Петр Федоров: «Интим в кино — инструментарий, без которого рассказ не сложится»
В жизни популярный актер оказался «агентом-провокатором»
Один из самых востребованных актеров отечественного кинематографа Петр Федоров не любит давать интервью — оттого и интерес к его персоне огромный. К тридцати четырем годам он успел побывать главным мажором отечественных телеэкранов, самым страшным нацистом авторского кино, героем Великой Отечественной, художником-авангардистом и дуэлянтом. Художественное образование позволяет ему совершенно спокойно относиться к съемкам в обнаженном виде. Но обнажает он не только тело, но и душу. Ведь в своих картинах он не играет, он ими живет.
— Петр, ты наследник актерской династии. Отец, дед, двоюродный дед — все актеры. Казалось бы, твоя судьба предрешена, но после школы ты подал документы в Строгановку.
— Я никогда не хотел быть актером. Мечтал стать художником, поступил в училище. Шарик рисовал с кубом. Все ждал, когда дойдем до обнаженной натуры. А когда это случилось, у нас была такая некрасивая натурщица, что она стала моим первым демотиватором. (Смеется.)
— И как судьба привела тебя в Щуку?
— В 1999-м умер папа — рак. Ему было всего тридцать девять лет. Когда нас везли в автобусе на кладбище, ко мне подсела какая-то пожилая женщина и спросила, чем я занимаюсь. Очень удивилась и даже возмутилась, что я не собираюсь продолжать дело отца. Сказала, что мне обязательно надо выучить стихотворение и басню — и хотя бы попытаться поступить в театральный вуз. Ее звали Галина Львовна Коновалова, она оказалось актрисой Театра им. Вахтангова. Эта женщина меня загипнотизировала. В итоге я поступил в Щуку, стал актером и ни разу об этом не пожалел.
— У тебя год премьер. Летом — «Чистое искусство», осенью — «Дуэлянт» и «Ледокол». А сейчас на экраны выходит фильм «Приключения чокнутого профессора». Это колоссальная работоспособность?
— Фильмы долгое время находились в производстве. Я не участвую в киномарафонах, не снимаюсь в пяти картинах в год. После «Ледокола» отдыхал четыре месяца. Общался с семьей, ходил в кино, читал книги, ездил в Кострому, на лыжах катался. Мне как актеру необходимо набраться энергии перед съемками в следующем проекте. «Приключения чокнутого профессора» — это фильм Рената Давлетьярова. Я в нем играю молодого и амбициозного ученого на пороге открытия. Все, что есть в его жизни, — это наука. Необычный персонаж для меня. Героических поступков не совершает, и подонком его не назовешь. (Улыбается.) Мы сняли хорошее кино для семейного просмотра.
— «Дуэлянт» стал одним из главных кинособытий прошлого года. Как проходили съемки?
— Были выстроены фантастические декорации, в Питере перегораживали целые кварталы. На фасады домов надевали другие, по улицам разбрасывали килотонны торфа, заливали его водой. По всему этому месиву пускали кареты… Увидев первые официальные фотографии со съемок, мама спросила: «Петь, я не понимаю, что вы там снимаете: кино про XIX век или «Матрицу»? Алексей Мизгирев разрушает стереотипы, показывая Петербург того времени не таким, как мы привыкли его представлять: более брутальным, грязным, опасным, пропитанным кровью и ненавистью. Но посреди этого кошмара, как вспышки, являются невероятные, прекрасные женщины, благодаря им что-то меняется к лучшему.
— Вы стреляли из настоящих дуэльных пистолетов XIX века. Почему не стали использовать реквизит?
— Это особая энергетика, когда держишь дуэльное оружие и думаешь, сколько человек из него было убито. Алексей Юрьевич говорил мне: «Возьми этот пистолет, положи его к себе в карман и походи с ним по городу, чтобы почувствовать силу, энергию этой вещи». Мне нравится тот элемент достоверности, который сейчас возвращается в кинематограф.
— Во время съемок на Баренцевом море ты погружался в ледяную воду. Не думал о дублере?
— Нет, это было очень круто. Мы снимали на Кольском полуострове. Мише Марьянову, нашему пиротехнику, была поставлена задача создать северный SPA. (Улыбается.) Это была сцена, где индейцы заговаривают, врачуют раны моего героя. А он в это время лежит в пространстве между камней, куда заливается вода. Алексей Юрьевич сказал: «Давайте попробуем нагреть одну из этих „ванн“, хотя бы немного». Михаил Марьянов поставил какие-то огромные лампы и нагрел воду. Но северная природа взяла свое. Водоросли и мох покраснели. Пришлось сместиться чуть-чуть в сторону и нырять в холодную воду. Кадры стоили того. Это такой актерский кайф, когда ты отдаешь всего себя! В такие моменты у тебя стирается грань между реальностью и кино.
— Это правда, что перед пробами ты не спал несколько дней?
— Я не спал почти трое суток. Алексей Юрьевич Мизгирев попросил меня об этом. Ему был важен этот накал и красные глаза. Мой герой Яковлев — отставной офицер, участвующий вместо других людей в дуэлях за деньги, смертельно уставший человек. Режиссер хотел, чтобы я физически ощутил это на себе. Я и похудел на пятнадцать килограммов, ел одну брокколи. Нужно было соответствовать образу героя. Для меня это все не жертвы, понимаешь? Это интересно. Я делаю свою работу и не хочу халтурить.
— Какие впечатления от работы с Владимиром Машковым?
— Владимир Львович — человек, бьющий своей энергетикой наотмашь, он буквально цепляет ею, завораживает. Мы не были знакомы с ним до съемок. А когда встретились, он посмотрел на меня так, словно заглянул в душу. В сцене всегда должны быть момент обучения и момент поединка. Мизгирев специально все так выстроил: мы с Машковым ни разу не пересеклись, кроме как в кадре. Он мой антагонист, и мы весь фильм боремся. Не надо разбазаривать эмоции, которые могут быть для актера лучшим инструментом. Много наобщавшись в коридорах, можно растерять их.
— Перед съемками в «Ледоколе» ты встречался с капитаном Родченко, с него списан твой персонаж. Какой была эта встреча?
— Втайне от Хомерики и от всей съемочной группы я обратился в ассоциацию капитанов и нашел контакты Родченко. Когда мне дали его номер, я понимал, что должен сказать, кто я такой и чего от него хочу. А он может отреагировать совершенно по-разному… И я очень благодарен Валентину Филипповичу за тот радушный прием, который он мне оказал. У нас была настоящая мужская встреча, а я-то приехал к нему с банкой варенья, думал, чаю попьем. (Смеется.) От него я отправился прямо в Мурманск на шатающихся ногах. (Улыбается.) Капитан Родченко удостоен звания Героя Советского Союза. Сто тридцать три дня он находился в ледовом плену и мог погибнуть в любой момент. Обстановка на корабле способствовала бунтам и неадекватному человеческому поведению. От его рассказов у меня волосы на голове шевелились, и я понимал, что какие-то эпизоды просто не предназначены для массового зрителя. Валентину Филипповичу на корабле приходилось быть не только капитаном, но и психологом. А он, как любой живой человек, тоже имеет право на собственные страхи. Он потом побеждал их вместе с врачами долгие-долгие годы… Такой дрейф приравнивается к подвигу на войне.
— Где снимали «Ледокол»?
— В Мурманске на ледоколе-музее «Ленин», немного в Севастополе и в Питере. Малая съемочная группа летала на острова Франца Иосифа. Я был бы счастлив по-настоящему лечь в дрейф на реальном ледоколе, но такое, конечно, не позволят продюсеры.
— Любишь киноэкспедиции?
— Мне очень нравится путешествовать. В экспедиции можно полностью сконцентрироваться на работе, а после смены прийти к себе в вагончик, выпить сто граммов и полностью расслабиться. Единственное, я, конечно, безумно скучаю по родным. Из-за такой загрузки получается, что вижу их в общей сложности три-четыре месяца в году.
— И как к таким издержкам профессии относится твоя девушка Анастасия?
— Мы двенадцать лет вместе, и она уже привыкла. Самое главное в отношениях — доверие, уважение. Поддержка близких людей очень важна, а для кочующих кинематографистов тем более.
— У тебя был опыт съемок в откровенных сценах. В фильме «Саранча» с Паулиной Андреевой, в «Чистом искусстве» с Анной Чиповской. Анастасия не ревнует?
— Интим в кино — это некий инструментарий, без которого рассказ не сложится. Если нужно показать историю любви, то между актерами должна быть химия. С годами понимаешь, что любовь — это не только страсть, а более фундаментальные чувства. Взаимное уважение. В наших отношениях с Настей оно присутствует. А вообще, когда ты встречаешь «своего» человека, вопросы ревности отходят на десятый план.
— Ты сразу понял, что это «твой» человек?
— Да, потому что в тот момент я уже обрел самого себя. Когда ты находишься на своем месте, ты формируешь правильную сетку обстоятельств вокруг, и все складывается. Ты находишь свое предназначение, дело своей жизни и «своего» человека.
— Кстати, у вас с Анастасией тоже был опыт откровенной съемки для глянцевого журнала…
— Мы не просто разделись для глянца, там была интересная идея: номер вышел в самый разгар экономического кризиса, когда все схватились за голову, буквально заболели этим кризисом. И тут выходит журнал со словом «любовь» на обложке и концепцией, которая заключалась в том, что кроме этого нам ничего и не остается. Такой стеб или даже самостеб. Мы идею поддержали. Пока молодые — можно. Но с тех пор стараемся не обнажать наши чувства.
— Если говорить об эволюции твоих героев: от не самых приятных мажоров («Клуб», «Фобос») к драматическим партиям, как произошел такой скачок?
— Я долго шел к этому. Главное мое везение в том, что я попал в хорошие руки. Мой мастер в вузе Леонид Марягин взял меня в свою картину «101-й километр». Я тогда ничего не понимал — и меня многому научили. Мне было семнадцать лет, я очень боялся: на первом курсе — и сразу же главная роль. Там сапогом по морде били за каждый неправильный дубль — фильм снимался на пленку… Сериал «Клуб» был моей первой большой телевизионной работой. Телевизор много раз тебя показывает, делает людям «инъекцию», и ты становишься им интересен. Поначалу я пребывал в шоке от того количества внимания, которое на меня внезапно обрушилось. Но потом понял, что это кредит доверия от целевой аудитории и я обязан развиваться, чтобы зрители тоже росли, умнели, интересовались другими картинами.
— Как ты подходишь к выбору ролей?
— Если бы ты видела все сценарии, которые мне приходят на почту! Некоторые даже читать невозможно. Для меня важна личность режиссера, потому что вокруг него все и вертится. Я делаю две работы в год, и никаких пересечений быть не может — иначе лишаешь себя инструментария и вообще сам себя обманываешь. Я предпочитаю погружаться в проект полностью и не отвлекаться на другие вещи. Раньше мне казалось, что история успеха — это история согласий, а оказалось, что в большей степени это история отказов. Да, иногда может быть «голодная весна», но я держу планку.
— Тебе приписывают цитату про отечественную киноиндустрию, что это «восемь человек, которые снимают двадцать других человек».
— Ну да, все остальное сомнительно, спорно или на любителя. Еще есть такие «суперавторские» фильмы, которые в состоянии смотреть только сам создатель. Проблема в отсутствии конкуренции. Это надо менять, хорошо делать свою работу.
— Ты патриот? О Голливуде не мечтаешь?
— Патриотизм для меня — это любовь к профессии. Я готов сниматься в Голливуде, если будут интересные предложения. Но я не готов там выстраивать свою карьеру. Чтобы туда интегрироваться, нужно много времени. Я столько лет потратил на профессиональный успех в России, что никогда этого не предам. Мы, как грибы, должны расти в своем лесу. Не то что «где родился, там и пригодился», но разобраться в смыслах русской души можно только здесь.
— Ты пробуешь себя в режиссуре. Что тебе интересно снимать?
— Нам нужна фантастика. В России мало хорошего кино в этом жанре. Фантастику у нас снимает только Федор Бондарчук. Но откуда мне взять деньги на съемки? Это главный вопрос для меня. Пока я делаю только клипы для своей группы Race to Space.
— Какое место музыка занимает в твоей жизни?
— Я не знаю, актер я больше или музыкант. В своей группе я играю на клавишных. Как только появляется свободная минутка, бегу в студию. При этом считаю, что самое главное в музыке — выход на сцену. Это первобытный момент. У нас нет никаких компьютеров и ничего цифрового, это абсолютно аналоговая история. Все по-честному, и это непередаваемое ощущение. Я очень люблю клубные концерты, контакт со зрителем.
— Ты говоришь о контакте со зрителем, но не играешь в театре…
— Я киноработник. Я люблю театр и, наверное, из любви к нему оберегаю его от себя. (Смеется.) Выпуск спектакля и репетиции по полгода — нет, тогда я не смогу сниматься. Хотя у многих получается это совместить. Наверное, я двоечник: мне нужно больше времени. Я знаю свой ресурс, и в этом смысле организм не обманешь. Он не позволит выдать сто процентов, потому что он знает, что ему еще завтра работать.
— Мне понравился твой Инстаграм. В нем много пейзажей, города, здания, улицы, как будто ты наблюдаешь и впитываешь этот мир. При этом не так много селфи и чего-то подобного. Большинство актеров относится к нарциссическому типу личности. Но, похоже, что не ты.
— Признаться, меня порой пугают социальные сети моих коллег. Я созерцатель. Нет ничего прекраснее нашего мира. Мне кажется, Инстаграм для этого и нужен. Что-то увидишь, сфотографируешь, выложишь, и эта фотография куда-то полетела, она где-то есть. Себяшки и коммерциализация — не для меня. Все мне пишут: «Мало тебя». Меня достаточно. Я вообще фантомом должен быть. Венсан Кассель правильно сказал, что меньше надо себя показывать людям.
— Ты жаловался, что у тебя не хватает времени на чтение, но на интервью пришел с книгой. Что читаешь?
— Рассказы Леонида Андреева. Эту книгу я нашел у себя в подъезде. Кто-то выносит книги из дома, а я так собираю свою библиотеку. Нужно читать, постоянно находиться в развитии. Сейчас собираюсь перечитать классику: Толстого, Достоевского. С годами начинаешь по-другому оценивать их произведения.
— В одном из интервью ты сказал, что настоящий мужчина — это человек поступков. Легко ли быть таким в наш эмансипированный век?
— Сложно быть актером и настоящим мужчиной одновременно. Актер зависим от очень многих факторов, ему трудно сохранить основные мужские качества, и иногда он вынужденно продается. Хотя я вижу массу положительных примеров вокруг себя. Настоящие мужчины никогда не исчезнут. Я не был в ситуациях, когда мне нужно было бы проявить свой героизм. Я скорее трус. Но все зависит от мотивации. Ради чего и ради кого совершать героический поступок? Сейчас сложное время. Не верят положительным персонажам. Даже Бэтмену не верили, пока он не ступил на темную сторону. Спасать мир я, наверное, не готов. Но ради своей семьи готов на все.
— Во время нашей беседы я видела в тебе дуэлянта Яковлева, и капитана Петрова, и других твоих персонажей. Ты всегда погружаешься в свои киноработы полностью. Легко выходишь из образа?
— Иногда ловлю себя на том, что думаю как мой персонаж, говорю как он. Невозможно сразу же переключиться. Определить эту грань, где кончается мой герой и начинаюсь я сам. Но я стараюсь не приносить ничего плохого домой, в семью. Дома я хочу быть Петей Федоровым. Близкие люди, родные, друзья — это те, кто помогает мне оставаться самим собой.
