Карен Шахназаров: «Качество человеческого материала стало хуже»
Режиссер — о счастье в профессии и в жизни
Карен Шахназаров очень закрытый человек. Интервью если и дает, то в официальной обстановке, в своем кабинете директора «Мосфильма». К мэтру много всякого народа приходит по разным поводам. Сам же он «встречает человека по одежке, а решает, стоит ли с ним иметь дело, — по глазам».
— Карен, к вам по-прежнему можно обращаться по имени? Вы сказали мне однажды, что у кинорежиссеров не принято называть друг друга по отчеству.
— Да, конечно.
— Это, наверное, потому, что вашапрофессия — без возраста, ею можно заниматься всю жизнь.
— К сожалению, законы физиологии никто не отменял. Может быть, она в силу энергетики своей более подвижна, но все равно люди стареют, и ничего с этим не поделаешь. И по-разному складывается судьба. У многих кинорежиссеров сейчас с работой достаточно сложно.
— Вы рассказывали, что в советские времена войти в профессию было не так легко. На «Мосфильме» не давали заказов человеку, у которого в дипломе стояла «четверка» по режиссуре. А сейчас любой может назваться режиссером и снимать.
— Это двояко. Раньше с «четверкой» в дипломе шансов получить постановку действительно не было. Но если стояла «пятерка», молодому режиссеру, имеющему право снимать по образованию, было гораздо проще, чем сейчас, сделать картину. Сериалы — это немного другое. Они создаются телевизионными компаниями, которые потом ищут режиссеров, которые бы это сняли. Поэтому режиссер там играет в целом второстепенную роль, прямо скажем. Его нанимают, и он в принципе делает то, что ему говорят.
— А вы? Слышала, что сейчас вы экранизируете роман Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина».
— Это было приглашение ВГТРК. Они согласились со всеми моими сценарными вопросами, я сам утверждал артистов, и никто в процесс мой не внедрялся. Но это, я бы сказал, достаточно уникальная ситуация. На самом деле обычно все по-другому, и режиссер не обладает такими возможностями. Определенным образом телекомпания была заинтересована, чтобы снимал я, поэтому мне и дали карт-бланш.
— Разве это не ваша художественная идея?
— Нет. Это тот случай, когда я откровенно говорю, что это была не моя идея, но я очень рад, что все совпало. Антон Златопольский, первый заместитель генерального директора ВГТРК, уговаривал меня довольно долго. Я колебался, потому что было много экранизаций «Анны Карениной». Я не был готов. Потом нашел некий сценарный ход, с которым согласилась телекомпания, рискнул — и сейчас очень рад, что меня втянули в это дело. Не знаю, что получится в результате, но от съемочного процесса я получаю удовольствие, хотя картина очень сложная, тяжелая. И такого большого проекта — восемь серий — у меня еще не было. Еще и киноверсию делаю.
— Я читала, что линию Левина вы решили убрать. Но получается, это совсем другая история, потому что у Толстого главный герой, конечно же, Левин?
— Экранизируя роман, не можешь охватить все повествование, или оно будет слишком поверхностно. Все равно надо от чего-то отказываться. Меня в большей степени интересуют Анна и Вронский.
— Вы ожидаете каких-то открытий для себя в этой работе? На мой взгляд, может стать большой удачей, что Стиву играет Иван Колесников, получивший на «Нике» номинацию «Открытие года»?
— Да-да, я знаю. Зачем загадывать? Нужно еще доделать картину. Я уклоняюсь сейчас от любых дискуссий на эту тему. Дай бог, все потом увидят, что получилось. В самом романе меня всегда привлекала и привлекает любовная линия. Я считаю, что взаимоотношения мужчины и женщины описаны Толстым абсолютно современно, гениально, и с тех пор ничего не изменилось.
— И, наверное, впервые герои экранизации будут в правильной возрастной категории? Анне было двадцать шесть, Вронскому — двадцать четыре.
— Да, мы так и старались. Виталий Кищенко играет Каренина, который старше Анны на двадцать лет, ему было сорок шесть. Так что Каренин не старец, как повелось у нас в кино, а мужчина в самом расцвете сил. И понятно, что женщина сорока лет вряд ли под поезд бросится, а в двадцать девять могла еще. Сам Толстой дожил до глубокой старости. Но другой вопрос, что средний возраст населения в то время был невелик из-за высокой смертности детей и молодых, поэтому в литературе XIX века зачастую героя сорока лет называют стариком. Но те, кто выживал, обладали, видимо, таким мощным иммунитетом, что жили они так же долго, как и сейчас многие из нас. Теперь больных, недоношенных детей спасают, и в целом качество человеческого материала, на мой взгляд, стало хуже. А в то время, поскольку не было такой медицины, слабые умирали, а выживали самые сильные, с мощным иммунитетом, с мощной энергией.
— Читала, что вы в Лизу Боярскую влюблены как в актрису…
— Не знаю насчет влюбленности, но я очень высоко оценил ее работу и считаю, что она становится большой актрисой. Должен сказать, что я доволен работой всех актеров. И Максим Матвеев, на мой взгляд, очень хорош. Мне нравится тот актерский состав, который сложился. И в сериале есть своя прелесть. Ты можешь рассказать историю более подробно. Думаю, что за сериалами, я их называю телефильмами, будущее. Сейчас они практически вытесняют кино.
— Нет опасности деклассироваться? Ведь кинорежиссеры всегда были небожителями, которые создают некое волшебство.
— Никакой разницы, просто другой формат. Это имело бы значение пятнадцать-двадцать лет назад. Сегодня качество телеприемников выше, чем качество экрана. Есть домашние кинотеатры с отличным изображением, цифровые, стереозвук. Раньше ты понимал, что если снимаешь для телевидения, то какие-то вещи на телеэкране будут просто не видны. А сейчас разницы технической нет. Во всем мире сериалы делают дороже, чем кино, и снимают их ведущие мастера. Раньше и звезды в сериалах не снимались, а сейчас в них участвуют первоклассные актеры.
— Помните, вы с Александром Бородянским написали сценарий к фильму «Мы из джаза», а худсовет у вас его не принял? И Георгий Данелия сказал вам, что хороший сценарий пишется год. А сейчас, судя по серпантину сериалов, над сценарными ходами никто особо голову не ломает.
— Раньше были правила: хочешь не хочешь, а нужно было обязательно сделать три варианта сценария. И это было правильно, это вынуждало людей работать. Первый вариант никогда не принимали. Даже если он был гениальным, все равно надо было второй писать. Сейчас этого нет, и это плохо сказывается на качестве материала. С моим молодым соавтором Алексеем Бузиным мы делали варианты сценария «Анны Карениной». Я привык так работать, я так воспитан с тех времен, как Данелия преподал мне этот урок. А многие напишут один и считают, что это уже вершина творчества.
— За последние сто лет наша страна дважды кардинально менялась: в 1917 году и в конце 80-х, когда началась перестройка. Почему безграмотная Россия в начале века породила культурный взрыв, а «самая читающая в мире» страна СССР не породила ни новых Пудовкиных, ни Эйзенштейнов, ни Герасимовых и так далее?
— Потому что в 1917 году была революция, а сейчас контрреволюция. А она не приносит плоды, так как не сопровождается таким подъемом. Все великие поэты и писатели двадцатых годов появились и начали работать еще до революции, они были наследниками золотого XIX века. Видимо, тогда в России вообще был какой-то пассионарный взрыв. Октябрьская революция отменила сословия, а Российская империя была сословным государством, и когда сословия разрушили, миллионы получили возможность выдвинуться. Это то, что сейчас называется «заработал социальный лифт». Масса ученых, военачальников вышли из народа, из крестьян. Да и в культуре было много людей, пришедших как бы ниоткуда. Я это так объясняю.
— Как, по-вашему, вернутся люди к тому, чтобы библиотеки дома собирать?
— Мне кажется, нет. Я считаю, что читающая цивилизация вообще заканчивается. Кстати, она была совсем новой, всего сто лет. Грамотность в царской России составляла всего пять-десять процентов. Большую часть своего существования человечество было не читающим. К этому и возвращается.
— А как тогда объяснить, что Тургенев, Толстой были всемирно известными писателями?
— Что значит: всемирная известность? Известность только среди узкого слоя читающих. Это некая иллюзия. Маяковский и Андрей Белый, гастролируя по югу России, собирали аудиторию. Приходили двести человек — это считалось много. Владимира Маяковского простой народ не знал, его знала интеллигенция, которая умела читать, элита.
— Мне всегда было интересно узнать, чем занимается режиссер от проекта до проекта?
— Я — директор «Мосфильма», я работаю. А так режиссер занимается поиском новой идеи или созданием сценария. Редко бывает, что у тебя есть что-то готовое. Не знаю, как у других, но у меня никогда не лежало в столе десять сценариев. Каждый раз я снимал картину, а потом начинал поиск того, что бы я хотел еще сделать.
— Вы легко отпускаете от себя сделанную работу?
— Если начинаешь следующую работу, к предыдущей уже теряешь интерес. Порой смотрю по телевизору какие-то свои старые фильмы, и даже странно, что это я делал. Я их уже и забыл.
— Профессия режиссера подразумевает успех. Быть непризнанным, наверное, ужасно. А вот когда к вам пришла популярность после фильма «Мы из джаза», что вы чувствовали: страх — а что же дальше, или, наоборот, — свобода, путь открыт?
— Да, профессия публичная. Первая картина у меня не пошла, а «Мы из джаза» принесла большой зрительский и фестивальный успех. Страха я не испытывал, я не боялся ошибиться. Хотелось работать, и было ощущение определенной свободы. После успеха люди по-другому к тебе относятся. Сначала ты молодой, тебя никто не знает, а если за твоими плечами одна или две успешные картины, с тобой уже считаются и дают постановку. Не придираются, делают меньше замечаний.
— Однако премию Ленинского комсомола вам не дали, придравшись к тому, что у вас папа работал тогда в ЦК КПСС.
— Я ее позже получил, когда снял картину «Зимний вечер в Гаграх». А первый раз выдвинули на премию фильм «Мы из джаза». Но кому-то из комиссии показалось, что это нескромно. Престижная, кстати, была премия.
— Сколько в денежном выражении? Может, купили кооперативную квартиру?
— Нет, я пожертвовал премию одному детскому дому. Никто не заставлял меня так поступать. Я бы мог все деньги взять себе, но решил, что лучше пожертвовать. Пятьсот рублей оставил и закатил банкет всей съемочной группе.
— А вы были комсомольцем?
— Да. Мы же верили. Я устав учил. Вступление в комсомол было важным для меня событием. Я был вполне советским юношей.
— Когда вы впервые поехали за границу?
— Когда отец работал в Праге, мы прожили там год. Я и в школе там учился. А потом, когда уже окончил ВГИК, по профсоюзной путевке через «Мосфильм» ездил в Италию. Подал заявку, заплатил за путевку и поехал. Очень хорошее путешествие получилось: Венеция, Флоренция, Рим, Милан. А группа была сборная: рабочие с завода «ЗиЛ» и еще разный всякий народ.
— Ваша общественно-политическая позиция известна: мы часто видим вас на тематических ток-шоу. Но, помнится, вы говорили, что не все в советской системе вам в юности нравилось, что вы относились к действительности критически.
— Мне и сейчас далеко не все нравится, и тогда я не был пустым апологетом. В той действительности на самом деле было много глупостей. Но, во-первых, СССР — это была великая страна с огромными достижениями. За счет многих из них мы до сих пор живем. Во-вторых, лично мне, при всех сложностях, советская власть дала образование, работу и известность. Так зачем мне кидать камень в прошлое? Из прошлого надо брать лучшее.
— К вашим родителям в гости приходили далеко не послушные советскому режиму люди: Юрий Любимов, Владимир Высоцкий. Как вы думаете, сейчас они были бы довольны жизнью?
— Юрий Петрович не принимал советскую действительность. А Владимир Семенович, как мне кажется, все равно с уважением относился. Но оба они состоялись при советской власти. Любимову советская власть дала театр. Ну да, что-то у него закрывали, но он все равно работал. И Высоцкий работал и был очень популярным. Ездил на «Мерседесе», между прочим, и за границу выезжал без всяких виз. Они оба были очень интересными людьми, особенно Юрий Петрович. Он ведь артист в прошлом и невероятный рассказчик. Постоянно ругал всех советских чиновников, хотя мой отец работал в ЦК и был советским чиновником. И отец ему помогал, когда у него были проблемы со спектаклями.
— Ваш отец сделал большую карьеру при советской власти. Работал у Юрия Андропова, потом у Михаила Горбачева. А где они с мамой познакомились? По каким улицам должна была ходить девушка из очень простой семьи, чтобы встретить перспективного аспиранта из Института международных отношений?
— На танцплощадке они познакомились. Мама жила в районе Красной Пресни, это был после войны совсем пролетарский район. И в Краснопресненском парке на танцах они и встретились. Общежитие, где жил отец, находилось неподалеку.
— Родня отца, принадлежавшая к старинному армянскому княжескому роду, наверное, не приняла русскую невестку из бедной семьи?
— Да. И мамина мама тоже была потрясена: «За басурманина замуж вышла!». Но рожать меня мама поехала к родителям отца в Краснодар. Так что на свет я появился там. А потом рос в бараке на Красной Пресне, пока отцу не дали квартиру. Маленьким я часто приезжал с мамой в Краснодар. Но тех родственников плохо помню: они рано ушли из жизни. Деда со стороны мамы тоже не застал, он умер от туберкулеза, и бабушка, к сожалению, умерла рано. Так что растила меня мама. Связи с остальными армянскими родственниками потеряны, а по линии мамы у меня есть кузины, с которыми я общаюсь.
— А как ваша дочь Аня, которую бывшая жена маленькой увезла в Америку? Вы ведь через двадцать лет встретились. Она интересуется вами, вашим творчеством?
— Аня? Нет, она на своей орбите. Я даже не хочу об этом говорить…
— Зато старший сын Иван от брака с Дашей Майоровой пошел по вашим стопам.
— Иван окончил режиссерское отделение ВГИКа, сейчас приступает к съемкам своего первого полнометражного фильма.
— Если сравнить его старт и ваш, кому больше повезло?
— Иван довольно бурно стартовал. Ему двадцать три года, а он уже снял сериал, пусть на периферийном канале. Я его даже и не видел. Но все равно это работа. Потом он снялся в четырех или пяти картинах. Правда, ни одна из них успехом не пользовалась, но для опыта все равно хорошо. Я в двадцать три года еще во ВГИКе учился. Так что в определенной степени ему повезло. Надо сказать, он не ленивый. А младшему Васе исполнилось двадцать. Он пока еще в поиске.
— Вы своим ребятам очень нужны в смысле совета и материальной помощи?
— Они самостоятельные, но, я, конечно, помогаю. По своей инициативе, они не требуют. Когда Ивану в первый раз предложили сниматься (он видный парень), он пришел ко мне советоваться. Я сказал: «Конечно, соглашайся. Это все пойдет в копилку». Возможно, его пятый фильм принесет ему успех.
— А как вы сами живете? Вы счастливы?
— Счастье — понятие относительное. Сколько в мире случайно несчастных людей: авария или болезнь. Когда у тебя все более или менее хорошо — это уже счастье. То, что я сейчас работаю в кино, большое удовольствие.
— Вы женаты?
— Нет, не женат. Но у меня прекрасные сыновья, у меня все хорошо.
— Ну да, я встречала где-то вашу точку зрения, что брак нужен только для продолжения рода.
— Это не моя точка зрения. Это Чехов Антон Павлович так говорил и писал.
— Но ведь вы давно в разводе, и вы один из самых завидных женихов России. Наверняка женщины обращают на вас внимание. Вы что, сразу даете им от ворот поворот?
— Почему? Нет.
— Так, значит, у вас кто-то есть?
— (Смеется.) Я не буду отвечать на этот вопрос…
