Эпиграф:
«La historia terminable» («История с концом» — исп.)
Энрике Иглесиас

Торремолинос — небольшой старинный городок на Коста-дель-Соль, неподалеку от Малаги, в которой находится ближайший аэропорт.
Торремолинос — это белоснежные виллы, выдержанные в мавританском стиле, приземистые анфилады уютных пансионов вдоль средиземноморского пляжа, ухоженные невысокие пальмы и неторопливые вальяжные сеньоры с горящими черными очами. Во всем сквозит умеренный, по-европейски причесанный южный задор. Как раз то, что прописала мне любящая мама на пару с заботливым работодателем. Первый день я честно посвящаю морским купаниям. С утра нежусь на ласковом песочке, любуясь плавными очертаниями гор на горизонте и безупречными формами мужских тел на пляже. Сейчас не сезон, и пляжничает только местная молодежь, у которой с торсами все в полном порядке. Во второй половине дня перемещаюсь к изумрудному бассейну с морской водой возле моего отеля. Угощаюсь двойной «Маргаритой», и все мои проблемы, как в кино, отъезжают на второй план. Будто незримый оператор моей жизни вдруг решил отретушировать картинку и добавить в нее позитива.
На второй день прогуливаюсь по старинным узким улочкам. Повсюду — меню многочисленных кафешек. Написанные мелом на грифельных досках, они вывешены на стены домов или выставлены чуть ли не посреди тротуара. Я тут же попадаю в эти грамотные гастрономические капканы, и за два часа прогулки соблазняюсь трижды — на паэлью с морепродуктами, на овощной тапас и на vino casa tinto — домашнее красное вино.

Grande voz−2

И вдруг среди меню на стене одного из домов я натыкаюсь на родной до боли, восхитительно-печальный взор карих глаз! Очи черные, полные слез, пристально глядят на меня с рекламного щита с огромным слоганом: «Enrique Iglesias en Torremolinos!» Энрике Иглесиас в Торремолиносе! Ну, кто после этого осмелится сказать, что провидения не существует?
Оно определенно есть! Иначе я не оказалась бы в этом крохотном испанском городке, а мой любимчик Энрике и не подумал бы дать тут концерт! Это все перст судьбы!
Под портретом Энрике на биллборде идет испаноязычный текст, начинающийся со слова DUPLO. Очевидно, в нем перечисляются неоспоримые достоинства гастролирующей звезды. Испанский я когда-то учила, но спустя рукава, и теперь понимаю только то, что Энрике — признанный во всем мире espanol ruisenor−2 (испанский соловей−2) и grande voz−2 (великий голос−2). Но это мне и без биллборда известно. Потому что «испанский соловей № 1» и первый голос этой страны — конечно же, папа Энрике, несравненный Хулио! И он всегда останется для испанцев «намбер ван», потому что они уважают старших. Касательно «дупла» я решаю не морочиться. Тем более, лично у меня это слово ассоциируется исключительно с хрестоматийным «дуплом Дубровского», вышедшим из-под пера великого русского поэта. А в жизни мало ли что бывает! И не исключено, что некое «дупло» имеет непосредственное отношение к певческим достоинствам Иглесиаса-младшего.
Я запоминаю адрес, указанный на щите — и, не откладывая, отправлюсь покупать билет.
Цена на Энрике оказывается весьма сходной. Памятуя о московских расценках на его концерт, я ожидала худшего. Протягивая мне красочный билет, кассир опять говорит мне магическое слово duplo. Да что они все заладили — дупло, да дупло? В дупле он петь будет, что ли? На билете почему-то изображены сразу два поющих Энрике Иглесиаса, причем где-то в районе попы они срастаются воедино, как сиамские близнецы. Как вы уже, наверное, поняли, я иду на концерт не просто так. Нет, конечно, я искренне стремлюсь прослушать неповторимые чувственные хиты моего любимца, но не только.
Я желаю познакомиться с ним лично. И никак иначе. Возможно, я слишком самонадеянна, но я хочу, чтобы тем испанским «пляжным мачо», который по завету моего главреда и подруги Алки, должен излечить меня от нервного срыва, стал не кто-нибудь, а Иглесиас-младший. Это будет очень символично и почти по любви.
«Не дари поцелуя без любви!» — это говорила еще моя покойная бабушка.
А Энрике я люблю вот уже несколько лет, кто поспорит? Дело за малым. Надо сделать так, чтобы испанская мега-звезда тоже захотела убить на меня свой звездный вечер. И звездную ночь, если повезет.

Duplo

К концерту я готовлюсь так, будто давать его буду я, а не он. Энрике выступает прямо под открытым небом, на малой арене для корриды на окраине Торремолиноса.
Про себя я с одобрением отмечаю, что особенных понтов Иглесиас, сын Иглесиаса не нажил. Во всяком случае, огромных стадионов не требует. Да в Торремолиносе их и нет.
На Энрике — костюм настоящего матадора. Стройные чресла в обтягивающем трико, широкие плечи под эполетами, расстегнутый на мощной груди золоченый камзол — очень сексуально!
Эх, не зря этого мальчика окрестили испанским соловьем−2: он поет так, что я не успеваю утирать слезы! В ранней юности я так же рыдала под песни его папы. Нет, ну бывают же на свете такие чувствительные мужчины! Не то, что некоторые. Как же повезло любимым женщинам обоих Иглесиасов!
Другие зрители тоже растроганы: многие сеньорины плачут, сеньоры кричат «Ole!» — прямо как во время боя быков. Чувства публики изрядно подогреты пивом Corona и хересом, которые официантки разносят прямо по рядам. Едва дождавшись финального выхода Энрике «на бис», я представляюсь русской журналисткой и прошусь в гримерку к звезде. Охранники неожиданно легко меня пропускают и даже провожают до двери. Гримеркой для мега-звезды служит подсобное помещение для тореро, в котором они хранят свои седла, сбруи, попоны, тележки для перевозки раненых животных и прочую утварь. На одной из таких тележек и сидит собственной персоной он — мужчина моих мечт.
Я выхожу на него как тореадор на быка — с красной тряпкой в руках.
Я в белом платье и невероятно эффектной пашмине цвета свежей крови. На фоне мягких испанских сумерек смотрится сногсшибательно. Эту роскошную испанскую шаль накануне я специально приобрела на местном базаре. Цвет крови бодрит и будоражит основные инстинкты, доказано психологами и сексологами. Поэтому, вместо того, чтобы элегантно набросить обновку на плечи, я размахиваю ею как флагом — перед самым носом у объекта моих желаний.
Я немного нервничаю, и это естественно. Не каждый же день выходишь на охоту на мужчину из своих грез. Да еще на звезду мирового масштаба.
— Yo quiero pasar esa noche contigo! («Я хочу провести эту ночь с тобой!» — исп.) — собравшись с духом, выдаю я. Это моя домашняя заготовка.
Если выбирать между плохим романом и чистой совестью, я выбираю чистую совесть. Но тут роман обещает стать незабываемым.
— Трабахар! — грозно заявляет Энрике.
Это слово я знаю. Это ничего страшного. Trabajar — это работать.
Насколько я понимаю, сейчас он оттрабахарит свой рабочий день, и у нас будет любовь.
— Amor! — на всякий случай уточняю я. А то еще чего не то подумает…
— Bella cabrita! («Красивая козочка!» — исп.) — одобрительно говорит мой мачо и неожиданно целует меня в голое плечо.
Однако! Судя по крутому заходу, времени даром мы терять не будем. Тут мой взгляд неожиданно падает на афиши, расклеенные по всей гримерке. И до меня вдруг доходит, почему «испанский соловей−2» не нажил понтов и не взвинтил цены на свой концерт! Мне открывается таинственный смысл слова дупло.
Duplo — по-испански значит «дубль», «двойник»! Поэтому на каждой афише изображены целых два Энрике — настоящий и поддельный. Похожий на первого как две капли воды.
В кои-то веки я почти покорила звезду мирового масштаба и — на тебе! — попала в дупло!
Так вот ты какое, дупло мужчины моей мечты!
Но нет, с дуплами я не сплю, поэтому разворачиваюсь и собираюсь уходить. Но мое «дупло», видимо, уже настроилось на приятный вечер. Мигом забыв о том, что собирался что-то там «дотрабахарить», он кидается за мной следом.
Он хватает меня за руку и вопросительно заглядывает в глаза. Глазки у него черные, полные слез и огня. Я сменяю гнев на милость: все-таки он — практически неотличимая копия настоящего Энрике! И поет не менее дивно.

Prosa de vida

Эту ночь мы все же проводим вместе. Хотя и не совсем так, как виделось мне в моих грезах.
Мы сидим на пляже, на перевернутом лежаке и пьем вино.
Лже-Энрике тоже зовут Энрике — если не врет, конечно. Он не говорит по-английски. Я с трудом вспоминаю с десяток испанских слов. Но, тем не менее, в нашей беседе есть некий смысл.
Сначала мы на каком-то интернациональном птичьем наречии восхищаемся тающим над Средиземноморьем закатом. Потом любуемся переливающимися вдоль всей береговой линии огоньками прибрежных ресторанов. Энрике рассказывает что-то о своем детстве. Я понимаю только то, что оно было трудным. У него — два брата и три сестры. Мама, если я не ошибаюсь, рано умерла, а папа уехал куда-то на заработки и оставил детей на тетю — tia. Это словечко часто встречается в испаноязычных сериалах.
Вообще, ключевые моменты судьбы Энрике−2 я улавливаю только благодаря тому, что порой не брезгую мексиканскими сериалами. В его жизни были perdida (потеря), dolor (боль), solidad (одиночество), temor (страх), desilusion (разочарование), pobreza (нужда), talento (талант), protector (покровитель), dinero (деньги), traicion (предательство) и prosa de vida (проза жизни).
Что ж, как у всех. Испанские соловьи живут не намного беззаботнее нас, русских голубков.
Но чувства они выражают куда интенсивнее! Вот они где, неподдельные мужские эмоции! На белоснежном пляже, под испанской луной.
Когда луна становится полной, мы с Энрике целуемся. Поцелуй самый настоящий, но вместо страсти я чувствую в нем какую-то безысходность.
Под утро ненастоящий Энрике начинает плакать. Настоящими — крупными как горошины и солеными как море слезами. Я глажу его по голове и фальшиво напеваю песенку «Amigo vulnerable» («Мой уязвимый друг» — исп.) из репертуара Энрике всамделишного. Мы оба как следует пьяны.
Правда и ложь, искренность и фальшь, подделка и подлинник — все смешивается в моей голове в ту странную ночь.
В предрассветной дымке я нахожу уснувшего в своем «сеате» таксиста и забираюсь к нему на заднее сиденье. Энрике печально глядит на меня — уже не черными, а красными от слез и вина глазами. Я целую его в нос и называю не свой отель. Он машет вслед моему убегающему вдаль желтому «сеатику».
Нам не надо больше встречаться. Чувств между нами все равно не выйдет. Если только подделка. Чистой воды дупло.
Добравшись до отеля, падаю замертво в своем номере. В свой последний день в Испании я катаюсь в фуникулерчике над Торремолиносом и любуюсь видами, неторопливо облизывая огромный испанский леденец ручной работы в форме… не будем говорить чего! Я не просто наслаждаюсь одиночеством, я его пью маленькими глотками и откровенно смакую.
Мне не хочется ни говорить, ни делиться переживаниями, ни плакать. Похоже, для качественного восстановления моей семейной жизни одного приключения с дуплом вполне достаточно. И поставив в мысленную зачетку своей самооценки жирную пятерку, я с чистой совестью улетаю домой.