Дэниел Рэдклифф: «Брак — это огромный стресс, но мне он скоро светит»
Актер, сыгравший когда-то Гарри Поттера, готовится к свадьбе. Подробности — в интервью
Дэниела Рэдклиффа нельзя назвать типичным ребенком-актером. Он не зависает в ночных клубах, не меняет пассий как перчатки да и вообще ведет себя как примерный английский юноша. А главное — не ищет новую франшизу, в которую можно впиться зубами и выгрызать из нее миллионы еще лет десять. Вместо этого он без устали пытается доказать всем, что способен на большее, играя абсолютно неформатные роли. Но в действительности смог ли вырасти мальчик, который выжил?
— Когда камеры включаются, многие актеры говорят, что их охватывает паника. Дэн, у тебя тоже так?
— Ничего подобного! Понимаю, адреналин скачет, когда тебе надо прыгать в окно, но с обычными сценами-то чего паниковать? В конце концов если с первого раза не получится, всегда можно снять еще дубль. Это просто работа, и относиться к ней надо соответствующе.
— Кажется, я читала в интервью, будто ты замираешь при определенных моментах на съемках. Это действительно бывает полезно?
— Думаю, я мог такое сказать про свои первые прослушивания на роль Гарри Поттера. Не знаю, чем это может быть полезно. Хотя я и тогда не считал себя ребенком-актером, которому позволено переигрывать из-за недостатка опыта или слишком восторгаться происходящим, аж до онемения. Ты просто радуешься, что тебя взяли на роль, и на камере может быть видна скорее эта детская непосредственность. А уж неметь зачем. (Смеется.) Я и в обычной жизни не особо понимаю, как это — онеметь. Вот мои родители увлекаются медитацией, но мне было бы странно стоять в одной позе и искать какой-то внут-ренний покой. Вы тут отдыхаете, а жизнь-то идет!
— А в театре ты такой же?
— Ой, там совсем другое дело. Адреналина куча! Просто выйти на сцену, зная, что на тебя будут смотреть миллионы глаз, уже страшно. В какой-то момент со страха ты можешь забыть, как ноги передвигать. Помню, со мной так случилось во время танца на «Оскаре». В итоге просто сказал себе: «Ты же репетировал. Ты знаешь, как это делать», — и успокоился. Только на сцене можно испытать спонтанные эмоции, и этим театр для меня ценен. Здесь у тебя нет второго шанса. Собственно, последнее, что я говорю себе перед тем, как лечь спать: «Блин, ну вот зачем я делаю это? Это же страшно!» А потом ты просто выходишь на подмостки, и все начинает каким-то образом получаться, и волнение уходит сам собой.
— Как ты считаешь, такая сила духа и спокойствие важны в актерском ремесле?
— Честно говоря, не знаю. Все делают свою работу по-разному. В моем случае куда важнее оказалось быть на съемках честным и открытым. Мне кажется, остальное — это просто следствие. После двадцати лет я осознал, что спокойствие — это очень неплохое состояние, не для работы, конечно, а вообще для жизни. Но мне для этого пришлось распрощаться с алкоголем, даже дважды. Все же к нему очень быстро привыкаешь, особенно когда не хочешь встречаться со своими эмоциями, а мечтаешь просто забыться. Исключил выпивку из жизни, и в голове тут же прозвучало: «Так, теперь придется реально задавать себе неудобные вопросы и отвечать на них… Кто я на самом деле? Кем хочу быть?» И кажется, я все же начал приближаться к ответам. Пока их не нашел, но чувствую, что моя энергия не утекает в попытках быть тем, кем я не являюсь.
— Ты стал себе больше доверять, полностью избавившись от этой зависимости?
— Думаю, да, хотя, если честно, у меня с доверием никогда не было проблем. Я всегда жил инстинктами. И сейчас, когда мне почти тридцать, я лучше осознаю, чего хочу, а что мне делать точно не надо. Наверное, это только с возрастом приходит. В юности бросает то туда, то сюда.
— Да уж, тебя побросало прилично, кого ты только не играл! От поэта Аллена Гинзберга до парня, у которого неожиданно стали расти рога, и даже живой труп был в твоей фильмографии… Не жалеешь о каких-то ролях?
— Если ты жалеешь, значит, можешь вернуться в прошлое и все изменить. А если не можешь, то зачем изводить себя? Все же логично. Если я снимался в каком-то фильме, то наверняка извлек из этого какой-то урок. Уж точно это не было пустой тратой времени. Так что мне бы не хотелось ничего менять. Конечно, чего лукавить, некоторые роли я выбирал, потому что надеялся на награды, но прошли годы — и я могу трезво оценить то, что получилось. Да, приз мне не дали, но я сыграл хорошо. Стыдиться незачем. Вообще, многие артисты стремятся разно-образить свое амплуа, но у них оказывается больше ограничений, чем у меня, хоть меня и называли раньше актером одной роли. Вот Пол Дано, к примеру, с которым я снимался в картине «Человек — швейцарский нож», умеет выбирать совершенно разных персонажей, у него вообще нет как такового амплуа. Многие ему завидуют. Это очень хорошо, когда ты можешь варьировать свою работу, а не застреваешь в одном образе. Вот, к примеру, мне бы хотелось сыграть в каком-нибудь огромном фильме-катастрофе. Надеюсь, представится шанс. Наверное, я в удачном положении сейчас: финансовая независимость дает мне возможность делать то, что мне действительно нравится. Что самое смешное, в реальной жизни я раб привычек, погрязнуть в рутине для меня — обычное дело. Хорошо хоть, работа есть, а то бы всю жизнь валялся на диване.
— Разве неудивительно, что ты стал знаменитым в таком юном возрасте, но слава тебя не изменила?
— Мне это постоянно говорят. Журналисты уверены, что к ним выйдет испорченный популярностью и деньгами мальчишка. (Смеется.) И вот с такими абсолютно одинаковыми ожиданиями я сталкиваюсь последние двадцать лет. Я вроде обязан быть настоящим мерзавцем, но я не такой.
— И при этом тебя все знают. Ты стал мегазвездой именно благодаря этой роли.
— Да, и, с одной стороны, это странно, но с другой — совершенно привычно. Самым потрясающим было, когда люди подходили ко мне на улице или в магазине. И мне было так приятно их внимание! Когда я куда-то иду со своей девушкой или с друзьями и подобное происходит, им становится неловко, а мне нет. Забавно, да? К тому же это секундное дело — подошел к тебе человек, пожал руку, сделал селфи и отправился дальше довольный. Пусть другие называют мою жизнь странной, а меня все устраивает. Либо я просто привык. (Смеется.)
— А родители как отнеслись к тому, что ты будешь играть в «Гарри Поттере»?
— Тогда речь шла о шести фильмах, которые будут сниматься в Лос-Анджелесе. Как только мама и папа услышали об этом, они тут же сказали: «Нет, это слишком». Мне даже ничего не сообщили. Месяца три ничего не было слышно, а потом продюсеры снова появились, но уже с другим предложением: два фильма и съемки в Англии. Родители разрешили походить на пробы. И все завертелось.
— После «Гарри Поттера» твоя популярность поутихла?
— Да, я еле успел расставить приоритеты в своей актерской жизни, понимал ведь, что Поттериана — это не навсегда. И так не хотелось думать, что это лучшее, на что я способен. Возможно, подобное больше не повторится, но я решил, что надо радоваться, что это вообще было в моей жизни. В конце концов могли выбрать любого мальчишку, а взяли меня.
— Больше таких масштабных франшиз не хочется?
— Не уверен. Некоторые мои друзья мечтают об этом. Мол, после франшизы они наконец смогут играть что хотят. Ну вот я после франшизы, и что? Вообще мы, актеры, непонятные люди. К примеру, когда моя девушка идет на прослушивание, она не думает о самом проекте. Просто испытывает судьбу. И девяносто девять процентов артистов поступают так же. Так что я в крайне выгодной позиции: могу легко отказаться от проекта без всяких прослушиваний, если мне не нравится идея. Также и с франшизами: если задумка будет крутая — я соглашусь.
— В «Иллюзии обмана−2» ты играешь богатого испорченного парня, настоящего, как ты выразился, мерзавца. Тебе понравилось?
— Безумно! Хотелось наконец показать, что я могу быть другим, что у меня, черт возьми, есть чувство юмора. Хотелось сыграть на все сто, а не мотаться между тремя полюсами под названиями «Ты козел», «Ты все провалишь» и «Ты этого не заслужил».
— Тогда у меня не остается никаких сомнений в том, что ты хороший парень. Придется, видимо, взять это на веру.
— И это очень приятно слышать. Никогда не знал, как реагировать на комплименты, но все равно мне очень лестно. Если честно, актерам в реальной жизни надо просто показать, что они тоже люди, но многие и с этим не могут справиться. Звездная болезнь не сказки. По молодости меня считали неаккуратным, громким и вообще невыносимым. Прятали от меня хрупкие вещи перед интервью. Да, я неловкий, но ты же видишь, что ваза цела и невредима, да и стаканы не побил. (Смеется.)
— Как у тебя вышло сохранить свои человеческие качества в актерском мире?
— Сложно сказать. Наверное, повлияло то, что я начал сниматься в Лондоне, а только потом попал в, как принято считать, испорченный Лос-Анджелес. Но я прекрасно видел, какую репутацию имеет большая часть звезд, и мне подобного не хотелось. Да и к тому же я знал, что за любой фортель тут же получу от родителей.
— Критики писали, что твой последний фильм — «Опасное задание» — напомнил им «Погребенный заживо» и подобные проекты, где герой находится в изоляции и разговаривает со всеми по телефону. Как ты относишься к тому, что твои картины сравнивают с другими?
— В сущности, в кино сложно придумать что-то новое, поэтому я нормально воспринимаю сравнения. Главное другое — понравилось ли мне сниматься в этом фильме? Доволен ли я результатом? Я никогда не пересматриваю потом картины, в которых играл, поэтому основным для меня остается впечатление от работы и премьерного показа.
— С партнершей по фильму, актрисой Грейс Гаммер, у вас практически не было совместных сцен. Как же получилось показать правдоподобные отношения?
— Мы с Грейс пару дней репетировали, старались выстроить историю жизни персонажей. И все в итоге получилось, потому что Грейс — великолепная актриса. Без преувеличений. Повезло, что мы с ней думали в одном направлении и были открыты друг другу.
— Какой из своих фильмов ты считаешь недооцененным публикой или критиками?
— Наверно, это «Дружба и никакого секса?». В трейлере показали, будто это легкая и смешная романтическая комедия, хотя проект был совсем не про это. Но маркетологи, видимо, решили, что так в кинотеатры придет больше народу. Понятно, что картины вроде «Человек — швейцарский нож» мало кто смотрит, это крайне специфическое кино, но я надеялся, что «Дружбу…» все же оценит больше людей.
— С какими режиссерами ты бы хотел поработать?
— О, у меня целый лист желаний есть! В нем братья Коэны, Уэс Андерсон, Квентин Тарантино, Мартин МакДона. Что касается Тарантино, я понятия не имею, кого бы мог у него сыграть, но сразу знаю, это было бы чертовски круто! Главное, не прочитать в сценарии «И тут он раздирает им глотки голыми руками». (Хохочет.) С моей внешностью это будет бомба!
— Почему ты не пользуешься социальными сетями?
— У моей девушки Эрин есть Твиттер. Пару дней назад она перепостила что-то политическое, и я чуть дыру не протер в ее телефоне: там все спорят, какие-то сетевые войны затевают. Думаю, если бы я завел аккаунт, то тоже бы начал воевать. (Смеется.) Поэтому держусь, в мире и так столько ненависти. Зачем ее множить.
— А вообще отказаться от актерской профессии ты бы сумел? Совсем не играть нигде — ни в кино, ни в театре?
— Думаю, нет. Как можно отказаться от работы, которая приносит тебе удовольствие? Тогда надо найти что-то не менее классное сначала.
— Складывается ощущение, что ты помешан на работе, ведь снимаешься постоянно.
— Нет, это вообще не от меня зависит. Иногда после окончания работы над фильмом тебя сразу зовут в другой, но чаще происходит по-другому: наступает пауза в месяц или даже в три — и ее необходимо чем-то заполнить. Когда ты актер, нужно привыкнуть, что все вот так нестабильно. Ты ничего не контролируешь. Я обещал Эрин свозить ее наконец в отпуск, в этом году еще ни разу нормально не отдыхали. И все никак не получается. Уже устал ее подводить. Думаю, просто возьму, как говорится, отгул — и мы куда-то поедем вместе и наконец переключимся. В конце концов за пару недель ничего не случится. Я же не ядерную кнопку контролирую. (Смеется.) Понятно, что у меня есть работа, которую я люблю всей душой, но я люблю и Эрин — приходится идти на компромиссы. В общем, весь этот рассказ я хотел свести к тому, что да, я трудоголик и мне нравится, когда я занят в проектах, но в последний год я учусь отдыхать. Оказывается, я этого не умел раньше.
— Тут ты прав, этому можно научиться. Хотя поначалу кажется странным, как тебе может быть комфортно, если ты ничего не делаешь.
— Вот-вот, я стал устраивать себе небольшие выходные — один день на неделе. Сначала все равно хотелось схватиться за какой-то сценарий из стопки, читать, делать заметки, но я себя останавливал. Напоминал, что это не потраченное зря время, а время наедине с собой, возможность поразмыслить. И стало получаться. Теперь главное — не злоупотреблять. (Смеется.)
— Чем же ты занимаешься в свободные дни?
— Очень много читаю. Пытался смотреть фильмы, но не пошло. Абсолютно не расслабляет. Если картина хорошая, я сразу начинаю завидовать актерам, которые там играют. А если плохая, просто выключаю телевизор. С книгами совершенно другая история. Вот мне недавно подарили «Темные деньги» Джейн Майер. Вещь шикарная! Если ты ее еще не читала, советую быстрей это сделать. Не пожалеешь. Когда я ее открыл, то сначала подумал, что будет сухое журналистское повествование, а начал читать — и меня захватило с первых страниц.
— Сейчас в прессе все разговоры о том, что ты сделал предложение своей девушке Эрин Дарк. Это правда?
— Мы вместе почти пять лет и давно говорим о свадьбе. Кольцо я уже купил, но больше пока ничего говорить не буду. Помнится, три года назад уже ходили слухи о нашей помолвке, но отец Эрин их опроверг. Не хочу больше рисковать. Есть в браке что-то фантастическое… Конечно, это стресс, но думаю, мне это скоро светит. (Подмигивает.)
