Наш герой поразил всю съемочную группу своими галантными манерами, такой уже забытой мужской учтивостью. Несмотря на то, что Алексей Фатеев весьма востребован в родном Театре им. Вл.Маяковского и на его счету такие интересные проекты, как «Дом с лилиями», «Орлова и Александров», «Нелюбовь», он не тот актер, который активно мелькает в прессе, о личной жизни ничего не было известно. Так что, можно сказать, этот разговор с журналом «Атмосфера», состоявшийся после премьеры на телеканале «Домашний» драматичного фильма «Лабиринт иллюзий», в чем-­то стал откровением.

— Алексей, судя по тому, что интервью у вас не так много, вы человек либо занятой, либо очень скромный.

— Не могу сказать, что я пользуюсь сумасшедшим успехом и спросом, что нет отбоя от желающих взять у меня интервью. (Улыбается.) Хотя действительно много работаю — но то ли занят не там, то ли не в тех проектах, которые вызывают повышенный ажиотаж. Возможно, люди мало интересуются тем, что я делаю в театре. Ведь бывают такие периоды, когда на полгода-­год выпадаешь из съемочного процесса, полностью посвящаешь себя сцене, и тебя забывают, все приходится начинать заново.

— А в театре есть преданные поклонницы, про которых вы знаете: вот она сидит на третьем ряду, пятое место слева?..

— Да, есть. Я мог бы даже назвать ее имя. Эта женщина действительно постоянный зритель в нашем Театре им. Вл.Маяковского. Не знаю, ходит ли она специально на мои спектакли либо просто так любит театр. Когда она обращается за пригласительным, ей охотно помогают многие мои коллеги. Во всяком случае, таких заядлых театралов я еще не встречал никогда. Не могу сказать, что только ради этого стоит заниматься профессией: я абсолютно не тщеславный человек, даже стеснительный. Хочется просто спокойно выйти вечером из театра, привести в порядок мысли и чувства. Спектакли разные бывают: что-­то полегче, что-­то посложнее, а есть такие, после которых приходится отходить не только вечер, но и весь следующий день. Хотя, если кто-­то подходит ко мне сфотографироваться или взять автограф, никогда не отказываю.

— А с цветами что делаете?

— В последнее время везу домой жене. (Улыбается.) Был период, когда я жил один — и тогда тут же отдавал букеты либо партнершам, либо кому-­то из костюмеров, гримеров: они ведь прикладывают такие же усилия для создания спектакля, как и мы, и тоже заслуживают внимания.

— Инстаграм вы ведете активно… Ответная реакция людей вас больше радует или расстраивает?

— В большинстве случаев пишут приятные вещи. Иногда это дежурные комплименты, но тот факт, что человек тебе уделил время, не может не вызывать благодарности. Порой бывают нелицеприятные высказывания — то ли хотят обидеть, то ли поставить на место, остепенить… Но я парень миролюбивый, с добром относящийся к окружающим, поэтому в конфликты не ввязываюсь. Смею надеяться, что иду по жизни таким путем, когда позади меня остается очень мало обиженных мною людей.

— Профессиональная зависть вам тоже не свой­ственна?

— Не хочется врать, я осознаю, что творческие судьбы многих моих коллег сложились удачнее, чем моя. Но не испытываю зависти или сожаления: каждый заслуживает в жизни того, что он заслуживает. Я слишком долго искал свое призвание и в этот сумасшедший город Москву приехал, когда мне уже было тридцать два года. Я занимался профессией в Харькове, служил в местном театре. Там артисты очень мало внимания уделяют своей известности. Заканчиваешь театральный институт с мыслью, что ты должен жить и умереть на сцене, работая за копейки. И совершенно сознательно кладешь свою жизнь на этот алтарь, культивируешь это в себе. Нас так учили. Сейчас, среди молодых, наверное, по-­другому. Но я убежден, что чем больше человек из себя представляет, тем меньше он стремится это как-­то продемонстрировать в общении. Я получаю колоссальное удовольствие от общения с народными артистами, служащими у нас в Маяковке: Игорем Матвеевичем Костолевским, Светланой Владимировной Немоляевой, Евгенией Павловной Симоновой, Михаилом Ивановичем Филипповым. У них многому можно поучиться: в жизни эти невероятно скромные люди, а на сцене они творят настоящие чудеса.

— То есть у вас осознание профессии глубокое — как миссии…

— Я к этому пришел не так давно, лет пять назад. Начал ощущать, что профессия теряет тот смысл, который она имела десять-­двадцать лет назад. Люди приходили в театр учиться, думать, работать душой, сейчас же это по большей части развлечение. Я пережил какой-­то внутренний кризис: мне казалось, я перестал приносить пользу своим трудом. Думал, что лучше, наверное, я бы стал врачом…

— А как же диплом железнодорожника?

— Слава богу, меня миновала эта участь (смеется), хотя маме очень хотелось мне помочь, всеми силами она старалась устроить меня в тот институт. И когда я провалил все экзамены, меня все-таки взяли на заочное отделение. Год я проработал на железной дороге, монтером пути и связистом, и прекрасно понимаю, как тяжело и трудно зарабатываются деньги в глубинке. Но если заглянуть в себя и научиться с собой разговаривать, мы всегда знаем правильные ответы, в том числе и о своем предназначении. Путем отсеивания нежелательных занятий, я с каким-­то невероятным трудом и временными затратами пришел в актерскую профессию.

— Переезд в Москву с чем был связан: с амбициями, желанием роста?

— Двигало желание выйти на новый уровень в профессии. В Харьковском театре имени Пушкина у меня был фееричный репертуар: за восемь сезонов — семнадцать ролей, среди них весьма значительные: Джордж Пигден в спектакле «Номер 13», Евгений Арбенин из «Маскарада», Жорж Дюруа, «Милый друг»… Это был большой, серьезный опыт, но в какой-­то момент я понял, что от количества моих ролей не растет их качество. Я мог бы и дальше оставаться там, получать звания, но на тот момент мне казалось, что в своем развитии как артист я остановился. В то время между Россией и Украиной были хорошие, добрососедские отношения, я уехал из абсолютно благополучной страны. А здесь пришлось начинать все заново: обивать пороги театров, спрашивать, не нужны ли им артисты, могу ли я прочитать басню… Лет в двадцать пять–двадцать семь подобная деятельность показалось бы мне зазорной и унизительной, но к тридцати годам спесь сбилась. В Москву я приехал с абсолютным сознанием, что надо начинать с нуля.

— Вы назвали Москву сумасшедшим городом. Почему?

— Он сложный, жесткий, беспощадный, далеко не все могут здесь выжить. Некоторые мои друзья, тоже приезжие, не выдерживали. Все решают первые полгода-­год. Приходится наступить на горло своей гордости, спрятать свое эго и снова доказать, что чего-­то стоишь. Многие ломаются на этом. Надо очень точно понимать, зачем ты сюда едешь, — не потому, что в Москве сосредоточены финансы страны, и в этом городе живут звезды. Мишура, внешняя оболочка — не стимул для развития. Я не отрицаю важности материальной стороны жизни, но если перестанешь думать о смысле, о росте, быстро станешь неинтересным — сначала себе, а потом и другим.

— В Москву вы переехали с семьей?

— На тот момент у меня уже была семья, дочери было всего несколько месяцев. Поэтому сначала я уехал один, пытался обустроиться. Жил в комнате у товарища, через несколько месяцев мне предложили комнату в общежитии. Я там сделал какой-­то ремонт, собрал мебель и уже тогда забрал семью.

— Они сразу восприняли город?

— Нет, тоже были сложности. Дочь маленькая, жена не работала, жили на мою театральную зарплату, еле-­еле сводили концы с концами. Целая история была с получением российского гражданства — спасибо друзьям, которые с этим помогли. Но, думаю, у всех, кто не родился в Москве и не получил в наследство квартиру, так. Взять этот город, научиться жить здесь уютно и комфортно — непросто.

— Но это здорово, что родные поддержали вас в решении переехать: многие семьи распадаются.

На самом деле та первая семья, с которой я сюда приехал, завершила свое существование несколько лет назад. В силу разных причин. Актерская профессия часто забирает тебя целиком. В какой-­то момент ролей и проектов становится больше, из одной киноэкспедиции уезжаешь в другую, проводишь вне дома по два-­три месяца. А потом приезжаешь — и понимаешь, что ты уже особо-­то и не нужен, и без тебя совершенно спокойно научились жить. Тепла и взаимопонимания нет.

— Нужна энергетическая подпитка от отношений?

— Дом для меня — некая душевная лечебница, место, где ты должен быть уверен, что тебя действительно любят, ценят и ждут. И всегда тебе рады. Даже если иногда ты бываешь слаб, немощен и с неудовлетворительным достатком, тебя все равно будут любить.

— Это больше похоже на материнскую любовь.

— Нет, не соглашусь. И я очень благодарен моей второй жене Алене, она редкий человек. Надеюсь, своей любовью и поддержкой я тоже приношу ей какую-­то радость и удовлетворение. Но нас соединяет не материальная составляющая — не в этом роде идет подпитка друг от друга. Гораздо важнее — доверие, общение, возможность высказаться. В том числе и обсудить какие-­то острые моменты. Мне кажется, это единственный способ сохранить отношения: не замалчивать обиды, не держать их в себе, быть честным, пусть даже ценой ссоры, раздрая, но так лучше.

— Ваша супруга — тоже из творческой сферы?

— Нет, она госслужащая. Мне всегда казалось, что вряд ли нас могло что-­то соединить, но мы встретились совершенно случайно, долго говорили. Потом встретились еще, еще говорили. (Улыбается.)

— Где встретились?

— На Сретенке, улице встреч. (Смеется.) Там находится филиал нашего театра. Будущая супруга тогда работала в Минэкономразвития, и им для проведения одного мероприятия требовался ведущий. Она была послана свыше, чтобы обсудить со мной сценарий. Помню, около часа мы говорили о чем угодно, только не о деле. Потом встречались еще несколько раз, обсуждали детали этого концерта — он, кстати, так и не состоялся, зато сложились наши отношения.

— Не иначе как рука судьбы!

— Совершенно верно! Люди из разных сфер и разных миров, но вот оказались такими по-­человечески близкими друг другу. Мы поняли, что нам интересно проводить время друг с другом, а впоследствии у нас родилась семья, которой уже два года. У меня есть дочь от первого брака, у второй жены — сын.

— Все дружат, общаются?

— По возможности стараемся наладить этот процесс, чтобы все было мирно, полюбовно. Не могу сказать, что все гладко, но мы очень стараемся.

— Вам комфортнее в статусе холостяка или женатого человека?

— Мне важно приносить пользу, ощущать себя нужным, заботиться о ком-­то. Даже при естественном желании заполучить дозу недолгого и лечебного одиночества, так необходимого в нашей профессии, я понимаю, что не смог бы жить один. Сейчас у меня есть эта женщина, и я очень благодарен ей за те отношения, которые у нас сложились.

— Вам важна ее реакция на то, что вы делаете в профессии?

— Конечно, мы все обсуждаем. Она ходит на спектакли, ее интересуют мои работы, мы вместе читаем сценарии, которые мне присылают. И я стараюсь быть столь же заинтересованным в ее делах. Даже не беря во внимание специфику нашей деятельности, нам всегда найдется о чем поговорить.

— У вас было несколько ролей, связанных с запутанными семейными отношениями. Недавно на телеканале «Домашний» прошел телефильм «Лабиринт иллюзий» — драматичная, сложная история. Вы вкладывали в роль какие-­то личные переживания?

— Это неотъемлемая часть актерской профессии. Инструмент актера — его душа, память, пережитые эмоции. В этот «мешочек» мы время от времени залезаем и что-­то оттуда достаем. Иногда это довольно болезненный процесс, потому что ковыряешь старые раны, возвращаешься к каким-­то острым, неприятным моментам, но если сам не потратишься эмоционально — не заставишь зрителя тебе поверить.

— О какой своей жизненной ситуации вы вспоминали?

— Слава богу, у меня не было такой ситуации, и я бы никогда не поступил так, как мой герой. Но он совершает такие поступки не потому, что хочет причинить кому-­то боль. Им двигала любовь, и он сам загнал себя в ловушку. Может, он где-­то сошел с пути истинного, но в конечном итоге остался честен перед всеми, за кого был ответственен, и этот груз нес до конца. Им двигала благородная цель, а вот средства были не всегда гуманными по отношению к близким людям, хотя он хотел помочь когда-­то таким же близким. Он не отверг предыдущих отношений, несмотря на то, что им не совсем искренне воспользовались. Так я его оправдываю, потому что на первый взгляд это отрицательный герой. Но отрицательных и играть интереснее: они сложнее, глубже.

— Какое послевкусие осталось от работы?

— Во-­первых, это очень сложный и редкий сценарий. Когда я его читал, и мы потом его обсуждали с режиссером Анной Писаненко, коллегами по съемочной площадке, казалось, что так не бывает — просто нечеловечески жестокие поступки люди совершают. Но чем больше мы углублялись в эту историю, понимали, что при крайней степени восприятия любви и долга можно прийти к тому, о чем рассказано в этой картине. В жизни и пострашнее бывают ситуации. Какие вой­ны порой возникают между близкими людьми за какие-­то очень незначительные вещи! Возможно, для кого-­то наша картина станет проходящей, а кого-­то она зацепит, предостережет от опасного шага.

— Хотела обсудить еще один ваш фильм — «Нелюбовь», вызвавший огромный резонанс. Как на вас повлияли съемки, стали более внимательно относиться к дочери?

— К дочери я всегда стараюсь быть внимательным и, в силу своей занятости, хоть немного контролировать ее развитие и отношения с окружающим миром. А съемки у Звягинцева — это какой-­то невероятный подарок судьбы, которого могло и не быть. Андрей Петрович невероятен, он абсолютно точно знает, чего хочет и как это видит. Он ищет боль, нравственный изъян и потом выстраивает историю. И она не местечковая, касается не одного города, — это проблема на всю Вселенную. Каждый день пропадает огромное количество людей — от невнимания родных, их неприятия… Особенно это касается детей: они очень ранимые, им надо помогать, быть очень вкрадчивым и внимательным к их проблемам. Замечательно, что картину смогли увидеть не только у нас в стране, но и в Европе, и Америке. Это невероятная честь для меня — быть причастным к такому проекту. Нашими консультантами были ребята из поискового отряда «Лиза Алерт», и благодаря им мы птоже несколько раз ходили на поиски пропавших. Это трудно, зябко, грязно, но даже если, прочесав какой-­то квадрат леса, ты никого не нашел — уже сделал доброе дело, потому что закрыл этот участок. Другие пойдут дальше, и, возможно, их труд увенчается успехом. Поисковики делают это на добровольных началах, тратят свое время и силы на то, чтобы спасти чьи-­то жизни. И это заслуживает невероятного уважения. Порой смотришь на наш мир и понимаешь, насколько он несовершенен, занят не тем, чем нужно. Надо приучить себя к тому, чтобы отдавать какое-­то количество времени людям, которые в этом нуждаются.

— Вашей дочери — тринадцать?

— Да, сложный возраст. Секретов много. Причем при самых откровенных и искренних разговорах, максимальной моей открытости и готовности ее выслушать, дать совет, редко получается достучаться. Маша внимательно меня слушает, кивает и уверяет, что все хорошо.

— Но вы чувствуете, что это не так?

— Конечно, там свой мир, со своими проблемами, первой влюбленностью, переживаниями. Проверяются дружеские отношения на крепость, я вижу массу разочарований близкими друзьями, подругами. Уже начинает ее трогать этот мир своими проявлениями. Конечно, хочется, чтобы нашим детям жилось лучше, чем нам, хочется уберечь их от страданий, но это, увы, невозможно.

— Есть вещи, которые вас объединяют?

— Кино и боулинг сработают всегда! (Смеется.) Я сам люблю проводить время в кинотеатре, раньше ходил туда один, потому что это прекрасное место помолчать, получить впечатления и просто отдохнуть. Может, я не очень изобретателен в своих встречах с Машей, но я люблю показывать ей новые картины, потом мы идем куда-­то прогуляться, перекусить в кафе, разговариваем… Я очень люблю наши встречи, дорожу ими и нуждаюсь в них.

— Как думаете, она вами гордится?

— Не знаю, я как человек скромный вообще не понимаю, как можно мною гордиться — я не сделал ничего сверхъестественного. Но хорошо хотя бы то, что она не потратит так много лет на путь в город, в котором сбываются мечты. Я сюда приехал поздновато, а она уже здесь. Для нее это родной город, осталось только найти свой путь, дорогу, по которой она будет идти, желательно со смыслом и с идеей приносить пользу.