Алексей Учитель: «Могу простить все, если это не касается съемок»
Режиссер рассказал о своем профессиональном пути, родственных связях и — впервые — не только о сыновьях, но и о дочерях
Наверное, немногие в последнее время не слышали фамилию Алексея Учителя. Нашумевшая премьера «Матильды», попытки «поборников нравственности» запретить фильм, скандалы и страсти… Сейчас все улеглось, и режиссер смог спокойно поговорить о своем пути в профессию, о родственных связях, которые привели его туда. А также впервые рассказал не только о сыновьях, но и о младших дочерях Маше и Ане.
— Алексей Ефимович, «Матильда» вышла на большой экран. Теперь дискуссии должны носить более аргументированный характер. Но как вы вообще перенесли все, что происходило до премьеры?
— Вы знаете, год был для меня странный и борьба непонятно с чем — неожиданной, потому что протестовали те, кто фильм не видел. Потом все переросло в агрессивную форму с поджогами, с машиной, врезавшейся в кинотеатр в Екатеринбурге. Естественно, мнения должны быть разными: ни всеобщая похвала, ни, наоборот, критика сами по себе ценности не несут. Интересна дискуссия. К тому же у нас есть некоторые исторические несовпадения, сделанные осознанно, так что определенного несогласия я ждал. И вообще я адекватно воспринимаю критику, если она по делу, а если говорят гадости просто крикуны или критики с комплексом режиссера, что часто бывает, это совсем другое. С картиной я уже объездил ряд городов, был во Владивостоке, Екатеринбурге, нескольких немецких городах. В Германии, кстати, фильм был дублирован, вышел широко и немцев очень увлек, что для меня стало открытием. Прошел показ и в небольшом городке Дармштадт, откуда родом наша последняя императрица, и зрители были невероятно активны, просто засыпали меня вопросами.
— Их ничего не покоробило?
— Ничего. Я вижу, что людям фильм очень интересен. В Екатеринбурге перед моей встречей со зрителями позвонили с информацией, что кинотеатр заминирован. Правда, это не было связано с фильмом, потому что были сообщения еще о нескольких объектах. Всех вывели на улицу, потом перевели в «Ельцин-центр». За два часа ожидания ушли всего человек пятнадцать из четырехсот. Встреча наконец началась, и мы проговорили с полдвенадцатого до часу ночи, и это были самые обычные зрители, в основном молодые, чему я очень порадовался.
— У вас тема балета проходит просто с детства, с той самой истории, когда вы ехали в Крым вместе с мамой…
— Да, мы с мамой летели в Крым, и рядом с нами оказалась преподаватель Вагановского училища. Она сказала, что надо отдавать меня к ним. Но мой папа запротестовал, и правильно сделал, хотя балет действительно привлекает меня всю жизнь. Я в самом начале своего творческого пути снимал фильм о балете. Однажды придумал интересный кадр, но не понимал, как поставить камеру так, чтобы она находилась прямо на сцене. Дело было в Мариинском театре. Давали, кажется, «Спящую красавицу». На балете суфлерской будки не бывает, только на опере. Но я договорился, и снимали мы действительно с отличной точки. Вдруг мой ассистент двинул головой, и… будка упала. Я не растерялся, поставил ее обратно. Хотя шорох в зале, конечно, был. (Улыбается.)
Папа снимал фильм о балерине Ирине Александровне Колпаковой, я помогал ему и видел, какая она выжатая после каждого спектакля. Просил все время: «Пустите в гримерку снять», — а тогда было вообще не принято показывать такое личное. И она отвечала: «Да что ты, я мокрая, грязная, отстань!» В итоге я изучил ее гримерку, договорился с театром, и мы с моим ассистентом Наумом спрятались в шкафу с камерой. Камеры тогда были большие, но мы кое-как расположились. Я вкрутил лампочку над столиком, чтобы чуть поярче стало. В шкафу было отверстие, мы себя еще бархатом накрыли. В общем, затеяли авантюру. Колпакова пришла, села к нам вполоборота и минут пять ничего не делала, просто дышала и приходила в себя. Мы сняли очень хороший кадр, и в это время лампа лопнула, видно, не выдержал патрон, и осколки посыпались прямо на нее. Случился дикий скандал, нас вытурили, и она сказала, чтоб больше моей ноги в театре не было, близко к себе не подпускала. Она была будь здоров — депутат, Герой Cоцтруда, при этом прекрасная балерина, но с характером непростым, жестким.
— Балет — вообще жесткое дело.
— Да, она властная была, с резким, не очень приятным голосом. Наорала на нас, а отца не было, он не знал ничего. Мы потом посмотрели с ним материал, кадр действительно получился очень сильный, и он уговорил ее взглянуть. Она пришла к нам на студию. А студия наша находится, это тоже мистика, в двух шагах от Мариинки на Крюковом канале. Она посмотрела, чуть не заплакала и все разрешила.
— Я видела все ваши фильмы, начиная с «Прогулки». Громкая полемика, по-моему, была только с «Дневником его жены»…
— Да. Тогда еще существовало Госкино — и при рассмотрении сценария многие члены экспертной комиссии говорили: «Зачем вытаскивать грязное белье?» Я и в тот момент был уверен, что в картине нет ничего порочащего писателя, объяснял, что, наоборот, это возможность для зрителя глубже понять личность Ивана Бунина, и напоминал, что «Темные аллеи» появились благодаря его любви к молодой поэтессе Кузнецовой. Но все равно при голосовании мы проиграли с перевесом в один голос. Наше счастье, что Госкино возглавлял Армен Николаевич Медведев, которого тогда на заседании не было, и я попросил его лично прочитать сценарий. Как председатель, он обладал двумя голосами, так что это решило все. Была еще история с фильмом «Рок» о Борисе Гребенщикове, Юрии Шевчуке и других. Уже на выходе картины Госкино потребовало вырезать эпизод с группой «АукцЫон» в колонии. Но время уже было другое, начало перестройки, и я ринулся в знаменитую программу «Взгляд». Ребята в прямом эфире заявили о нападках на фильм. В общем, в картине никто ничего не вырезал и не перемонтировал, но тем не менее нервное напряжение оказалось очень высоким.
— Как и чем вы восстанавливаетесь в подобной ситуации или умеете абстрагироваться, не слишком нервничать?
— Не нервничать невозможно. Конечно, прекрасный антистресс — занятия спортом. Я очень люблю большой теннис, хотя в последнее время играю довольно редко. Есть у меня еще один способ — баня и массаж с медом, солью, а потом еще и льдом, но это возможно только под Петер-бургом, где массажист Вадим проделывает со мной экзекуции (смеется), которые действительно восстанавливают.
— Вы рисковый человек. Не боитесь заболеть?
— Нет, такого пока не случалось, к счастью. Самое главное, что голова освобождается. Становишься снова вменяемым помимо прекрасного физического ощущения. А вообще, думаю, для сохранения эмоционального равновесия помогают опыт и убежденность, прежде всего моя и всех, кто работает рядом со мной, в нашей правоте.
— А в детстве и юности вы были уверенным в себе или вам требовалось чье-то одобрение: папы, мамы, одноклассников, девушки?
— Я был довольно стеснительным и скромным. Наверное, мне эта черта передалась от отца, который, будучи одним из самых знаменитых документалистов в Советском Союзе, никогда не кичился своей славой. (Режиссер Ефим Учитель. — Прим. авт.) Человек, который считает себя в буквальном смысле гением, на этом заканчивается, поэтому у меня всегда есть сомнения в себе и том, что я делаю, причем на любом этапе работы над картиной. Я даю возможность актерам и близким людям высказаться, выразить свое мнение, но обязанность режиссера — принимать решение. Так что сомневаться я могу сколько угодно, но на площадке этого не покажу. Есть у меня еще одна особенность или, может, болезнь (смеется): я очень долго выбираю актеров на главные роли. Мне нужно идеальное попадание. На «Матильде» съемки уже шли, а утвержденной актрисы на главную роль не было, кастинг продолжался. И только пробы Михалины Ольшанской развеяли все сомнения. Я все время верю в какую-то звезду, и это меня пока ни разу не подводило. (Улыбается.) Например, на «Прогулке» Ирина Пегова появилась за неделю до съемок. Я пригласил ее, как только увидел их дипломный спектакль «Фро». По сюжету «Прогулки» героиня высокая, стройная. Но я понял — с такой энергией, как у Пеговой, рост не так уж важен. Когда я привел Иру на пробы, мне вся группа сказала, что я сошел с ума, но я все равно оставил ее, хоть это и был риск. И для того чтобы снимать «Прогулку», не вру, мы сделали Ире туфли на платформе высотой сорок сантиметров.
— Она ходила на такой платформе?!
— Да, бегала еще. Точнее, бегала она на платформе двадцать один сантиметр, но это тоже риск, а вот стояла на сорока. И через несколько дней никто из группы даже не мог представить другую актрису на месте Пеговой. Поэтому режиссеру это очень важно — почувствовать. Кстати, Лену Лядову я тоже увидел в дипломном спектакле. И «Космос как предчувствие» стал ее первой картиной. Я обожаю ходить на студенческие спектакли. И вообще люблю театр. Любовь к этому мне привила мама (Нина Войцеховская. — Прим. авт.), работавшая в издательстве «Искусство» редактором по книгам о театре.
— Но лодка ваших интересов в конечном итоге двинулась в сторону кино, а не театра, вы пошли по стопам отца…
— Про профессиональную жизнь в театре я не думал ни тогда, ни позже. Было у меня несколько предложений что-то поставить на сцене, когда я уже занимался игровым кино, но не решился. Да и времени нет. Слишком это разные вещи — кино и театр. Есть, конечно, примеры, и Андрей Кончаловский, и Сергей Соловьев ставили спектакли, но чаще наоборот — театральные режиссеры снимают кино. Для меня театр — особое пространство, где происходит ничем не заменимое живое общение. Именно поэтому все театры в Москве переполнены. У меня, кстати, был еще один вариант — я футбол обожал.
— Да, вы спортивный человек, чем только не занимались…
— Занимался многим, но всем довольно коротко, кроме футбола. Я часто говорю, что режиссер и футбольный тренер — очень похожие профессии. Матч, как и фильм, длится полтора часа, актеров на поле — одиннадцать человек, и все действительно похоже по эмоциональным затратам. Я с детства занимался в киностудии, потом в фотостудии. Такое у меня было странное движение наоборот, потому что я встретился с одним оператором, Колей Пучковым, который работал на студии им. Горького, и он мне сказал, что только с фотографией я пойму, как создавать фильмы. Отец, зная, что я собирался заниматься документальным кино, посоветовал идти на операторский факультет. Я так и сделал.
— Но поступили вы только со второго раза. В чем была проблема?
— Я заканчивал десятый класс, и мне было шестнадцать лет, потому что день рождения у меня 31 августа, в один день с Матильдой Кшесинской, кстати. Тогда приходилось сдавать много экзаменов, четыре по профессии и четыре общеобразовательных, и у меня была всего одна «четверка» при поступлении. Но зав. кафедрой Анатолий Дмитриевич Головня, известный документалист, сказал: «Деточка, ты иди в армию или поработай годик, а на следующий год мы тебя примем». Он всех называл «деточка», а я и выглядел к тому же очень юным. В общем, он поставил мне вторую «четверку» — и мне не хватило балла до проходного. Отец привел меня на студию, и я год работал ассистентом оператора. Это мне очень многое дало, я вернулся поступать уже совершенно другим человеком, с опытом киносреды. Но на экзаменах всякое творилось. К примеру, надо было снимать фото, а потом там, в лаборатории, в темноте, их проявлять. И вот какая-то сволочь вошла и включила свет — такая шла борьба.
— Отец так и не увидел ваш первый художественный фильм…
— Я родился, когда ему было тридцать девять лет, я поздний ребенок. У папы от первого брака был еще сын, но мы с ним почти не общались. Папа умер, не дожив нескольких месяцев до семидесяти пяти. А я очень поздно пришел в художественный кинематограф. Мама застала съемки первой картины «Мания Жизели», она была младше папы на девять лет. Но до выхода картины не дожила, умерла от второго инфаркта. Мою маму все очень любили, да и отца тоже. Все мои студенческие приятели приезжали и рассказывали ей про свою жизнь. И она была очень красивой. Но характером, мне кажется, я все-таки пошел больше в папу.
— Он для вас был примером в профессии? И какие черты, необходимые режиссеру, вы у него переняли?
— Когда я окончил институт, то уже снимал одну работу вместе с ним как оператор, поэтому видел его в работе, но и раньше бывал у него на съемках. Мы в чем-то похожи, хотя я более жесткий. Но он все равно всегда добивался своего. Еще мне передалось понимание того, что невозможно снимать ни документальное, ни игровое кино, не любя своего героя, даже с недостатками. У отца в картинах всегда чувствовалось, что он очень нежно относится к своим персонажам. И мне кажется, это было обоюдно.
— Вы называете себя жестким, но мне кажется, такой вы только в работе…
— Я действительно в обычной жизни достаточно мягкий, могу вспылить, но быстро отхожу. Вообще не сдерживаешь себя, как правило, с людьми близкими. Например, мой второй режиссер Инна Горлова со мной рядом много лет, знает обо мне все, я без нее погибну — и тем не менее на съемках, когда что-то не получается, весь свой гнев выливаю на нее. Она, бедная, может даже заплакать, хотя потом соберется и продолжает работать. Но я ее действительно обижаю. Может, иногда и по делу, но не с тем градусом точно. И потом жалею, пытаюсь загладить вину. Честно говоря, могу простить все, если это не касается съемок. А вот малейшую мелочь, какое-то несоответствие, несобранность в работе я не прощаю никаким образом.
— Вашего младшего сына Илью уже знают как кинорежиссера, а о старшем мало что известно…
— Старший, Андрей, окончил финансово-экономи-ческий институт, работал и у меня в группе по административной линии, но как-то у него это не пошло. Еще на петербургском телеканале продюсировал передачи и возглавлял радиостанцию «Сто». Ему сорок лет, он очень живой человек, многого еще хочет добиться. Упорства, на мой взгляд, ему немного недостает, кстати, как и младшему.
— Почему вы так думаете?
— Дело даже не совсем в упорстве. Илья в хорошем смысле тоже помешан на профессии, я был у него на съемках, правда, он меня выгнал. (Смеется.) Так вот, он считает, что добиваться максимума можно монтажом и озвучанием. А я пытаюсь это сделать еще на съемочной площадке. Но, может быть, это к нему еще придет. А может, это более рациональный подход к кино. Две мои дочки тоже творческие девочки. Старшей, Ане, восемь с половиной, младшей, Маше, четыре с половиной. Аня всего два месяца занимается танцами, но она невероятно пластичная. Недавно принимала участие в танцевальном конкурсе, где завоевала второе место без всякого блата. Я сидел инкогнито в зале, никто меня не узнал. Мне кажется, она тоже будет артисткой.
— Чувствуете, что сыновья, взрослея, стали к вам более трепетно относиться, видеться чаще?
— Нет. Со старшим мы редко видимся, хотя, бывая в Питере, я всегда стараюсь с ним встретиться. С Ильей чаще пересекаемся, но в силу возраста он пока хочет доказать, что в профессии сам по себе. Хотя и прислушивается к тому, что я говорю.
— Вы по-разному воспитывали сыновей и дочек, может быть, в силу вашего разного отцовского возраста?
— Понимаете, беда и моя, и моего отца в том, что чудовищная занятость не позволяет уделять много внимания детям. Только когда мы стали заниматься одной профессией с папой, начали больше общаться, что-то обсуждать. Так же было и с Ильей, и с Андреем. С девочками еще рано о серьезных вещах говорить. Стараюсь ходить с ними в театр или в кино, но это случается нечасто. Посидеть вместе за столом — редкая удача. Как правило, утром меня или нет (я в поездках), или есть секунда времени в тот момент, когда их отправляют в школу и садик, а вечером, когда возвращаюсь, они уже спят. Но мы стараемся вместе отмечать праздники, ездить куда-то на Новый год или летом отдыхать — на каникулах.
— Значит, вы все-таки выкраиваете в своем графике какое-то время для семьи?
— Да, но так было всегда, и с сыновьями тоже. Конечно, какие-то общие поездки или дела необходимы. С Ильей я еще в теннис играю. Он, кстати, занимался теннисом довольно долго и формально делает это лучше меня, потому что владеет техникой. Но все равно я всегда у него выигрываю, даже в последнее время. Ему кажется, что он меня возьмет голыми руками, а я отбиваю и отбиваю, он не выдерживает, ударит сильнее — и попадает в сетку. (Смеется.) Психология в чистом виде.
— Вы азартный игрок…
— Я очень азартен в любом виде деятельности, будь то бильярд, кино или спорт. И я азартный болельщик. Илья, кстати, тоже. Мы с ним разошлись как болельщики. Когда жили в Питере, он болел за «Зенит», как и я, а с переездом в Москву стал фанатом «Спартака». Ругаемся по этому поводу. Кстати, младшую, Машу, мы отвели на теннис. Я тоже занимался у этой тренерши, она и детей тренирует. У них есть какое-то упражнение для проверки способностей: когда у ребенка одно попадание из десяти, он считается очень способным. А Маша попала четыре раза. Тренер заявила, что это вообще невозможно. Не думаю, что это преувеличение, она считает, что Маша — будущая Шарапова. Посмотрим.
— Это была ваша идея — отдать ее на теннис?
— В принципе идея была моя, но она не сопротивлялась. На отдыхе они видят, как я играю, и проявляют интерес. Теннис — прекрасная игра, умная, красивая, азартная. И мне он, как и баня, тоже освобождает мозги.
— А для поддержания физической формы он вам помогает? И что еще для этого делаете?
— Пытался иногда сидеть на детокс-диете. Это сразу, за неделю дает результат. Но потом все равно достаточно быстро набираю вес. Не потому, что я много ем, а потому, что так устроена моя жизнь — могу утром позавтракать, а потом поужинать в двенадцать ночи. На съемках с питанием вообще все плачевно, перехватываешь бутерброды постоянно. Хотя раньше в съемочном процессе я всегда худел килограммов на семь-восемь. Сейчас чуть-чуть сбрасываю, не хватает движения. Как-то раз, когда Юля (актриса Юлия Пересильд. — Прим. авт.) была на съемках, я почти две недели вынужден был заниматься Аней. Так я похудел больше чем на десять килограммов за это время. (Смеется.)
— Что же вы с ней такое делали?
— Скорее она со мной. (Смеется.) Хотя ничего особенного не происходило. Просто с маленьким ребенком приходится быть активным.
— Надо это почаще практиковать, значит. Когда вы только начинали в профессии, что для вас было важнее: любовь или учеба?
— Я нормально учился во ВГИКе, но не был в числе первых, так, чтобы побеждать на фестивалях, завоевывать награды. Кстати, существует странная тенденция — не всегда отличники в вузе остаются такими же лидерами в профессиональной жизни. А любовь для меня была первостепенной и в студенческие времена, и сегодня. Я сейчас ездил в Таллин, показывал картину, и там встретился со своей большой первой любовью, ее зовут Кристина. Мы с ней дружим, она замечательная, и когда-то у нас произошла почти киношная история. Между нами возникло сильное чувство, но у нее был жених в Западной Германии, а училась она в питерском университете. Она мне сказала: «Ты должен решить, остаюсь я здесь или нет». И я ответил: «Поезжай», — о чем потом жалел очень сильно. Тогда в силу молодости я не осознавал многого, думал: «Зачем мне жениться?» Хотя был очень влюблен.
— Есть ли, на ваш взгляд, связь между способностью режиссера любить и качеством его картин?
— Думаю, что да. Есть же разная потенция: и творческая, и физическая, и мне кажется, во многом они взаимосвязаны. Я боюсь перестать любить, в том числе и поэтому. Мне говорят, что все мои фильмы разные, не похожи друг на друга. Но я не считаю это недостатком, даже рад, потому что как только начинаешь что-то повторять — наступает конец, и таких примеров, к сожалению, немало.
— До какой степени вам важен бытовой комфорт: хорошая квартира, машина, одежда? К определенному возрасту люди еще больше стремятся к приятной жизни…
— Я люблю, чтобы было удобно во всем, в том числе в одежде. При этом не отрицаю чего-то нового, каких-то модных вещей, если они гармонично смотрятся на мне. Мне приятно, если номер в отеле достаточно большой, это влияет на работу, потому что ты можешь хотя бы несколько часов порелаксировать. Но я не понимаю, когда актеры, причем совсем молодые, не именитые, заявляют, что им для съемок в Питере необходим только бизнес-класс в самолете. Я говорю: «Ребята, я сам всегда в Питер летаю экономклассом», — это может и студия подтвердить. Потому что зачем при полете в один час бизнес-класс? Ноги не устанут, поесть все равно не успеешь, а на бюджет картины тратится в пять раз больше денег из-за билетов. Они жалуются, что, мол, их узнают, начинают подходить за автографами, но это же смешно.
— Вы не отказываете себе в такой радости, как вкусная еда? Или хватает силы воли на ограничения?
— Нет, я люблю поесть вкусно. Это может быть и простая еда, к примеру картошка с селедкой, но она должна быть хорошего качества. Хлеб стараюсь не есть и пирожные очень редко себе позволяю. Но в Вене, к примеру, уж точно себе в десертах не откажу. (Смеется.) Режиссер должен иметь вкус к жизни во всех смыслах, а не сидеть на воде и шпинате. Иначе у него и на экране вылезут вода и шпинат.
