Виктор Сухоруков прошел огонь, воду и медные трубы. Быть изгнанным из театра, безработным, узнавшим в буквальном смысле, что такое голод, а после этого суметь не только подняться, а дорасти до настоящих высот в профессии — такой багаж мало у кого в актерской копилке.

1. О себе

Переломный момент — это шлагбаум, который опускается и поднимается в жизни каждого из нас. У меня их было много: когда победил глухоту после осложнения от скарлатины, когда пошел в армию, когда поступил в театральный вуз Москвы, хотя все внушали, что дорога туда мне заказана, и когда выгнали из театра.

Только прошлое напоминает человеку, кто он есть, отрезвляет и сохраняет ум в ясности. Плохое вспоминаю с благодарностью и удивлением. С благодарностью, потому что я это пережил, а с удивлением — потому что это со мной было и осталось в прошлом.

Я всегда был одинок: в своих мечтах, в своих фантазиях. И одинок в своем понимании окружающего меня мира. У меня было очень упрямое отношение к своей мечте. Меня сгибали, унижали, презренно смеялись над моими желаниями, а я считал, что они все не правы. Не понимают меня, не слышат, не чувствуют моих порывов. Я почему-­то очень верил, что приду к своей мечте и материализую ее.

Я был вознагражден с опозданиями. И признание зрителей — запоздалое. Когда наступил период, по-­нашему говоря, кайфа, восторга от своих побед, то мне уже эти победы были не так нужны. Все бы пораньше, когда были сила, энергия, страсть, сексапильность… Тогда бы и восторг был больше, я бы этим пользовался.

2. О чувствах

Счастье — это бесстрашие во всех смыслах. Не бойся, живи! А мы все время сравниваем то, что имеем, с тем, что было или могло быть, и делаем вывод. Вывод регулирует настроение, а настроение отражается на здоровье. Любая зависимость — это беда.

Иллюзии — это самообман или внутренняя вера. Можно ошибаться, но продолжать верить. Мне говорят: «Это иллюзия» — но это моя иллюзия, мое заблуждение. Пусть оно будет, тем более если оно меня не испортило и не превратило в какое-­то животное или тварь.

Я немного зачерствел в плане чувств — знаю, что расставания намного тяжелее, чем встречи. Не хочу этот груз сам в себе накапливать, а потом нести. Наверное, просто облегчаю себе жизнь. Может, поэтому у меня работа не переходит в личные отношения, как было в начале пути. Но в результате я понял, что все это — дружба, привязанность, влюбленность — вредно, опасно и не нужно.

3. О страхах и разочарованиях

Разочарование — это результат предательства, обмана, двуличия. Самый первый удар я получил еще в детстве, когда все лето собирал металлолом, а мне не то что не дали путевку в «Артек», но даже не наградили почетной грамотой. Потом — в Школе-­студии МХАТ, когда Виктор Монюков на мое наглое восклицание: «Мне нужен театр, поймите!» — ответил: «Допустим. А вы задавали себе вопрос: а вы-­то театру нужны? Вы никогда не будете артистом».

Я испытал глубокое разочарование, обиду, досаду, когда меня выгнали из театра в Петербурге. Понимал ли я, что виноват? Да, понимал. Но только почему-­то выгнали меня, а многие из тех, кто были со мной и делали одно дело, остались. В этом не было воспитательного момента — в этом была кара.

У меня много страхов — например, темноты. И я их не преодолеваю — я их избегаю. Это фобии, зачем их преодолевать? Ради чего? Одно дело — ради необходимости, другое — ради увлечения. Прыгать в бассейн, не умея плавать, — это не подвиг, а разврат. Это какой-­то комплекс самовыражения.

Меня раскрепостило, освободило от всех комплексов одиночество, отвержение, отрицание меня как личности. И чем больше меня отрицали, отвергали, отодвигали, забывали, тем я становился смелее, бесстыднее и свободнее.

4. О профессии

Когда порой после спектакля я слышал: «Ты молодец, а остальное все г…» — то страшно печалился, потому что, если человек сидит в дерьме, он тоже пахнет дерьмом. В творчестве надо не себя спасать, а спасаться вместе.

Я отвоевал, а точнее, выклянчил у судьбы право выбора и даже злоупотребляю им. Смотрю: стоит ли мне идти за этим режиссером, смогу ли я с ним существовать какое-­то время, не причинит ли он мне творческой беды?

Не буду кокетничать: звания и ордена мне нужны. В Америке есть что-­то другое — бассейны, например. А у меня нет бассейна. Зато звание народного артиста есть. У нас есть матрешка. А у них — Голливуд. У каждой страны — свои изобретения и краски.

Я живу очень рутинно. Хотя что такое рутина для актера? Стабильность. И у меня нет ни взлетов, ни падений, ни карнавалов, ни парадов. Я просто встаю и иду на работу.