Сабина Ахмедова: «В Голливуде все „немножечко свободны“ и в воздухе пахнет отчаянием»
Актриса рассказала о творческих и личных победах
В когорте молодых актеров Сабина Ахмедова заслуживает большого внимания и уважения. Среди ее работ практически нет проходных, и даже небольшие роли она умеет наполнить емкостью и глубиной. В последнее время девушка живет на две страны, снимается не только в России, но и в Голливуде. Она, смеясь, называет себя космополитом и на самом деле приятно удивляет широтой взглядов — как на личные, так и профессиональные отношения.
— Сабина, каково состояние духа на данный момент? Громкие премьеры следуют одна за другой: «Ночные стражи», теперь «Землетрясение» — фильм, который номинирован на «Оскар».
— Состояние духа рабочее, это действительно плодотворный период для меня. Сейчас снимаюсь в новых проектах и сфокусирована уже на них — в телесериале Первого канала «Золотая орда» и у Вадима Перельмана в картине «Купи меня». До меня доходят хорошие новости о выдвижении фильмов на кинопремии, и я им радуюсь. Но стараюсь, чтобы на меня не налипала важность этих событий. Я просто очень болею за сами проекты. Премьеры «Землетрясения» жду с особым трепетом, эта тема близкая сердцу. Моя мама армянка, папа азербайджанец. Я была маленькой, когда в 1988 году произошло землетрясение в Ленинакане, но помню ту атмосферу: трагедия коснулась всей страны. «Землетрясение» — это прежде всего кино о милосердии, о том, что в хаосе такой масштабной катастрофы люди могут проявить свои лучшие качества.
— Тяжело морально — сниматься в фильме-катастрофе?
— Безусловно. Это огромная человеческая ответственность. Здесь просто необходимо погружаться в историю, чтобы приблизиться к эмоциональному состоянию, которое испытывали тогда люди. У меня было не так много съемочных дней, но каждый из них был очень тяжелым. И уходя со съемочной площадки, я не могла сразу от всего отключиться.
— Кого вы играете?
— Гайане, дочь одного из главных героев. Отец не принимает ее, считая, что она вышла замуж за недостойного человека. Во время землетрясения муж Гайане погибает, и катастрофа переворачивает в сознании отца идею самого важного. Перед лицом трагедии приобретает ценность только сама жизнь. У меня в голове постоянно была фраза из Торы, она же звучит в «Списке Шиндлера»: «Спасая одну жизнь — спасаешь весь мир». В нашей картине показано несколько параллельных историй, когда люди боролись за своих близких. Да и не только близких. Многие приезжали из других городов и ночами расчищали завалы.
— Насколько на вас воздействуют роли, меняют ли они что-то в вас самой?
— Да, меняют. Я верю в то, что честно передать историю можно, только глубоко погрузившись в материал, в человека, чтобы прежде всего понять, из чего он соткан и как функционирует. Черпаю я все равно из себя, но что именно буду черпать — и есть самый увлекательный процесс. И мне хочется, чтобы роли влияли на меня, так я узнаю больше о себе и могу понять, на что способна, дать волю тем или иным качествам. Потому что происходит это в безопасных условиях. Даже в самых тяжелых историях, где-то на одиннадцатом уровне сознания ты помнишь о том, что это игра. И это дает свободу. И в итоге, конечно, оставляет какой-то отпечаток во мне. Не в категории «делает хуже или лучше», а просто дает больше присутствия, осознанности и понимания себя.
— Но есть такие работы, которые эмоционально выматывают. После «Землетрясения» была потребность в восстановлении, отдыхе?
— Да, помню, я как раз поехала на пару недель в Америку. Хотелось все это немного переосмыслить, дать осесть, что называется. Я стараюсь брать небольшой тайм-аут после окончания проекта, дать себе возможность отдохнуть. Иначе происходит профессиональное выгорание.
— Вы стрессоустойчивый человек?
— Зависит от уровня стресса. Очень сильные потрясения, которых, к счастью, в жизни было не так много, на короткое время могут парализовать. Но потом я все же мобилизуюсь, особенно если это касается близких людей, которым нужна моя помощь. А к небольшим стрессам я как-то привыкла, могу их просто заедать всякими сладкими вкусностями. (Улыбается.)
— Приходя в новый коллектив, как проявляете себя?
— Я обычно всегда волнуюсь перед съемками, особенно в первый день. Но с киноколлективом, как правило, проблем не возникает. Когда ты в профессии уже несколько лет, то многих знаешь, это почти семейная история. К тому же кинопродакшн существует ограниченный отрезок времени. Мне кажется, проблемы возникают, когда люди длительное время вместе, а в кино это случается не так часто.
— Почему в свое время вы решили поехать в Голливуд, в киноакадемию Ли Страсберга? Вам показался недостаточным уровень образования, что вы получили здесь?
— Да, лично мне этого было недостаточно. Скорее, мне себя хотелось понять. Когда я выпускалась из Института современного искусства, я много знала об институте театра, о профессии, но очень мало о себе. И выбор страны, безусловно, был правильным, потому что существующая в Америке система актерских курсов позволяет получить именно то, что тебе недостает. И там уделяют большое внимание раскрытию индивидуальности. В институте Ли Страсберга я проучилась два года, а потом еще ходила на различные курсы. Это очень помогло мне в понимании того, кто я и как функционирую.
— Как актриса?
— И как человек тоже, потому что это взаимосвязано. Актерская профессия очень четко отражает твою внутреннюю жизнь, то, чем ты являешься. Если внутри пустота, это ты и транслируешь. Думаю, те голливудские актеры, которыми мы восхищаемся, привлекают нас прежде всего тем, что они личности.
— Были какие-то судьбоносные встречи, которые на вас повлияли?
— Да, конечно. Во-первых, это мой педагог Эрик Морис, который изменил мои представления о профессиональной правде, о подходе к материалу. Ну и, конечно, встреча с Аль Пачино, который был художественным руководителем Актерской студии (The Actors Studio), где мы несколько месяцев репетировали читку «Трех сестер» и знали, что он на нее придет.
— Волновались? Это же человек-легенда.
— Да, это как рисовать перед Да Винчи. (Улыбается.) Но волнение минут через десять прошло. Он сидел на первом ряду, и весь спектакль — подавшись вперед. Ни на минуту не расслабился, не откинулся на спинку стула. Нас всех поразила его вовлеченность в процесс, готовность удивиться, увидеть что-то новое. Хотя, казалось бы, чему мы, молодые ребята, можем научить такого мастера? Кстати, именно на том показе я почувствовала, как во время спектакля может случиться откровение, касающееся твоего персонажа, будто вдруг открывается потайная дверь, а ты до этого ее вообще там не видел. И это невероятное ощущение! Потом, через несколько лет, я оказалась на ужине, где был Пачино. И нам удалось поговорить об этом спектакле и вообще много о театре, который он очень любит — особенно пьесы Чехова, мечтает сыграть дядю Ваню.
— Как вы относитесь к русской классике в западном воплощении? В свое время фильм «Анна Каренина», в котором главную роль сыграла Кира Найтли, вызвал немало критических замечаний…
— Мне кажется, это гениальная идея Тома Стоппарда — экранизировать классику в такой кинотеатр. И эта условность, немного водевильная форма, сразу снимает всю ответственность. Мне очень понравился фильм. Можно говорить, что это не Толстой, не его замысел, но я не разделяю подобной приверженности к букве. Если сделано достойно, и трогает, и есть свой убедительный язык, почему нет. Я видела один из лучших спектаклей «Вишневый сад» в Англии. Безусловно, ты понимаешь, что на сцене не русские люди, другой менталитет, но это был действительно прекрасный пример тончайшего психологического театра. Длиннющие монологи Трофима, на которых обычно засыпаешь, потому что это редко сделано хорошо, тут я смотрела затаив дыхание. И мне все равно, в британском это сделано театре, русском или японском.
— Кто же вы по менталитету?
— Я человек мира. (Улыбается.) Во мне смесь разных кровей. Родители мои всегда были очень толерантными, ничего не навязывали ни в религиозных, ни в культурных традициях. Они говорили так: ищи то, что в тебе отзывается. Лет с восемнадцати я стала путешествовать, объездила много стран, что тоже не могло не повлиять на мое сознание. Я никогда не верила в исключительность одной культуры или религии и не видела смысла выбирать и определять себя одной из них. Если взять фундаментальные человеческие ценности, то все мировые религии об одном и том же. Зачем отдавать чему-то предпочтение, если можно просто уважать другого, верить в любовь и милосердие. Меня вдохновляют люди, которые, несмотря на мощное коллективное сознательное, выбиваются из него и слышат свой голос. Именно эти люди мне интересны и близки.
— Как вам показалось, русские актеры счастливы в Голливуде?
— Надо спросить их. У каждого своя судьба. Например, мой друг Паша Лычников, с которым мы вместе работали в сериале «Бессонница», очень доволен. У него много проектов в Америке. Здесь он не так известен, играл в «Родине» Петра Буслова и новом сезоне «Физрука», но при этом снимается в сериалах «Рей Донован» и «Бесстыдники» и прекрасно себя чувствует. Но все равно существуют стереотипы, и русским предлагают определенные роли. Если тебе приносит удовольствие работа в достойных проектах, то ты счастлив в этом. Но если хочется большой карьеры, надо серьезно над собой работать, как минимум избавляться от акцента.
— Читала, что вы в хороших отношениях с семьей Миллы Йовович и ее мамой, Галиной Логиновой. Как раз у последней не получилось сделать карьеру в Голливуде.
— Во-первых, это было другое время. Сейчас совсем другие возможности, границы расширяются. Галина вложила все в своего ребенка, и это дало большие результаты. Мне сложно об этом рассуждать, так как это всегда история одной судьбы. У кого-то получается, у кого-то нет. Говорить, что не надо туда соваться, глупо. Если чувствуешь внутренние ресурсы, стоит попробовать. Молодому поколению уже проще, потому что налажены мосты и другое отношение к русским артистам, более открытое.
— В свой первый голливудский проект было сложно попасть? Вы долго ходили на кастинги?
— Конечно, это была бесконечная история. На кастинги тоже нужно попасть. И когда получаешь малюсенькую роль, у тебя появляется чуть больше возможностей, там очень много уровней. Ты можешь быть работающим актером, сниматься в хороших сериалах, но о тебе мало кто узнает. Там легко затеряться из-за огромной индустрии и конкуренции. Но бывает, что повезет, и ты сразу совершишь прыжок. Мне, можно сказать, повезло, хотя я несколько лет до этого билась, и ничего. Я попала в сериал «Сибирь» на большую роль, которая проходит через весь сюжет. А потом еще был сериал «Бессонница» — он выйдет в Америке в следующем году. Но оба этих проекта сделаны не по классической схеме. Они сняты независимо, и телеканал не участвовал в утверждении актеров, что чуть облегчало ситуацию. Обычно каналы хотят звезд и не очень открыты для новых лиц.
— Многие звезды, прежде чем попасть на голливудский олимп, работали официантами, посудомойками и раздавали рекламные буклеты. У вас были подобные истории?
— Официанткой я не работала. Когда я уезжала туда, я располагала определенным бюджетом. Но вот сразу после окончания Института современного искусства проблема с заработком, конечно, была. Помню, еще у мамы был день рождения и мне очень хотелось сделать ей хороший подарок. И я вела какие-то массовые мероприятия, была Снегурочкой. (Улыбается.) Как будто это все в другой жизни. Я очень хотела состояться в профессии и понимала, что трудности временные и главное на этом этапе не сломаться. Очень помогло то, что родители в меня верили и поддерживали.
— А вы единственный ребенок в семье?
— Да, как можно догадаться. (Улыбается.)
— Вы понимаете, что несколько эгоцентричны?
— Да, конечно. Это необходимая часть нашей профессии — быть сфокусированным на себе. Но ты и отдаешь. Актерская профессия о человеческой природе, и ты единственная отправная точка для понимания этой природы, ты сам и есть тот инструмент, на котором играешь. И самое важное для меня, когда кино трогает людей, это самая большая награда.
— Но если говорить об отношениях с противоположным полом, наверное, непросто найти мужчину, который это понимает.
— Мне кажется, в этой жизни вообще непросто найти своего человека, с которым можно говорить как с самим собой. Не формально создать семью, родить детей, а осознанно подойти к этому и дождаться партнера, с которым разделяешь интересы и идешь вместе с ним в мир. Я спокойно отношусь к тому, чтобы какое-то время побыть одной. Как я говорила, я единственный ребенок в семье. В детстве происходило так: ты сидишь и играешь одна в комнате, кто-то приходит — включаешься в совместную игру, уходит — продолжаешь заниматься своими делами. Примерно то же самое происходит у меня и сейчас.
— Наверное, проще найти кого-то в юности, когда сознание более гибкое, чем когда тебе уже за тридцать.
— Наверное, но мне нравится мой возраст. Приобретает важность не частота отношений, а их качество. Я могу пережить отсутствие мужчины в своей жизни, каких-то вспышек, влюбленностей. Раньше они случались чаще, но сейчас приносят больше удовольствия из-за осознанности.
— Если представить, что вы уже старенькая бабушка, сидите со шкатулочкой, в которой засушенные цветы, письма от поклонников — их много, таких воспоминаний?
— Были яркие истории и есть. Мне даже не хочется что-то особо выделять. Могу сказать, что мне везло с людьми, с мужчинами. Дело даже не только в каких-то поступках, широких жестах, которые тоже присутствовали. А в том, что я чувствовала себя увиденной, мне не надо было доказывать собственную ценность. При этом во мне всегда что-то очень тонко менялось. Любые весомые отношения меняют нас. И эти моменты, когда в любви становишься лучше, наверное, самые ценные.
— По ментальности вам кто ближе — американцы или русские?
— Это зависит от мужчины. Не все американцы поверхностны, и не все русские цитируют Бродского. Но Лос-Анджелес специфичный город, здесь сложно встретить кого-то. Город заточен на кинопроизводство: каждый второй здесь актер, а каждый третий продюсер, и в воздухе немного пахнет отчаянием. Все друг от друга что-то хотят получить и «немножечко» свободны — на случай, если подвернется более подходящая партия. О серьезных отношениях и глубоком узнавании друг друга речи не идет.
— Для вас не важно, в каком месте создавать семью?
— Наверное, нет. Когда это происходит, то естественным образом вы приходите к решению. Я не вижу ничего ужасного в том, чтобы жить на две страны. У меня несколько друзей так живут. В этом есть своя прелесть, вы не успеваете друг другу надоесть, главное, чтобы разлука не была очень долгой. Естественно, если появятся дети, это будет уже другая история.
— А вы можете вообще с кем-то жить?
— Да, конечно. В Америке, например, мы вместе с друзьями снимали дом. Я очень пластичный в быту человек и легко могу мириться с чужими привычками, если это не что-то принципиальное для меня.
— Какие качества не принимаете в людях?
— Высокомерие, цинизм, категоричность, нечистоплотность в поступках, эмоциональные манипуляции. Очень настораживает, когда люди сильно меняются в общении в зависимости от окружения и ситуации, меня это пугает.
— Родители на вас не давят? Мама — восточная женщина, там принято рано выходить замуж.
— Моя мама не типичная восточная женщина, она сильная, независимая. Она, конечно, хочет внуков, но на меня не давит. Понимает, что это очень важно — с кем создавать семью. Раз этого пока нет, значит, нет. Придет. Мои родители никогда ничего не навязывали. Всегда все было с большой любовью. У них не было разногласий по поводу того, во что верить, как воспитывать ребенка, совпадали их взгляды на жизнь и ценности. Хотя они оба темпераментные люди и порой очень эмоционально решали бытовые вопросы. (Улыбается.) В моей жизни для меня это два больших и очень сильных человека, каждый по-своему. Папа — умнейший, очень талантливый инженер, мама — эмоциональная, чуткая, с огромным сердцем.
— Вы больше папина или мамина дочка?
— Не знаю. Я очень близка с мамой, она мне как подруга. И мы чаще общаемся. Мама, что называется, всегда рядом и держит за руку. Отца я вижу реже, он в разъездах по работе, строит мукомольные заводы на Севере. Но его роль в моей жизни не менее значима, и мне очень важна его поддержка. Отец для девочки — это опора, внутренний стержень, а мама — сердце. Как можно выбрать между двумя?!
— А почему вы вернулись в Россию, ведь карьера в Голливуде вроде бы начала складываться?
— Она и сейчас неплохо идет, но не так интенсивно, как хотелось бы. В какой-то момент мне просто захотелось больше работы, использовать накопленные знания. А в России за это время тоже изменилась ситуация в кинематографе, появилось много достойных проектов, режиссеров, историй, в которых мне было интересно поучаствовать. Но в Лос-Анджелес я езжу довольно часто, когда зовут на пробы, да и у меня там много друзей. Там совершенно другая атмосфера, которая вдохновляет и делает меня легче. Москва и Лос-Анджелес — это два разных мира, и в каждом для меня своя прелесть и ценность.
