Карина Андоленко: «Мне часто приписывают романы с коллегами»
WomanHit.ru обсудил с актрисой женскую красоту, нелепые слухи и жизнь в самолетах
«Утром она проснулась знаменитой» не про Карину Андоленко. К своей славе актриса шла медленно, но верно. Но зато сейчас она заняла свое место на актерском Олимпе всерьез и надолго.
— Карина, вы помните тот момент, когда решили, что станете актрисой?
— Помню, в шесть лет увидела по телевизору концерт пианиста, мне так понравилось, что я выпросила у мамы фортепиано и попросила отдать в музыкальную школу. Хотя потом об этом сильно пожалела, когда все гуляли во дворе, а я должна была с утра и до ночи играть гаммы и учить сольфеджио. Получается, с шести лет я была на сцене, пусть и в другой специализации. Но в двенадцать лет мне подружка сказала, что появился театральный кружок. Я решила пойти посмотреть, что это такое. И столько любви было в этом кружке, такой замечательный педагог, любящий детей. Это была атмосфера романтики, она меня и затянула. Мы все вместе читали пьесы, пили чай, много говорили, делились впечатлениями, тем, что мы чувствовали. В тринадцать лет мама подарила мне полное собрание сочинений Станиславского. И перечитав все в этом возрасте, но ничего не поняв, я все же решила, что хочу заниматься только театром. И вот по сей день занимаюсь.
— В своих интервью на вопросы о том, кому вы обязаны профессиональным ростом, вы обычно называете двух людей — Константина Райкина и Егора Кончаловского. Почему их?
— Теперь в моем списке еще и Сережа Безруков. Объясню про каждого. Константин Аркадьевич взял меня к себе на курс, что-то разглядел, за что я ему благодарна. Увидел, что можно меня чему-то научить. Его школа достаточно жесткая для многих, но я бы нигде больше не хотела учиться. Мы посвящали театру, этюдам, отрывкам и учебе 24 часа в сутки. Я только на четвертом курсе узнала, что есть какие-то другие места в Москве, кроме Тверской, Белорусской, где находилось общежитие, и Камергерского переулка. Максимум, это еще была Марьина Роща, куда мы ездили в «Сатирикон». Он привил нам творческую жадность и выносливость, за это я ему безумно благодарна.
Егор дал мне возможность. Я честно ему сказала, что вряд ли буду у него сниматься, потому что у меня этюды, в классе концерты, мне там полы надо мыть. И его не испугало, что я не знала, что такое крупный план, средний и общий, что такое «выход на точку». Он меня взял и многое объяснил. Например, открыл громадное количество фильмов и режиссеров. Я приходила на съемки, он давал мне список мастеров, работы которых я должна была посмотреть, прийти и поделиться с ним впечатлением. Это дорогого стоит.
А Сережа Безруков, который сейчас есть в моей жизни, у которого я работаю в театре, — это моя третья опорная точка в профессии. Он человек-оркестр. С ним большое счастье и выходить на сцену, и работать как с режиссером. Мы же всегда ищем комфортные точки, и очень не любим выходить за их границы. Но как только он замечает, где тебе комфортно, сразу бросает в дебри. И только когда ты выходишь из зоны комфорта, только тогда ты можешь научиться чему-то новому.
— Слышал, что ваша мама смеялась, когда вы решили поступать в Школу-студию МХАТ к Райкину. Почему?
— Потому что я была домашним ребенком. Что-то между девочкой и тюленем. Я не занималась физкультурой. У меня была только музыкальная школа. Я не знала, что такое танцы. Я занималась вокалом, пианино, литературой, но в плане физики танцев — этого в моей жизни не было никогда. А поскольку мы из другого города и не были театрально подкованы, знали только людей из телевизора, а это был Константин Аркадьевич Райкин, — что у него пластический театр, что у него все легкие, танцующие и грациозные. И когда мама узнала, то расхохоталась, что ее Буратино поедет поступать к нему.
— Кумиры в профессии у вас были?
— У меня не было, как у многих девчонок, фанатизма — чтобы ходить с дневником, а там Ди Каприо. Обошло стороной. Есть люди, которые мне сильно нравятся, которыми я восхищаюсь. Например, Мерил Стрип, Марион Котийяр — я не могу схематично разложить их игру, не могу понять, как они это делают, не понимаю их формул. И мне хочется на них равняться. И быть не то чтобы на них похожей, а также честно уметь отдаваться профессии.
— Так вы выбираете кино или театр?
— И кино, и театр. Я люблю их одинаково. Кино для меня — романтика. Ты не знаешь, в каком городе, в какой стране окажешься завтра. И за счет того, что это сжатые сроки и некое шоу за стеклом, ты 24 часа в сутки находишься с людьми в совершенно чужой для тебя обстановке. Сначала вы можете не принимать друг друга, но тебе нужно с ними создать что-то настоящее, то, к чему все и стремятся. Появляется только ваш мир, ваши шутки, у каждой съемочной группы своя атмосфера, цветовая гамма, свои ноты общения. Это здорово. А театр — это такая большая мастерская. Это дом. А в доме всякое бывает. Но без этой опорной точки актер не может существовать, не заякорившись. Театр дает более глубинный процесс. Он честнее, но он и сложнее. В кино ты можешь попросить актерский дубль, если не уверен. В театре такого нет. Либо берешь зал и отправляешься с ним в путешествие, и тебе доверяют люди три часа своей жизни, либо нет.
— Вам приписывают романы со многими известными людьми. Как относитесь к таким разговорам?
— Раньше меня это очень сильно расстраивало, потому что нужно было что-то доказывать. Как будто ты «двойку» получил незаслуженно. Сейчас иногда становится немного грустно, что людей интересует больше не то, что мы делаем в нашей профессии, а что мы делаем за рамками ее. Но я спокойна. Потому что я же про себя все знаю. Есть замечательная поговорка: «На каждый роток не накинешь платок!» Но если говорят, значит, помнят. (Смеется.) Наверное, так. Меня это как-то не сильно тревожит. Мои близкие в курсе всех моих дел. И даже если вышла какая-то нелепая статья, то они понимают, что такого не может быть. Теперь они звонят и говорят: «Прикольно. Поздравляем! Знаешь, что у тебя новый ухажер!» Я сама не отслеживаю, но мне регулярно сообщают друзья. Как правило, приписывают ведь романы с партнером. В этот момент ты думаешь: «О! Значит, мы неплохо сыграли, раз такое говорят».
— Красивой женщине-актрисе проще или сложнее в профессии?
— Я об этом не думала. Знаете, одной красоты недостаточно в этой профессии. Она не греет и не холодит. Помимо красоты должно быть наличие какого-то сундучка волшебного внутри тебя.
— Вам красота помогала?
— Не могу сказать, что я зациклена на своей внешности так, что оцениваю себя. Мне намного важнее какие-то другие мои качества. Насколько я внутренне развиваюсь. Успеваю ли я в этой гонке понять, чего я сама хочу. Насколько я честной была в той или иной работе. Чему я по максимуму научилась. У меня вектор туда направлен. Красота самая большая идет изнутри. Часто бывает, что у человека по каким-то канонам, которые придумал другой закомплексованный человек, не такой правильный нос или не настолько большие глаза, а он притягивает. Вот он (или она) идет, и ты не можешь оторвать от него глаз. Для меня самое важное — этот внутренний свет. Свеча, которая горит в человеке. А гнаться за мифической красотой — это утопия. Стандарты все время меняются. Невозможно под всех подстроиться. Если на этом зацикливаться, то у человека может случиться катастрофа. В общем, этого мало для востребованности, для гармонии, для ощущения кайфа и счастья.
— Можно сказать, что поэтому вы запросто в соцсетях выкладываете свои фото без макияжа?
— Да. Я артистка, я не модель. Как сказал один из моих педагогов: «Ты должна выходить на сцену или в кадр и там загораться». А если артиста становится много за кадром, значит, его мало в кадре.
— Но вас часто называют красивой. И фигура отличная. Что это — диеты, фитнес или гены?
— Когда съемочный период, то мне, конечно, сложно еще заниматься спортом. Просто нет времени. Например, недавно были две параллельные картины, я жила в самолете. Мне было не до фитнеса. А вот когда возникают перерывчики, то я сразу иду в спортзал, на йогу. И я всегда вожу с собой скакалку. Если не в семь утра на смену, то двадцать минут на скакалке заменяет мне любой спортзал. Ну и стараюсь не объедаться на ночь.
— А как же кинокорм?
— Я не ем кинокорм. На площадке стараюсь пить кефир, есть яблоки, овощи свежие или на пару. Есть доля правды в высказывании, что художник должен быть голодным. Не настолько, чтобы падать в голодный обморок, но он не должен и быть перекормленным. Я сразу хочу спать, какое творчество? Дайте мне интересное кино, я пойду поваляюсь. Поэтому ем я дробно и часто. Каждые два часа что-то подъедаю, но не перекармливаю свой организм.
— Когда нет съемок, как расслабляетесь?
— Иногда я могу позволить себе весь день пролежать дома в релаксе с хорошей книгой. Или просмотреть семь милых, добрых и сказочных фильмов подряд. Порой нужны такие перезагрузки, чтобы полностью расслабить всю свою психику. Но чаще это путешествия, общение с семьей и друзьями, кино, театр. Мне очень повезло, я соединила профессию с хобби. А когда ты очень сильно любишь профессию, ты не так сильно устаешь.
— В вашей профессии могут быть просто друзья-мужчины?
— Они не только в актерской профессии могут быть. У меня их много, друзей-парней. Наверное, от этого так часто и приписывают романы с коллегами. Дружба для меня — это какая-то духовная любовь. Мы одинаково хотим быть услышанными, быть понятыми, нужными. И не важно, мужчина это или женщина. Хочется чувствовать искренность по отношению друг к другу. Друзья-мужчины — это круто! Это возможность улететь на другую планету. У них абсолютно другая логика.
— А с одногруппниками — Анной Чиповской, Гелой Месхи, Никитой Ефремовым, Павлом Прилучным — общаетесь?
— У меня самый крутой и самый талантливый в мире курс. Мы очень все друг друга любим. Благодарю высшие силы, что когда-то меня взял Константин Аркадьевич и дал такую семью. Мы не друзья. У нас стерты границы. Мы просто семья.
