывал на Кавказе в местах неимоверной красоты, где не то что телефонной связи нет, а рации плохо работают. Я уж не говорю о заграничных гастролях. Вспоминаю, как на десять дней мы летали в Нью-­Йорк и практически жили американской жизнью, потом оказались во Флориде, где в октябре купались в океане, в Мексиканском заливе, все было прекрасно. Так что мы, конечно же, не шахтеры.

— Недавно с неимоверным успехом прошел сериал «Иванько» — тонкий, умный, безумно смешной и трогательный. Было непривычно увидеть вас в таком жанре…

— По идее, артисту должно быть все близко. Но по поводу «Иванько» и жанра у меня были сомнения, и многое не получалось. Считаю, самое главное, что при всей комедийности (а ситуации там довольно острые) возникает еще и другая интонация. Какие потрясающие сцены с Линой Миримской! Кстати, изначальное название сериала — «Дуры». И думаешь: «Что ж ты такая дура?!», — и так хочется, чтобы ей повезло, переживаешь за нее. Такую жалость испытываешь к этим девчонкам, такие они одинокие и все добра друг другу желают.

— Ваш герой Костя выдает себя за свободного, раскрепощенного, уверенного человека, а внутри у него — тоже одиночество и желание любви…

— Да, все хотят настоящей любви. И все вроде бы рядом, а что-­то не выходит. В том, что у нас получилось такое тонкое и объемное кино, большая заслуга автора сценария и креативного продюсера Ксении Ворониной, которая знала, какую историю она хочет рассказать.

— Кстати, вы ведь сказали Лине Миримской, что вот ради такого фильма мы и учились в институте. А как вы попали в проект?

— В пилоте, который был снят задолго до начала работы, мою роль сыграл другой артист. А когда уже дошло до съемок, все поменялось, в том числе режиссер. Но как показывает практика, чем больше препятствий, тем лучше. Да и не бывает, чтобы все шло легко, по крайней мере у меня.

"В первый год учебы в Москве я хотел бросить все. Было сильное преодоление, и, наверное, тоска по дому, своим товарищам этому способствовала"

Фото: Владимир Мышкин

— Но сами вехи на вашем пути: театральное училище, потом поступление в ГИТИС, затем — сразу театр, СТИ, все это происходило, кажется, без преодолений…

— Нет, было преодоление. Я в первый год учебы в Москве хотел уехать, бросить все, у меня же и так есть диплом, я артист, в Новосибирском театре работал во время учебы. И вот я поступил на первый самостоятельный курс Сергея Васильевича Женовача в ГИТИС и вдруг стал думать, зачем мне все это? И на танец неохота было ходить, и сцендвижение — какие-­то мучения. В общем, первые полгода было сильнейшее преодоление, и, наверное, тоска по дому, по своим товарищам этому способствовала. Но как-­то я со всем, слава богу, справился.

— Сами преодолели или кто-то поддержал?

— Захватила учеба. И уже думал: «Ну что, зря, что ли, все это: поступил сам, бесплатно учусь, лучшие мастера…». Да, на танец лень было ходить, но педагогом у нас была Алла Михайловна Сигалова, интереснейший, талантливейший человек. И не просто так придумали все эти дисциплины в театральных вузах. Раньше и фехтованием занимались, и конная подготовка во ВГИКе была. В общем, я радовался, что остался. Уже на втором-­третьем курсе о нас стали говорить, приходили смотреть отрывки, спектакли. У нас появился кураж.

— А как вы до этого оказались в театральном училище в Новосибирске?

— В новой школе, куда я перешел, открывалась куча кружков, спортивных секций и театральная студия. И как-­то мы с одноклассником, одаренным человеком (он с пяти лет играл на гармошке — двухрядке), сделали номер. Я играл на ложках, а еще один парень, сын нашей учительницы по английскому языку, — на балалайке. После нескольких выступлений нам поступило приглашение сняться в телевизионной передаче «Играй, гармонь сибирская». Это было мощное впечатление. И потом мой дружок-­гармонист Николай сказал: «Пойдем в театральную студию, там парней мало». В результате он сам пробыл там недолго, а я так и остался до конца девятого класса. Наша руководительница сказала, что есть возможность попробовать поступить в училище. И каким-­то чудом я оказался там.

Хотя недавно я вспоминал, что все началось немножко раньше. У нас все-таки театральный город — огромный детский театр, теперь молодежный, известнейший «Глобус». И мама водила меня и в драму, и в оперный театр. Но опера и балет меня не зацепили, а вот первые драматические спектакли, которые увидел лет в семь, произвели на меня магическое впечатление. Их ставил Григорий Яковлевич Гоберник, он потом уехал в Москву и сейчас заместитель художественного руководителя Малого театра.

"Все мои влюбленности были в нашем кругу. Просто я с десяти лет ходил в театральную студию и кроме этого мира ничего не знаю"

Фото: Владимир Мышкин

— А чем занимаются ваши родители?

— У меня обоих родителей уже нет. Папа служил на Черноморском флоте. Пришел после армии, они с мамой поженились, родился я, и его практически сразу не стало. У мамы экономическое образование, работала экономистом на заводе, в девяностые переквалифицировалась в бухгалтера. Два года назад и ее не стало, мгновенно, от сердца, ей было всего пятьдесят шесть лет. Но жизнь продолжается. Она увидела Ваню, а вот Верочку уже не застала.

— А ваша бабушка еще жива?

— Нет, бабуля умерла в 2007 году, для меня это тоже была очень большая потеря. Мама работала и училась на вечернем отделении в институте, так что в основном бабушка с дедушкой растили меня. А когда я уже жил в Москве, бабушка стала болеть, с трудом узнавала близких, но все равно, когда я приезжал, у нее что-­то срабатывало — и она все время говорила: «Алеша, Алеша».

— Хорошо, что у вас маленькие дети, и хоть маму никто не заменит, можно переключить свое внимание на них…

— Да, и опять же работа спасает. Буквально через месяц после ухода мамы мне присвоили звание заслуженного артиста, приятный факт, но если ставить на весы… такая потеря, а тут — признание. Мама, как никто, разделила бы со мной эту радость. Она верила в мой выбор, хотя у нас в семье не было актеров. Во время учебы я и стипендию получал, и она мне помогала.

— Приезжала к вам?

— Она первый раз приехала в Москву, когда мы уже окончили институт, стали театром. В молодости, еще до замужества, она бывала в Питере, тогда Ленинграде, и рассказывала, что влюбилась в этот город, он ей даже снится. Но когда она приезжала в Москву, ей хотелось тут подольше побыть, а я ей предлагал из двух недель три дня потратить на Питер. И сейчас очень жалею, что так и не свозил ее туда. А по иронии судьбы через девять дней после маминого ухода я уехал в Питер на съемки. У меня там была большая работа с августа до декабря в прекрасном проекте «Цыпленок жареный» — красивой и интересной истории из двадцатых годов. Я очень долго этот город не принимал, но постепенно именно во время этих съемок полюбил его.

— Театр оказывал на вас в детстве магическое влияние. А кино вы любили?

— Да! Я еще застал в детстве совсем другие кинотеатры с огромными залами, полностью заполненными народом, а мы с мамой отдыхали в пансионате, и там тоже были кинозалы с большим экраном. Но почему-­то я вспоминаю индийские фильмы, которые мы там смотрели. Мама любила их, и в зале все плакали. Я пытался смотреть новое индийское кино, но оно уже не производит такого сильного впечатления. А в девяностые кино исчезло, везде открывались видеопрокаты, у нас был видеомагнитофон. Мои двоюродные братья (старше меня на десять-­двенадцать лет, оба от служили в армии), включали боевики. Жан-­Клод Вандам был моим кумиром, но и Чак Норрис, и Сталлоне, и Шварценеггер — все короли! А к нашему советскому кино я, конечно же, возвращаюсь. Могу включить какую-­то картину из нашей золотой коллекции и посмотреть с начала до конца. А когда я оказался на площадке с Верой Валентиновной Алентовой, то вообще не мог поверить, что играю вместе с ней. Я до сих пор испытываю трепет перед актерами старшего поколения.

"Буквально через месяц после ухода мамы мне присвоили звание заслуженного артиста. Такая потеря… и тут признание"

Фото: Владимир Мышкин

— Какой баланс между творчеством и материальным вас устраивает? Выберете прекрасную роль за малые деньги или роль так себе, но с огромным гонораром?

— У меня ни разу не было такого, чтобы я участвовал в проекте только из-­за денег. Как-­то меня бог отводил. Все было достойно по уровню и оплачено на тот момент нормально. Сейчас, конечно, мои гонорары выше, обычный карьерный рост, так и должно быть. Но и в первых картинах, считаю, получал нормальные для выпускника деньги.

— Видимо, вы не зарывались, потому что некоторые ваши коллеги хотели заработать все сразу, влезая в какие-­то мыльные оперы…

— Если ты идешь в эту профессию, только чтобы зарабатывать деньги или быть только за искусство, ничего хорошего не получится. В Новосибирске буквально на первом курсе после нескольких месяцев мне предложили ввестись в спектакль на роль маленького Зилова в «Утиной охоте». И я так обрадовался, такое счастье было, что когда мастер, и он же главный режиссер театра, сказал, что мне еще и деньги будут платить, я ответил: «Да я бесплатно готов!» Он до сих пор вспоминает это. Я и сейчас могу сняться бесплатно в короткометражке, если меня просят друзья. Почему нет, если у тебя есть время.

— Вас захватила учеба в ГИТИСе, как вы говорите. Но, похоже, и любовь тоже. Вы первый раз женились в институте или уже позже?

— В первый год после института. О какой женитьбе можно было говорить во время учебы, мы же не москвичи, лимита, жили в общаге на Трифоновке. Потом театр снял две квартиры: мужскую и женскую, нечто вроде общежития, где мы обитали втроем с ребятами, а потом я стал снимать квартиру. Появились роли и кое-какие доходы. Первый сын Тимофей у меня родился в двадцать семь лет.

— Теперь у вас уже двое детей с Сашей Ребенок. Какие в вашей семье финансовые приоритеты?

— Мы решили жилищный вопрос, откладывали, и не обошлось без ипотеки, поэтому уже долгое время наши доходы идут в эту сторону. А в принципе стараемся распределять деньги, все-таки двое детей. Путешествия мы любим и не жалеем на это тратить, но должен отпуск совпасть у обоих. Летом, как правило, много съемок. Когда у нас еще не было детей, мы поехали в Грецию, взяли там машину и путешествовали по разным местам. Но Саше пришлось срочно лететь на съемки, а я остался еще на несколько дней. И в Америке мы были в самостоятельном путешествии, встречали в Нью-­Йорке Новый год, но там был такой жуткий холод и ветер, что я улетел оттуда уже первого января. А Саша осталась, потом купила билет в Мексику и поехала туда погреться.

— Вы спокойно относитесь к тому, что можете проводить отпуск, пусть и частично, отдельно? Никакой ревности?

— Мы довольно осознанно, по-­взрослому уже сошлись, поэтому какие тут могут быть вопросы. Находим баланс в наших отношениях и, конечно, доверяем друг другу.

— Вы с Сашей вместе шесть лет, за это время она стала вам не только любимым, но и родным человеком?

— Конечно! А как иначе? И ее семья меня приняла. Я чувствую это тепло.

— В чем вы с Сашей близки и бывает ли у вас недопонимание?

— У нас на очень многие вещи абсолютно одинаковые взгляды. А похожи ли мы? Да, но при этом и очень разные. Например, Саша — сова, она может не спать до пяти утра, чем-­то заниматься, потом с трудом будет вставать, а я жаворонок. Не то что я ложусь рано, бывает, что после спектакля тоже не могу заснуть до глубокой ночи, но для меня нет проблемы встать в семь или в восемь утра и сразу начать что-­то делать. По характеру Саша мягче и спокойнее, чем я. Даже с детьми она более уравновешенная. Я эмоциональнее, и когда что-нибудь случается, могу так себя накрутить, что мало не покажется, и Саша умеет меня успокоить. Но в ссорах меня быстро отпускает, я вообще не обидчивый человек.

"По характеру Саша мягче и спокойнее, чем я. Я эмоциональнее, и если что-то случается, могу так себя накрутить, что мало не покажется"

Фото: Владимир Мышкин

— В интервью Саша рассказывала, что никак не получалось родить второго ребенка. Почему этого так рьяно хотелось, ведь сын был еще совсем маленьким?

— Я в принципе тоже хотел еще детей, но не думал об этом постоянно. А вот почему Саша так нервничала, могу только догадываться. Возможно, она хотела, чтобы между детьми была такая же разница, как у нее с младшим братом, — четыре года. У нас младшей — полгода, старшему — три, и это прекрасно. Ваня достаточно самостоятельный и в чем-­то может помочь маме. И проявляет трогательную заботу о Верочке.

— А что вы можете делать как папа маленьких детей?

— У нас же есть няня. Но я и сам нормально с ними справляюсь дома или на прогулке.

— В воспитании вы за строгость?

— По делу я могу быть строгим, потому что Ваня уже начинает характер проявлять, а Саша по-­женски, по-­матерински с ним общается, у них связь больше, потому что это сын и мама. Посмотрим, как будет дальше с дочкой, но пока, как мне кажется, со мной она успокаивается быстрее.

— А Тимофей как относится к брату и сестре?

— Тимоша с Ваней большие друзья, и с Верочкой он общается. Мы сумели построить все очень хорошо, думаю, что это в первую очередь заслуга женщин: Саши и Наташи, мамы Тимофея.

— У вас с сыном не прерывалось общение?

— Нет, конечно. Как можно это прерывать? Если бы мы жили в разных городах и странах, и то люди стараются общаться, а мы все — в Москве.

— Просто при расставании бывают разные ситуации…

— Нет, нет, его мама никак не препятствовала общению. И Саша к нему очень хорошо относится, здесь его второй дом, можно сказать. Даже до школы ему ближе от нас.

— Вам важно вариться с любимой женщиной в одном кругу, жить общими интересами?

— Все мои влюбленности были в нашем кругу, просто я кроме этого мира ничего не знаю. Я с десяти лет стал ходить в театральную студию, и это определило мою дальнейшую жизнь во всех смыслах.