Никита Тарасов: «В отличие от кино в личной жизни нет сценариев»
Актер признается: его часто отождествляют с экранными персонажами, и однажды это стало причиной трагедии
Всенародную любовь и популярность Никита Тарасов приобрел после сериала «Кухня», где он сыграл французского кондитера Луи. На самом деле его фильмография обширна и амплуа разнообразно: Никита отлично чувствует себя и в роли маньяка, и интеллигентного врача. А сила убедительности сыгранных образов такова, что порой актера даже отождествляют с его экранным персонажем. Однажды это стало причиной трагедии в его личной жизни.
— Никита, не последнюю роль в выборе вашей профессии сыграла удача в виде объявления в газете о том, что в Ригу приезжает Олег Табаков и набирает курс. Ведь вы собирались связать свою жизнь с музыкой…
— В гимназии, где я учился, у меня было прозвище Артист: ни один школьный вечер не обходился без моего участия, я отвечал за концертные номера, вокальные конкурсы, театральные постановки. Мои одноклассники последний год учебы посвящали себя подготовке к поступлению в вузы. И только я работал диджеем на радио, делал аранжировки, писал свои песни. Ни банковским клерком, ни моряком мне становиться не хотелось. А в Риге для юноши это были две основные профессии. Мой отец — известный музыкант, работал в составе ВИА «Эолика», визитная карточка Латвии в то время. В рижском «Детском мире» папа купил мне маленькую гитару. Она выглядела как настоящая: деревянный корпус и приличные струны. Пожалуй, это и была главная игрушка, которая всегда находилась при мне. И именно с ней я впервые вышел на сцену. Мне было года три-четыре. В концертном зале Дзинтари у «Эолики» был сольный концерт. Отец взял меня за руку и вывел к заполненному залу. Поскольку я часто сидел на репетициях ансамбля, мне казалось, что я знал репертуар наизусть. Поэтому, как говорят музыканты, лабал по полной. Пел, прыгал, нажимал на гитарные педали отца. Чуть позже в Юрмале открылся тот самый легендарный фестиваль эстрадной песни, названный в честь города. Для одного из таких концертов отец написал душещипательную финальную песню. Ее пел весь золотой генофонд перестроечного шоу-бизнеса. Все хором, выстроившись на авансцене. И, конечно же, среди больших артистов оказался и маленький я… С раннего детства было понятно, что, так или иначе, я свяжу свою жизнь со сценой. Но где получать высшее образование, до последнего я не знал. Когда моя девушка принесла это объявление о приезде Табакова, я решил сходить посмотреть.
— Из любопытства?
— Сперва да. Мне не верилось, что сам Мастер лично приедет в Ригу набирать студентов, ведь ежегодно к нему выстраивается очередь из абитуриентов со всей России. Я решил проверить. Каково же было мое удивление, когда я действительно увидел Олега Павловича в приемной комиссии!
— У вас какое отношение к нему было?
— Пиетет и огромное уважение. «Неоконченная пьеса для механического пианино» и «Обломов» — мои любимые фильмы в юности. Так что я пришел посмотреть на живого Табакова. На первом туре я читал стихи Есенина. Именно с ними я завоевывал все рижские конкурсы, и меня бросали как на амбразуру, зная, что я обязательно принесу в школу какой-нибудь диплом. Выйдя на центр аудитории, я продекламировал: «В этих строчках — песня, в этих строчках — слово, потому и рад я в думах ни о ком, что читать их может каждая корова, отдавая плату теплым молоком». Это очень развеселило приемную комиссию. Я не мог понять, почему они смеются. На что Табаков сказал: «Ты хоть раз корову видел?». Мне объяснили, что со своей фактурной внешностью я не очень похож на человека, который может читать Есенина. Но он был мне очень близок по духу. Однако главный козырь я держал в рукаве. Когда прослушали мою десятку, я снова заглянул в аудиторию и спросил: «Олег Павлович, а петь-то когда?». Я же музыкой с детства занимался. На что он ответил: «Споешь еще!». И я понял, что прошел на следующий тур. Это было чудо, событие, полностью изменившее мою жизнь.
— А как воспринял это отец?
— Пока я учился в школе, отец дважды в год приезжал с гастролей домой выжатый как лимон. И каждый раз спрашивал уставшим голосом: «Никита, сколько тебе лет?» Я отвечал: «Шестнадцать». — «Сколько тебе еще учиться?» — «Два года». Он тяжело вздыхал, а через месяц снова отправлялся на гастроли. И эта история повторялась до тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать. «Как?! — встрепенулся папа, — значит, ты заканчиваешь школу и мы можем делать под тебя новый репертуар?» «Да», — ответил я. Он тут же вскочил, принялся кому-то звонить, договариваться о поездке. Но через пару недель возникло то объявление в газете. Так что для него мое решение отправиться в Москву стало не самым приятным сюрпризом. Его можно понять, события в тот переломный момент развивались слишком стремительно. А мама тихонечко сказала: «Вилки-ложки, постельное белье и книги уже в чемодане, через полтора часа поезд». Мы чуть было не опоздали к отходу. Только закинули мои вещи в вагон, наскоро поцеловались — и поезд тронулся. Там стояла толпа провожающих — родственники, учителя, одноклассники с плакатами. И мы, те, кто прошел отбор у Табакова, прильнули к окнам. Поезд тронулся, и казалось, на перроне остались восемнадцать лет моей жизни. За первые месяца три учебы в Москве я похудел на двадцать килограммов. От резкой смены образа жизни, больших расстояний и гипернасыщенного графика. Родители приехали в Москву через два месяца и были в шоке: у меня, домашнего мальчика, который не знал, что такое бытовые трудности, началась совсем другая жизнь. Учеба по четырнадцать часов, без выходных, времени на сон почти не оставалось. Никто мне не стирал, не готовил — я ничего этого не умел.
— Не было соблазна сбежать?
— Как говорят: отступать некуда! Да, было трудно. Во-первых, другая валюта. Во-вторых, 1998 год, дефолт. На Тверской, где сейчас располагаются бутики, тогда были булочные и пельменные. Утром идешь — покупаешь пирожок за пять рублей. Возвращаешься — он стоит девять. От этого просто голова взрывалась… Непонятно было, что ты можешь себе позволить, когда в продуктовых новые ценники меняются чаще, чем ассортимент товара. Спрашиваешь: «Сколько сейчас стоит молоко?» Продавец в ответ: «А мы сами не знаем! Подождите, скоро по радио выпуск новостей. Вот после него и сможете купить». Одновременно с дефолтом шла еще и полная реконструкция Камергерского переулка. Глобальная стройка. На уроки танца мы прибегали по щиколотку в цементе, а аккомпаниатора заглушали звуки отбойников с улицы. Да еще и связь с родными была ограничена, Интернета ведь тогда не было. И телефонов мобильных тоже. Можно было либо звонить от коменданта в общаге, либо заказывать звонок на почтамте, или писать письма, которые приходили через две недели. Когда родители впервые приехали ко мне в Москву, мама ужаснулась моей худобой. Папа — спартанскими условиями быта. Но как бы он ни относился к моей новой жизни, нужно отметить, что каждый месяц на протяжении всех четырех лет я получал «родительскую стипендию». Окончательно отец примирился с моей актерской профессией, когда пришел на наш дипломный спектакль «Билокси-блюз».
— Вам было приятно услышать похвалу из его уст?
— Я знал, что взаимопонимание вернется. Табакова не выбирают, выбирает он. Упускать шанс было бы странно. Я понимал, что нигде не получу такого образования, как в Школе-студии МХАТ… «Билокси-блюз» был уже крепким спектаклем. Мы играли его с азартом, и зритель нас с лихвой благодарил. День, когда пришел отец, я не забуду никогда. После спектакля папа позвонил и сказал, что ждет меня у себя в офисе. Мне же хотелось мгновенной реакции. Позже оказалось, что отец еле сдерживал эмоции. Такое сильное впечатление произвела на него наша постановка. Весь оставшийся вечер мы провели в обсуждении спектакля. С тех пор каждый раз, когда мы приезжали в Ригу, он приходил его смот-реть. Выучил все роли наизусть. С упоением сравнивал реакцию зала на ту или иную репризу.
— А что же стало с девушкой, которая своими руками разрушила свое личное счастье и отправила вас в Москву?
— Не разрушила, а открыла дверь в другой мир. Я ей желаю только добра и всегда буду благодарен.
— Вы такой решительный человек, отсекаете все ненужное, делая выбор?
— Экие вы вопросы задаете… Двадцать лет мне было, ребенок совсем. Я ни в коем случае не оправдываю себя. Но повторюсь — привычной сегодня связи тогда не было. Трудно было объяснить друг другу, чем мы дышим. И выходных первые два года учебы не было. Представляете человека, который не высыпался два года? Я понимал, что надо учиться, потому что на первый курс было зачислено тридцать восемь человек, а дипломы получили двадцать четыре. Такая игра на выбывание. Гильотина каждый день висела над головой. А поскольку до определенного момента в списке на выбывание я был одним из первых, то приходилось концентрироваться на профессии. На первом месте у мужчины должно быть его дело. Тогда пришлось делать выбор. И он был непростым: ведь это первая любовь. В течение всего третьего курса длилась агония. Но судьба распорядилась справедливо — у нее теперь есть семья, а у меня — кино.
— Читала в одном из ваших интервью, что роль кондитера Луи в сериале «Кухня» повлияла на отношение к вам лично…
— По количеству собранных сериалом наград и количеству лет производства, по миллионным отзывам зрителей можно сказать, что «Кухня» — самый длительный полет на планету Счастье. Не раз от жара плит мне мерещилось, что мы летим в невесомости. Но полет окончен, все вернулись целыми и невредимыми. У нас очень дружный коллектив. Это правда. Что касается Луи, то это далеко не главный персонаж. Сценаристы называют главных движками. То есть, скажем, Шеф — это движок. Он двигает сюжет, является инициатором ситуативного юмора. Луи же по большей части носил оценочную функцию. То есть вместе со зрителем воспринимал то, что делают движки. Сюжетные казусы, связанные с ориентацией кондитера, лишь маленький завиток шоколада на торте. На момент старта «Кухни» никто и не думал о таком успехе проекта. Кто бы мог подумать, что за четыре года я научусь делать эклеры и пойму, что «Тарт Татен» и «Тарт Амандин» — совсем не одно и то же? Тот образ Луи, который видел зритель, — не плод моего больного воображения, а актерская компиляция именитых кондитеров, мастер-классы которых я пересмотрел с десяток.
— Вы обратились к продюсерам телесериала «Кухня», чтобы они изменили линию Луи?
— Это было обоюдное желание — и мое, и сценаристов. Чтобы, так сказать, подогнать французского кондитера под ГОСТы российского законодательства. Я даже принес им историю, но сценаристы сделали по-своему, даже более смешно, чем я предложил. К сожалению, это произошло только в конце шестого сезона. Под занавес сериала Луи стал мужчиной. Такой вот уникальный хеппи-энд героя. Первый в истории российского телевидения.
— Как вы думаете, подобные метаморфозы возможны в жизни?
— Давайте возьмем гулливерские ножницы и раз и навсегда отрежем этот хвост под названием «ориентация Луи»! Еще лучше сжечь, как чучело Масленицы. Не в ориентации суть героя! А в его ранимости и трогательном обаянии. Когда работаешь с шоколадом, ванилью, слоеным тестом, карамельными скульптурами или с любой хрупкой утонченной структурой, то волей-неволей мизинец у любого бы оттопырился. Талантливый кондитер — это еще и десертный парфюмер. И уж самый что ни на есть художник на кухне. Это люди-эстеты, и моей задачей было максимально освоить образ. Если зрители верят в то, что я кондитер, и в то, что я француз, значит, у меня получилось. Я никогда не пожалею, что этот проект был в моей жизни. Как и четыре года студенчества, так и здесь — четыре года азарта, близкой дружбы между нами, актерами. Это как вторая семья, мы проводили вместе больше времени, чем с родными. Мы так потели на «Кухне», что до сих пор не можем «отлипнуть» друг от друга.
— Но любовь к хорошей кухне у вас была и до этого проекта?
— С едой у меня особые отношения. Был большой период, когда мы знакомились с жизнью ресторанов, — и я побывал на огромном количестве кухонь в Провансе, Париже, Берлине, Краснодаре, Екатеринбурге, Томске… В общем, подглядывали где только была возможность. Как и любому новичку, мне иногда хотелось блеснуть знаниями: «По-моему, в этом бланманже не хватает корицы!» Но я знаю и еще одну сторону ресторанного быта, поэтому предпочитаю есть дома. Там мне понятно, как и из чего приготовлен мой ужин.
— Теряете интерес к появлению на публике?
— Я бы сказал, одомашниваюсь. Выстраиваю личное пространство. Любое публичное появление должно быть осмысленно, нужен повод. Бездумно расхаживать по тусовкам нет смысла. Как сын музыканта говорю: хорошая музыка рождается из тишины. С фильмом «Битва за Севастополь» я ездил на фестивали с огромным удовольствием. Сергей и Наталья Мокрицкие — безгранично удивительные и талантливые люди. Учиться мне у них и учиться. В подмастерья бы пошел к ним.
— Но и вам нечего жаловаться, карьера хорошо складывается. Выбирая тот или иной проект…
— …Да простят меня коллеги, но я очень редко отказываюсь от ролей. Просто потому что с моей внешностью интеллигента в круглых очках сложно предложить что-то плохое. Люблю, очень люблю работать. Всех денег не заработаешь, но сколько смогу — унесу.
— Однако раньше вы играли маньяков.
— И с удовольствием это делал, интересный опыт в творческую копилку. Но вот в «Метод» меня не позвали. Тоже ведь показатель. Значит, перерос уже расчлененку. В июне в прокат выходит комедия «Завтрак у папы». Мой герой Ганин — многодетный отец семейства. То, что мне именно сейчас и нужно. Ганин для меня — репетиция моей собственной жизни в новом статусе. Стране нужны семейные комедии. Такое кино повышает рождаемость.
— Какие у вас остались ощущения от работы?
— Да это даже работой назвать сложно, когда съемки приносят такое удовольствие! Только радость от встреч с приятными людьми. Дружная атмосфера, никто не ругается, никуда не торопится. Сидишь в панамке на природе, ешь виноград. Ни крови, ни трупов. Режиссер Мария Кравченко — сама тактичность и скрупулезность. Заботой окружила. С исполнителем главной роли Юрием Колокольниковым мы уже до этого работали. Так что я с удовольствием приду на премьеру.
— Видимо, вы не амбициозный человек. Некоторые актеры, дойдя до определенного профессионального уровня, засматриваются только на главные роли.
— Опять же посмотрите на меня. Я не Максим Матвеев, не Данила Козловский. Главный герой сегодня — это скулы Дэниела Крейга, нос Машкова, взгляд Вуди Харрельсона. Кино ведь начинается с картинки, с внешности. На меня нужен свой сценарий. Может, стоит написать его самому. Над чем сейчас и работаю. Представьте, если в кассовом блокбастере я буду выбегать из горящего дома с базукой наперевес. Или сидя «на кортах», говорить фразу: «Скажи лысому, чтоб шакалов своих отогнал». Да в зале попкорном подавятся! Хочется адекватно себя воспринимать. Если главная роль, то либо в историческом проекте, либо в комедии, либо в психологическом арт-хаусе. Надеюсь, что в этом году выйдет фильм Николая Досталя «Монах и бес», где я играю Николая I. Это еще одна моя победа после «Битвы за Севастополь».
— Девушки-актрисы довольно часто меняют внешность, что-то в себе усовершенствуя. У вас не возникало такого желания?
— Сделать липосакцию или шугаринг мочек ушей? Нет уж. Для актера важно понимать, кто он и что может, в какой системе координат находится в карьере в данный момент и куда двигаться дальше. В прошлом году я впервые ощутил, что готов завести семью. Хватит жить в свое удовольствие, пора делиться. А это не роли выбирать. Тут нужна дотошность ювелира. И знаете, в чем несправедливость? В отличие от кино в личной жизни нет сценария, который можно прочесть от и до. Нет ни рецептов счастья, ни секретов ускоренного познания друг друга. Чтобы раз просканировал и понял, твой человек или нет. Может, процесс познания — это и есть смысл отношений, но ведь от любви рождаются дети, которые ни в чем не виноваты. Поэтому давайте уж раз и навсегда. Найдемся и закроем тему до конца дней. В согласии и уважении проживем вместе дружно яркую жизнь.
— Вы сами признавались, что актеры — эгоистичные люди. То есть ваша жена будет априори играть роль второй скрипки?
— Женщина — это кто? Соратник вождя, винтовка в руках охотника. Несущая стена, если хотите. Если в доме она стоит на своем месте, ни одна проектная организация не утвердит ее снос. Самое распространенное заблуждение, что жизнь актера состоит из красных дорожек, вечерних нарядов, эксклюзивных украшений и селективного парфюма. Это, конечно, все отлично. Почему нет? Только вот любительницы жизни в стиле high society бутербродов в дорогу в шесть утра не сделают. И в большинстве своем те, кто гуляет по красным дорожкам и для зрителя может казаться эталоном раскрепощенности и лихого обаяния, в домашней среде молчаливы и сливаются с расцветкой дивана. И хорошо, когда так. Потому что если спектакль продолжается и дома — это признак нездорового отношения к себе.
— То есть вы сейчас сразу хотите разочаровать потенциальных невест.
— Вам действительно интересно, сколько стоит мой смокинг? Это так важно? Он стоит того, чтобы я его носил. Тут был забавный случай. На одном светском мероприятии я достал свой мобильный телефон. Ему очень много лет, но он прекрасно работает и меня вполне устраивает. Девушка из толпы за бархатным ограждением показала такой же и попросила сфотографироваться. Мы разговорились, и оказалось, что у нее день рождения. И что совместное фото для нее — важный подарок. Вот высшая награда. Когда незнакомые люди расплываются в улыбке и ты можешь сделать их счастливей просто потому, что они тебя встретили.
— Из всего вышесказанного напрашивается вывод, что для жизни надо искать человека своего круга, который тоже наелся красными дорожками.
— Минуточку! Кто сказал — наелся? Нет. Я не говорю ни в коем случае, что я буду отказываться от промотуров или не поеду снова на Каннский кинофестиваль. Это тоже часть моей профессии — такая же, как сидеть в очереди на кастинг или на пробы. Но в семье должен быть один нормальный человек. Если у нас обоих по двадцать смен в месяц, экспедиции, гастроли, двенадцатичасовой график, какая тут семья? Работа должна заканчиваться, когда переступаешь порог дома. С актрисами у меня не складываются отношения. Невозможно даже пересечься, мы очень зависимы от графика. Кто-то должен заниматься домом, детьми, ждать с ужином. А не бегать по квартире с текстом, разучивая роль и крича: «Я ненавижу тебя!» А вообще сюжет жизни непредсказуем. Не стоит делить людей по их профессиональным навыкам и смотреть на мир сквозь накопленные стереотипы. Умение слышать и предугадывать близкого человека — первый шаг навстречу счастью. Нужно хотя бы попробовать!
