Дарья Урсуляк: «Психологически я не тот тип, которому надо доверять детей»
Актриса, недавно впервые ставшая мамой, — о беременности, родах и семье
С Дарьей Урсуляк телезритель познакомился прошлой осенью: она сыграла в «Тихом Доне» Сергея Урсуляка. Кстати, режиссер не собирался снимать дочь, но… в самый последний момент пришлось срочно искать актрису на роль Натальи. Прошлый сезон стал для нашей героини плодотворным во всех смыслах: выход на экран «Тихого Дона», премьера в «Сатириконе», работа с Театром Наций — и, наконец, два месяца назад она стала мамой! В семье родилась дочь Ульяна.
— Даша, у тебя столько всего случилось за этот сезон…
— Да уж! Если бы ровно год назад, когда мы выпускали в «Сатириконе» спектакль «Человек из ресторана», мне бы кто-то сказал, что все будет так, я очень удивилась бы. Хотя я уже тогда была готова к ребенку. И сейчас не против свершившегося факта. (Смеется.) Счастье материнства не сразу приходит, и я его пока в полной мере не ощущаю. Это скорее страх и странное, невероятное чувство к маленькому человеку.
— Желание стать мамой не связано в некоторой степени с наличием маленьких племянников, детей сестры Саши, общением с ними?
— Нет, я спокойно относилась к детям. Я не из тех, кто трясется: «Ах, какие маленькие ножки!», «Какой чудный розовый комбинезончик!»… Это связано именно с конкретным ребенком, конкретным человеком, конкретной семьей. Я долго подходила к тому, чтобы стать мамой, и вот это произошло.
— Кого хотела больше: мальчика или девочку?
— Я совершенно определенно хотела сына. Мне всегда казалось, что я мама мальчика. И это такое заблуждение! Потому что я абсолютно мама девочки, и мне была необходима дочка.
— А Костя о ком мечтал? (Муж Дарьи, актер Константин Белошапка. — Прим. авт.).
— Я так страстно хотела мальчика, что у него не оставалось вариантов. Но как только он узнал, что будет девочка, сразу стал папой девочки. Сейчас и я не нарадуюсь, что родилась Ульяна.
— Кто придумал это довольно редкое имя и были ли другие варианты?
— Мы вместе с Костей. По поводу имени было полное единодушие. Оно не самое популярное, но и не экзотика. Еще мы думали об Аглае, но когда я вынашивала дочку, поняла, точнее, ощутила, что она не Аглая, а Ульяна. Мне кажется, ты чувствуешь, что за человек у тебя внутри.
— Во время беременности ты была очень активна творчески…
— Да, я играла в театре «Сатирикон» до восьмого месяца. И репетировала в Театре Наций до девятого. Вообще не понимаю, как все это случилось, потому что пришла на кастинг глубоко беременной. Думала, все видно, а оказалось, что никто ничего не заметил. Но, когда меня утвердили, пришлось сообщить, что я рада и очень хочу, но… (Смеется.) Хотя вообще беременность отбила у меня всякие амбиции и азарт, связанный с профессией.
— Но ты же пришла на этот кастинг!
— Да, пошла. Потому что это Театр Наций, и это Гжегож Яжина. Мне предложили сыграть героиню в пьесе «Ивонна, принцесса Бургундская». Хотя, признаюсь, сначала я не знала, кто такой Гжегож Яжина. Но когда узнала, поняла, что это невероятно интересно и что, если я не схожу, сильно пожалею. А уже во время кастинга проснулась творческая жадность, мне даже стало неловко перед ребенком, что я еще чего-то хочу. И я безумно благодарна Гжегожу за то, что он так просто ко всему отнесся. Сказал, что все будет хорошо, я рожу и вернусь.
— В общем, ты была занята интересным делом, увлечена, и тебе было некогда волноваться и думать о самочувствии, к примеру…
— С одной стороны, да, а с другой — все равно было страшно. Это в любом случае физиологически странный момент, потому что ты не одна. И еще я очень мучилась, потому что была ограничена физически, так как мы начали репетировать уже на моем позднем сроке. У Гжегожа очень активная режиссура, она требует свободы тела, а я, к сожалению, себе в то время не принадлежала. И эмоционально тоже приходилось себя экономить. Я понимала, что это может кому-то мешать. Но осознавала, что мне как маме нужна эта работа, а как актрисе мне сейчас нужно быть мамой.
— А что говорила твоя мама, когда ты стала участвовать в проекте?
— Когда меня взяли, и пришлось уже сильно беременной репетировать, я с ней это обсудила. Мама не говорила «не надо», но у меня было ощущение, что она бы поступила по-другому. Она понимала, что это важное для меня решение, и оно уже принято, хотя, конечно, все это связано с огромным количеством сложностей, даже сейчас. Мама невероятно поддерживает меня и очень помогает в быту.
— Что сложнее: репетировать беременной или волноваться, что живой человечек ждет дома?
— Вот это вообще безумно тяжело. (Смеется.) Я думаю, что сегодняшний период буду вспоминать как очень странный и трудный. Но будет что вспомнить! (Смеется.) Конечно, я себя загнала в крайне тяжелую ситуацию и психологически, и физически. И несмотря на то, что театр идет на какие-то уступки, и у меня есть няня, я просто через голову переворачиваюсь, чтобы все успеть.
— Ты рожала в обычном роддоме или элитном?
— В совершенно обычном роддоме рядом с домом. Я ощущала, что все меняется в жизни, было страшно, еще и после такого стресса. Отдохнуть бы недельку-две, но природа распорядилась иначе. Я чувствовала себя одиноко, хоть меня и навещали. Но мне все равно казалось, что никто не понимает масштаба события.
— Костя присутствовал при родах?
— Да. Не могу сказать, что он сам вызвался, это как-то естественно произошло.
— К тому моменту, когда ты уже хотела стать мамой, Костя тоже был готов стать папой?
— Мне кажется, что я этого захотела, потому что он захотел. А я всегда знала, что в семье должен быть ребенок.
— Костя помогает тебе в заботах о дочке?
— Я ничего никому не могу доверить по большому счету. Видимо, у меня есть с этим проблемы: я привыкла все контролировать. И тот уровень сервиса, который я могу предоставить дочке, как мне кажется, не может дать никто. Костя — обслуживающий персонал (Смеется.) Я могу доверить ему подать подгузник, а вот донести его до урны — уже нет. И поменять — тоже не доверю. Вот купаем мы Ульяну вместе — это такой ритуальный процесс. Еще он гулял с коляской. Но сейчас я ему это уже не доверяю делать в одиночестве…
— А как же няня?
— Ой, это тоже ужас, катастрофа, но ситуация безвыходная. Либо ты находишь человека, которому доверяешь (и я такого нашла), либо сидишь дома. У меня прекрасная няня. Она человек опытный, к тому же она женщина. А я после родов к женщинам стала относиться по-другому. Мы абсолютно уникальные создания, с невероятной живучестью и умением адаптироваться ко всему.
— Костя смог понять это, будучи на родах? Изменилось ли его отношение к тебе?
— Не знаю, не уверена, что изменилось. Но я очень рада, что он был рядом, мне это помогало. Мне нравится, что мы вместе встречали дочку, и он был первым человеком, которого она увидела. Костя сказал о родах: «Я думал, что это страшнее». Он просто не понимает, что это я очень терпеливая. (Смеется.) А я в этой ситуации осознала, что физически гораздо более выносливая, чем эмоционально. Все, что началось потом, — нервы, волнения, даже с теми же прививками, с тем, что ее трогают чужие люди и давят кровь из маленького пальца, — это для меня гораздо сложнее. В принципе я психологически не тот тип, которому надо доверять детей. К этому нужно относиться проще, со здоровым ощущением, а у меня истошные чувства, истошное внимание, истошная любовь. Думаю, это перекос. Люди заводят второго ребенка, третьего, а я не знаю, как быть с одним: это же такая тревога! Мне уже жалко мою дочь, потому что я представляю, до какой степени буду вынимать ей мозги. И моя личная жизнь перестала существовать в огромной степени, и я сама в том виде, в котором была до этого.
— А репетиции с азартом…
— Это, может быть, меня как раз и собрало. Иначе я бы совсем распалась. Я и так потеряла лицо.
— Кстати, несмотря на все трудности в репетиционный период, один большой плюс: твоя героиня весь спектакль молчит…
— Да. (Смеется.) Это плюс. Все мне завидуют, потому что я лишена такого удовольствия — учить текст. Но тем не менее мне нужно всю гамму чувств выразить без слов. И я до сих пор не понимаю, сложнее это или проще. Но грех жаловаться, потому что такая роль облегчила мне существование.
— А в жизни ты хорошо понимаешь людей без слов, по мимике, выражению лица?
— Я вообще за эти репетиции, как мне кажется, разучилась говорить. И в очередной раз поняла, насколько я невербальный человек. Мне тяжело обсуждать и с режиссером, что мы должны показать в спектакле, или вот рассказывать сейчас про рождение ребенка, например.
— А негативные эмоции, гнев тоже легко можешь выразить без слов?
— Да! И вообще, если есть возможность не говорить, я помолчу. Скажу при крайней необходимости. Меня даже Гжегож часто спрашивает: «Почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь. Что ты думаешь про эту сцену?», а я понимаю, что просто не могу объяснить, хотя и размышляю об этом.
— Говорят, что женщины любят ушами. А тебе это нужно?
— Не знаю. Но поскольку я отталкиваюсь от конкретного человека, то мне вообще бессмысленно ожидать каких-то слов. Костя очень сдержанный, его не раскрутишь на любовные признания, поэтому я научилась радоваться другим вещам. Опять же невербальным. Я оцениваю, что он делает для меня, а не то, что он говорит. Ведь так много людей демонстрируют как раз обратное…
— Бывает, умеют и то и другое. Например, твой папа (сужу по своим отношениям и по тому, что видела на съемках) может сказать нужные слова и, безусловно, удивляет добрыми человеческими поступками…
— Да, папа умеет поддержать и словами. Я не могу сказать, что он разливается соловьем, — он скажет мало, но точно и именно то, что нужно. Он человек слова и дела. Это удивительное сочетание.
— А какой папа зритель и критик?
— Гораздо более нежный и чуткий, чем мама. Она порой может сказать обидные, неприятные вещи. Мама очень жесткая в этом смысле, и сестра Саша тоже. Но это хорошо. Хотя, конечно, моя первая эмоция — послать их подальше. (Смеется.) Но в принципе я к ним прислушиваюсь, потому что это люди такого таланта и профессионализма, что хочешь не хочешь — надо пользоваться тем, что у тебя такая семья.
— Сейчас, став мамой, ты чувствуешь, что повторяешь модель отношений родителей?
— Да. Когда у меня появился ребенок, я поняла, что мама меня очень сильно любит и все для меня сделает. Раньше я так не думала, а теперь точно знаю, что если надо будет — она в лепешку разобьется ради меня. Это так устроено, так работает эта связь. И я, оказывается, такая же сумасшедшая, как мои родители. Мне кажется, мама знает меня лучше и больше, потому что она над этим работает (улыбается) и очень много сил на меня потратила. Она всегда участвовала и участвует в моей жизни. То есть она должна быть в курсе всего. Папа тоже очень любит быть в курсе, но обычно делает это через маму. Я этому удивлялась, а сейчас понимаю, что подсознательно выстраиваю свои отношения по образу и подобию наших семейных.
— А что ты особенно любишь в родителях и чему в хорошем смысле удивляешься?
— Мама — «совсем другое дерево», чем я, поэтому тут я всему удивляюсь. Я люблю в ней снисходительность и терпимость к людям. Она великодушный человек, это очень хорошее качество. Его невозможно имитировать. Люблю женственность в ней и то, что она так гармонична, — мне это никогда не светит. А в папе ценю надежность и ответственность. Я не знаю ни одного мужчины, уж тем более в этой профессии, который бы до такой степени «отвечал за базар»: свои слова, свой выбор, свое видение. Это настоящая мужская позиция. И папа очень добрый, хотя и может быть резким. Он меня на съемках страшно гонял, общался со мной ужасно, ни разу не было вот этого: «Девочка моя…» (Смеется.) Но то, что он для меня сделал, дорогого стоит. Вообще они оба у меня хорошие люди, мне так кажется. (Улыбается.)
— Ты резко изменила судьбу, бросив на четвертом курсе филологический факультет и поступив в Щукинское училище, да еще и попала на нужный курс — встретила там Костю…
— Наверное. Поживем — увидим, насколько удачно. (Улыбается.)
— Это любовь с первого взгляда или вначале была дружба?
— Я и не помню. Костя начал ухаживать — в какой-то момент у меня внутри что-то щелкнуло, и я приняла его ухаживания.
— И как он добивался тебя, какие методы обольщения применял?
— Ему было семнадцать лет — какие методы обольщения он знал? Он ухаживал, ходил кругами, а я не замечала: мне хотелось учиться, работать. Меня не интересовало что-то другое. Однажды моя однокурсница повредила ногу на сцендвижении, и это было довольно страшно и резко. Я поехала с ней в больницу, и Костя — единственный, кто спросил, где она и как, а потом тоже примчался. Конечно, я понимала, что его поступок связан и со мной, но видела, что было и искреннее желание помочь другому человеку, поддержать. Для меня это стало поворотным моментом в наших отношениях.
— После окончания «Щуки» ты выбрала «Сатирикон», не боясь того, что там работает мама…
— К тому моменту, когда надо было выбирать театр, все эти «мама, папа» я уже пережила. Либо ты все время об этом думаешь, либо делаешь дело. То, что мне предлагал Константин Аркадьевич, и то, как он предлагал, по сути, решило все. Я выросла в «Сатириконе», знаю в нем каждый угол. И, кстати, в отличие от мамы, не помнящей ни одного слова из того, что она играла когда-то, знаю наизусть все ее роли. Могу даже писать летописи спектаклей театра «Сатирикон» с того момента, как начала соображать. (Улыбается.)
— Даша, почему сначала ты поступила на филологический и долго училась там, если внутри все-таки сидело актерское?
— Сначала все вокруг хотели, чтобы я была журналистом, потом я решила, что стану филологом. А на этапе, когда надо было выбирать вуз, я попала в круг приятных, начитанных и умных гуманитариев. И как человек, активно заражающийся и влюбляющийся, я очаровалась ими, и весь мой темперамент пошел туда. Я росла комнатным растением, была чистым и вменяемым человеком и никаких хлопот родителям не доставляла. И я решила поступать туда, где было много моих друзей и, как мне тогда казалось, открывались для меня хорошиеперспективы. Я развивалась, пыталась работать, а в двадцать лет у меня появилась возможность взглянуть на то, что происходит вокруг, и решить: смогу ли я этим заниматься вечно? Проанализировать, почему я не чувствую себя счастливой, и мне все время чего-то не хватает. Я подумала: вдруг я ошиблась с профессией? И как-то довольно быстро разобралась, что к чему.
— Тебя не расстраивает, что после громкой премьеры «Тихого Дона» ты не стала активно сниматься?
— С этой картиной изменилось все, меня стали выше ценить как актрису. Работа там дала ощущение, что все замечательно. Но я не ждала от «Тихого Дона», что сейчас меня завалят предложениями. Как нет для меня материала и применения, так его и нет. (Смеется.) Но мои амбиции и интересы сейчас лежат совершенно в другой сфере. После «Тихого Дона» я ходила по каким-то кастингам и пробам, но везде говорила, что в положении. А в период съемок еще поработала у Веры Сторожевой в «Доме со всеми неудобствами». Сейчас фильм ездит по фестивалям, премьера была на «Кинотавре». Кстати, я там играла беременную.
— Напророчила!
— Да! (Смеется.) А дальше я уже никуда не ходила на пробы, хотя и были смельчаки, которые меня приглашали на поздних сроках.
— Твоя мама вышла замуж за артиста, и в семье долго не было материальной стабильности. Но она все равно поддерживала папу. Ты такая же?
— Да, стабильности у нас нет, хотя Костя — артист прекрасный. Просто хорошая у нас я. (Смеется.). И сейчас он снимается, скоро выйдет картина. Пусть занимается чем хочет, я только рада буду. В нашей профессии сегодня ты добытчик, а завтра — безработный. Рассчитывать на то, что всегда все будет в шоколаде, глупо. Поэтому нужно друг друга поддерживать, и все.
