Мария Аниканова: «Нельзя сохранять семью ради детей»
Пережив три развода, актриса призналась в интервью, что пока не готова к серьезным отношениям
Актриса Мария Аниканова могла стать известной фигуристкой, но встреча с режиссером Сергеем Соловьевым изменила все. Она почувствовала, что именно теперь занимается своим делом. Но фигурное катание дважды приходило в ее личную жизнь с будущими олимпийскими чемпионами, первым мужем — Евгением Платовым — и Ильей Куликом, с которым ее связывал гражданский брак. И развело их тоже фигурное катание… Во втором браке, с актером Андреем Сипиным, родилась долгожданная дочь Аглая. О том, почему не сложились и эти отношения, в чем винит и за что хвалит себя Мария, а также о взрослении и мечтах — в интервью журнала «Атмосфера».
— Мария, вам легко дался переход из спорта совсем в другой мир?
— Нелегко. Как это ни смешно, главная сложность заключалась в том, что, мне казалось, в кино никто не работает, ничего не делает. Я же привыкла пахать с шести утра и до двенадцати ночи, потому что каждый день у меня были по две-три тренировки, общая физическая подготовка, хореография, да еще я ездила на каток через всю Москву. Когда же начала работать у Сергея Александровича Соловьева в «Доме под звездным небом», то смена длилась восемь часов, и одну сцену могли снимать неделю, а неделю — сидеть и ждать погоду, да и вообще я была потрясена, что в кино ты все время чего-то ждешь. Меня спрашивали: «Ты не устала?» — а я думала: «Они, наверное, надо мной издеваются». Но все актеры, как мне казалось, жутко уставали. Тогда я не понимала почему. Сейчас, уже при новом графике работы в кино, все по-другому: и смена длится двенадцать часов, и теперь, будучи в профессии, я уже знаю, от чего можно устать.
— Спортивная закалка вам теперь пригодилась…
— Конечно. Сейчас иногда приходится работать сутками, не закрывая глаз. Я видела, как люди спят с открытыми глазами, как режиссер иногда у монитора тоже засыпает от усталости, и только актер должен быть самым живым человеком на площадке. Один раз, во втором сезоне «Нюхача», мы снимались с Кириллом Кяро восемнадцать или двадцать часов, и где-то под утро я поймала себя на том, что не очень хорошо вижу его, а он — меня. И у нас была только одна задача: не упасть лицом в тарелку. Потом посмотрела сцену и удивилась: «А ничего! И даже взгляд осознанный». (Улыбается.) Но когда ты увлечена, на дело аккумулируются все силы, и времени не замечаешь.
— Маша, вас, кажется, поставили на коньки в два года. В таком малом возрасте, а может, чуть постарше, у вас уже проглядывал характер или он воспитался от спорта?
— Признаюсь, я не спортсменка по своей сути. Поэтому не могу сказать, что у меня спортивный характер. Я не люблю соревноваться — лучше отойду в сторону, но не буду доказывать, что первая и лучшая, хотя мне очень приятно, когда меня хвалят. Во мне в какой-то момент пытались воспитать такую черту, как спортивная злость, но это так и не удалось. Я просто бросила фигурное катание.
— Значит, это было связано не столько с уходом Петра Чернышева, с которым вы катались в паре?..
— Это было еще до Чернышева, и бросила я именно потому, что меня хотели переделать, а этого делать нельзя.
— А что говорила мама, когда вы первый раз бросили кататься?
— Мама была в ужасе. Самое страшное для нее заключалось в том, что мне нечем будет заняться, и я буду с ключом на шее болтаться по двору. Потому что в школе я, по сути, не училась, проводила время на катке. Поступать мне было некуда, я понимала, что ничего не знаю, могу идти только в физкультурный институт. (Смеется.) Мама мне купила книги по анатомии и не только, чтобы готовилась, но через полгода я сама захотела вернуться в фигурное катание, потому что привыкла пахать. И вот тогда уже появился Петя, мы с ним встали в пару. Но полгода перерыва — это огромный срок в профессиональном спорте, я сложно восстанавливалась, и Петю нужно было еще переучивать для танцев. И вот, за три дня до старта наших первых соревнований, он решил, что уедет жить в Америку. И на этом я уже закончила со спортом.
— Вы сильно переживали?
— Естественно, я рыдала, потому что за год было вложено столько труда, просто нечеловеческих сил! И хоть у нас были не самые простые человеческие отношения, но я понимала, что работала на результат, и вот-вот мы должны были показать плоды нашей работы, и вдруг… раз, и все рухнуло.
— И вы не стали искать нового партнера?
— Нет, я искала, но не успела найти. Осталась кататься, но в этот момент мне позвонили с «Мосфильма». И мама сказала: «Сходи, пока ты свободна. Когда еще побываешь на „Мосфильме“?..» И я пошла на киностудию просто как на экскурсию, зная, что больше мне такая возможность не представится. И вот уже скоро тридцать лет, как я туда хожу. (Смеется.)
— Начав учиться, вы никогда не жалели, что ушли из спорта?
— Никогда! У меня были порывы, потому что тело требовало физической нагрузки, но мне хватало буквально пятнадцати минут. На фигурное катание меня отдала мама, и, видимо, это изначально было не мое. Помню, как однажды мы встретились с Мариной Анисиной, которая тогда еще не была олимпийской чемпионкой, и она спроси-ла меня: «Ты не жалеешь?..» И я ответила, что ни секунды: я занимаюсь своим делом, в котором буду терпеть, ждать и работать столько, сколько надо. Она не могла понять, как это: я же дочка тренера, у меня все родные там, и вдруг… Она сказала: «Я бы с удовольствием тоже снялась в кино, но фигурное катание ни на что не променяю».Наверное, каждый должен заниматься своим делом, поэтому у меня ни разу не закралась мысль бросить актерскую профессию, хотя она очень зависима.
— Сергей Соловьев после съемок сразу взял вас к себе во ВГИК. Но потом вы решили перейти в театральное училище им. Щукина. Вы чувст-вовали какое-то неудобство перед ним?
— Да, он считал, что это неправильный шаг в профессиональном смысле. И очень расстраивался. Был удивлен. Представляете, он взял меня и сниматься, и учиться без экзаменов, а через год я вдруг говорю ему, что ухожу. Безусловно, я испытывала неловкость, но до сих пор благодарна Сергею Александровичу: ни разу в жизни он не показал мне, что обиделся или оскорбился. Мало того, он продолжал звать меня в свои картины и спектакли, когда увлекся театром.
— И потом случилась совместная работа — Кити в «Анне Карениной»…
— Кити я попросила сама. Первый раз Сергей Александрович готовился снимать картину, когда я еще училась в Щукинском училище. Эти пробы до сих пор хранятся у меня дома. И вот через пятнадцать лет мимоходом услышала от одного артиста: «Представляешь, я вчера пробовался на Левина». Я спросила: «А кто снимает „Каренину“?» — и, узнав, что Соловьев, сама позвонила ему и долго настаивала на том, что мне по-прежнему шестнадцать лет, хотя я была гораздо старше. Он все-таки рискнул, позвал на пробы. В результате меня утвердили.
— Кстати, а как вы к себе относились в девичестве: считали привлекательной, красивой?..
— Пока Соловьев мне не сказал, что я привлекательна и даже красива, чему, признаюсь, очень удивилась, никогда об этом не думала. И слов таких ни от кого не слышала.
— И от мамы?!
— Ну, она, конечно же, говорила. Но в глубине души я же понимала, что мама — это мама, она меня любит, поэтому я для нее самая красивая. Совершенно не воспринимала ее слова за чистую монету. В меня влюблялись, но я не понимала почему. Наверное, я не была готова к этому и всех своих поклонников со свиданий приводила домой. Они общались с мамой, а я смотрела телевизор, занималась своими делами и в очередной раз думала: «Боже мой, когда он уже уйдет?!» Даже бабушка — советской закалки — удивлялась. А мама заявляла: «Если ты сейчас же не пойдешь на свидание, я отрекусь от своих материнских прав!» (Смеется.)
— То есть мама не радовалась, что вы примерная хорошая девочка?
— Так мне уже восемнадцать лет было, а я все дома сидела. Даже в кино с мальчиками не ходила. А потом я встретила Женю Платова…
— Вы вышли замуж в девятнадцать лет. И как вам, такой юной, было в браке?
— Никак. Я училась в Щукинском училище, поэтому мне было не до замужества. Ведь после фигурного катания попала в абсолютно другую атмосферу и столько узнавала каждый день, что не могла узнать за все время в фигурном катании. Женя все время был на сборах, жил в своем мире, а я — в своем, поэтому, собственно, через какое-то время мы и развелись.
— Он же звал вас с собой в Америку?
— Звал, но я не поехала, потому что не знала, как себя там реализовать.
— А если б не уехал, все равно бы пришли к разводу?
— Да. Может быть, чуть позже. Мы поженились, когда я поступила в Щукинское училище, а расстались, когда пришла в «Современник». Это не было для нас драмой, мы смеялись, когда разводились, потому что решение было обоюдным, без обид. Мы остались в хороших отношениях.
— Вы ведь в детстве и юности знали Галину Борисовну Волчек как ближайшую подругу Татьяны Анатольевны Тарасовой…
— Конечно. И мама, естественно, с Волчек общалась. Очень часто мы оказывались в одних и тех же местах. «Современник» ехал в Томск с гастролями, мы туда же — на сборы, а еще в Северо-Донецк и Одессу — в этих трех городах часто пересекались. Гастроли были по месяцу, сборы — тоже, и все мы жили как одна семья. Волчек почему-то называла меня «Девочка Антониони». Но когда я поступала в театр, то строго-настрого запретила всем оказывать мне какую-либо протекцию. Однако Галина Борисовна меня даже не узнала, и фамилии у нас с мамой разные. И только когда меня взяли, Татьяна Анатольевна ей позвонила и сказала, что я та самая «девочка Антониони».
— Как получилось, что вы и во второй раз связали судьбу с фигуристом?
— Не знаю. Когда Олег Иванович Янковский спросил меня: «Ты их что, в троллейбусах всех находишь?!» — я не знала, что ответить. Наверное, просто окружение осталось прежним. Ведь мы с Ильей столкнулись в гостях у Татьяны Анатольевны Тарасовой.
— А в театрально-киношном кругу вас никто не заинтересовал?
— Увлечения были наверняка, мы же люди эмоциональные. Я влюблялась в талант, а сейчас, с возрастом, понимаю, что не только обаянием должен брать мужчина и не обязательно талантом, а человеческими качествами. В сорок пять для меня это уже гораздо важнее. Это счастье, когда так складывается, что люди всю жизнь вместе, и оба гармонично развиваются, как, например, Татьяна Анатольевна Тарасова и ее муж, пианист Владимир Всеволодович Крайнев. Им всегда было интересно друг с другом.
— Казалось, что с Ильей Куликом у вас все гармонично, вы были счастливы…
— Конечно, были. И мы прожили два очень насыщенных, интересных года. Я принимала участие в каких-то его творческих идеях и помогала ему морально готовиться к Олимпиаде. Однажды мне даже приснился сон, как мы получаем миллион долларов. Из чего я почему-то сделала вывод, что он станет олимпийским чемпионом. Я рассказала ему, он очень смеялся, но олимпийским чемпионом все-таки стал. (Смеется.) Я и с Ильей попыталась поехать в Америку: подумала, раз судьба толкает меня туда второй раз — возможно, у меня что-то получится. Посмотрела и поняла, что меня это не устраивает: мы вместе делали номера для его выступлений, но это была Илюшина история. А мне не хватало работы в кадре, запаха кулис и собственной реализованности… Я не могла ему это объяснить. Поэтому мы тоже расстались.
— А он пытался уговорить вас остаться в Америке? Переживал расставание?
— Это было совместное решение, так как стало понятно, что мне будет лучше в Москве, а ему — ездить по миру. После возвращения меня снова взяли в «Современник», ко мне вернулись все старые роли. Потом стали появляться новые. За что я до сих пор не устаю благодарить Галину Борисовну.
— Вы много играете в театре, но зачастую не в премьерах, а вводитесь в старые спектакли. А это ведь не очень благодарная вещь…
— Я не согласна с этим. Смотря какие цели преследовать. Я люблю и вводы, если интересная роль. Когда Агаше было восемь месяцев, неожиданно ушла из театра Лена Яковлева, а послезавтра — «Вишневый сад». И вот десять вечера, мне звонит Сережа Гармаш и спрашивает: «Аниканова, ты можешь послезавтра сыграть Варю? Ты же в спектакле (до этого я играла Аню), давай завтра порепетируем?..» А я как раз отпустила няню на неделю. Он попросил меня решить эту проблему, сказал: «Мне до двенадцати ночи надо позвонить народным артистам, чтобы они завтра пришли на репетицию». Я согласилась, за час нашла другую няню и утром поехала репетировать.
— Мама жила тогда во Франции?
— Нет, но она работала, не могла сидеть с Агашей. Часов восемь или десять шла репетиция, менялись артисты, сцены, я совершенно ошалела, а на следующий день пошла и сыграла. Считаю, мне очень повезло: я уже чувствовала, что выросла из роли Ани, и Варя пришла ко мне очень вовремя. Конечно, я хочу, чтобы у меня в театре появилось что-то новое, интересное, неоднозначное. Иногда такое и в кино удается. Не так давно на телеэкране прошел мини-сериал «Невозможная женщина» — отличный фильм, для меня просто подарок. Позвонили режиссеры Ольга и Владимир Басовы, прислали сценарий, я прочла его за ночь, потому что это была прекрасная история, с отличными диалогами и тонким юмором, а моя роль — столь многогранная, что я сразу поняла: будет где развернуться. И на площадке у нас было очень горячо, даже случались ссоры с отстаиванием своих позиций, но это только потому, что всем хотелось, чтобы получилась хорошая работа. И, по-моему, вышло неплохо.
— Вам приятно, когда вас хвалят?
— Конечно, приятно. Признаюсь, я не очень уверенный в себе человек, всегда сомневаюсь. У меня даже была такая история с утверждением на роль в «Нюхаче». Я родила Агашу и уже должна была сниматься в фильме «Лист ожидания» — там было съемок на четыре месяца. А так как ребенок маленький, и я еще в театре играла, то подумала, что больше никакие проекты брать не буду. И вдруг мне звонит агент и говорит: «Режиссер приехал из Киева и хочет с тобой встретиться». Я прочитала сценарий и увидела свою героиню Юлю — наркоманку, психопатку, а я-то молодая мать, кормлю ребенка, вся такая умиротворенная, счастливая, и даже не понимаю, о чем там речь. Поняла, что это сыграть не смогу. Но на встречу поехала. Приезжаю, знакомимся с режиссером Артемом Литвиненко. Здороваемся, он спрашивает, как сценарий, я говорю, что очень понравился, но эта роль — не моя, не понимаю, как ее играть. Но вижу, что Артем не слышит меня и настаивает на пробах. Предлагает сцену, где нужно смеяться. А я ему говорю: «Артем, вообще-то я не очень обаятельно смеюсь в кадре». Он в ответ: «Хорошо, давайте возьмем сцену, где нужно плакать». Я отвечаю: «Если честно, плакать я вообще не умею». Тогда он предлагает: «Делайте то, что умеете». И тут я его, наверное, удивила: сказала, что я посредственная артистка, занимаю свою нишу, и сегодня меня это вполне устраивает. На том и расстались. Прошло два месяца, и агент меня вызывает на съемки «Нюхача». Я была в недоумении: «Что, теперь за это утверждают?..» Агент спросила, за что «за это», и я рассказала о нашей встрече с режиссером. И тут она меня «успокоила»: «Я поняла, почему Артем пригласил тебя. Он увидел, что ты действительно сумасшедшая психопатка, раз ехала через всю Москву и час убеждала его в том, что ты плохая актриса. Наверное, решил, что ты идеально подходишь на эту роль». И сейчас я наслаждаюсь этими съемками…
— Сейчас вы себя по-прежнему ощущаете «посредственной актрисой»?
— Нет, конечно, мне хочется играть много и хорошо. И какие-то вершины, как мне кажется, я еще могу покорить. Эта профессия гениальна тем, что все время можно учиться и развиваться.
— Как вы относитесь к материальной стороне жизни, умеете ли вы себя ограничивать?
— Бывает по-разному.
— А детство и юность у вас в этом смысле были какими — обеспеченными?
— Мы жили неплохо, так как я сама начала зарабатывать с пятого класса сто двадцать рублей, потому что была в сборной. Шутка ли? Бешеные деньги тогда! А потом, уже в перестроечное время, за фильм Соловьева получила пять тысяч рублей. Свои деньги я ощущаю иначе, чем чужие. Когда мы жили с Ильей, он ни в чем мне не отказывал, делал подарки, но я все равно чувствовала, что это не мной заработанные деньги. Конечно, профессия зависимая: то есть съемки, то нет. И это очень влияет на финансовое положение. Иногда бывает, что по полгода нет проектов. Помню, однажды даже не на что было купить зубную пасту. Но я стараюсь не поддаваться депрессии, ведь случаются и другие времена, когда по шесть проектов одновременно. И вот тут я себе позволяю…
— Второй муж у вас наконец уже был актером. Вы опять купились на талант?
— Нет, тут я уже на это не обращала вообще внимания — не дай бог, думала, чтоб слишком талантливый. А вот средних способностей, как я, — шикарно. (Смеется.) Главное, чтобы человек был хороший. И он оказался удивительным. Мы прожили восемь лет — и сейчас замечательно общаемся, дружим, помогаем друг другу. Андрей — потрясающий отец.
— Но вроде бы у вас были одни интересы, родилась дочка, которую вы оба так хотели… Почему же расстались?
— Андрюша принял такое решение. Почему — я не знаю, наверное, разлюбил. И я согласна с ним в том, что нельзя сохранять семью ради детей. Мы начали ссориться, перестали понимать друг друга, и он молодец, что взял на себя такую ответственность и ушел. А сейчас Агаша прекрасно общается с папой, любит его. И когда спрашивает, почему папа с нами не живет, я ей отвечаю правду: «Потому что мы поняли, что у нас такой любви, чтобы жить вместе, уже нет, но ты же видишь, как мы замечательно общаемся и дружим».
— А когда появились первые звоночки проблем?
— Когда Аглая родилась, мы оба эмоционально переключились на нее и, наверное, потеряли друг друга. Это нас и развело. Мне было тридцать восемь, это уже не тот возраст, когда ты можешь не спать сутками, а надо было еще и зарабатывать деньги. К тому же в доме постоянно находился чужой человек — няня, без нее никуда, и это тоже не добавляло радости. Нам было тяжело, и мы с этим не справились — не удалось удержать баланс в семье.
— Прошло шесть лет. Сейчас вы не готовы создать с кем-то семью?
— Нет, пока не хочу. Может, потом буду думать иначе. Хотя открою вам секрет: я продолжаю влюбляться каждые пять минут — и в талант, и в обаяние, и в просто хороших людей. По-моему, прекрасно! (Смеется.)
