Местные говорили «Рапалло», с ударением на втором слоге. Она всегда думала, что на третьем. В юности читала какой-то скверный роман, где действие происходило в этом крошечном городке, с тех пор и запомнила название.

Вообще в юности было читано много всякой дряни. Оводы, Консуэло, Кавалеры Золотой Звезды — в детстве читала беспорядочно, все, что попадалось под руку, а в студенчестве на лето задавали огромные списки необходимого для прочтения, и там было разное… И Перси Биши Шелли, кстати, утонувший, бедняга, где-то недалеко от Рапалло, и Эрнст Теодор Амадей Гофман, и Мухтар Ауэзов, и Андрей Упит — зачем они хранятся в ее памяти, зачем? Вот и «Заутреню в Рапалло» помнит, только автора запамятовала…

Надя встряхнула свежепостриженной головой, снова вгляделась в залив. Хорошо здесь. Пальмы, кипарисы, цветов море. Дома, покрашенные в блеклые, как будто размытые дождями цвета. Подруга, художница, называла такие оттенки «тухлыми» и очень любила…

И люди, какие-то совсем другие люди. Улыбчивые, элегантные. За всю неделю она не видела, чтобы кто-то ссорился, кричал, ругался.

Зато они с Мишкой ругались каждый день. Ссоры вспыхивали мгновенно, по самым ничтожным поводам. Супруги перешли уже ту грань, за которой можно сыпать оскорблениями, и давно перестали подбирать слова.

Это было невыносимо.

Оба понимали, что надо что-то решать. Вот и приехали в Италию на недельку — в тайной надежде, что солнце, море и местное вино улучшат их отношения.

Надежды не оправдались. В Рапалло, подогретые вином и солнцем, ссоры стали еще яростнее и непримиримее. Сегодня после одной совсем уж безобразной, когда они орали друг на друга в номере, забыв все приличия, Надя выскочила, хлопнув дверью, и побежала по набережной. Потом перешла на шаг и долго-долго шла вдоль моря, успокаиваясь. На душе было отвратительно пусто.
Она свернула от моря вглубь городка, побродила по узким улочкам. Услышала музыку, вышла на старую площадь.

Посередине площади стояла сцена, вокруг нее — стулья. Четыре девушки в черном играли. Кларнеты взмывали в небо, саксофон удерживал их изо всех сил.

Надя села, ошеломленная. Акустика была потрясающая, и мелодии вызывали в голове целые картины. Вот представились средневековые танцы на этой площади, вот лесной дождь, а следом — холодная снежная пустыня…

Музыка всегда действовала на Надю магически. В голове прояснилось.

Надо разводиться, подумала она. Жизнь так прекрасна, что совершенно незачем тратить ее на ругань и выяснение отношений.

Мимо прошел мальчик с надписью на майке: «Keep calm. Happiness is possible».

Вот именно, развеселилась Надя. Счастье возможно. Надо только действовать.

После концерта она вернулась в гостиницу успокоенная. Решение принято. Она озвучит его дома, после возвращения. Зачем портить очередным скандалом последние дни отдыха?

На обратном пути Мишке стало плохо в самолете. Он никогда ничем не болел, ни на что не жаловался, а тут сидел непривычно бледный, с капельками пота на лице.

Утром пошли к доктору. Потом к другому. Сдали анализы, сделали обследование. Три дня бегали по врачам, и Надя забыла про свое решение. Мишкин вид ей совсем не нравился.

А на четвертый после приезда день доктора озвучили диагноз. И прогноз. От силы два месяца. Неоперабельна. Сделать ничего нельзя, и не пробуйте. Потеряете время и силы. Держитесь. Обезболивающее будем колоть, конечно. Это все, что можем.

Она все-таки боролась, пыталась спасти его изо всех сил. Травницы, экстрасенсы, психологи, книги Луизы Хей…

Они много говорили все это время. Просили прощения друг у друга. И стали такими близкими, такими родными, как никогда раньше… И уже не понимали, как они могли так ужасно ссориться… Из-за чего? Зачем?

Через полтора месяца Мишка, измученный болезнью и похудевший до неузнаваемости, умер, держа ее за руку.

Надя так и не сказала ему о решении, которое приняла тем вечером в Рапалло. На кладбище она повторяла про себя одно и то же: «Какое счастье, что я ему не сказала».

Теперь она не ездит в Италию. И абсолютно не выносит звуки кларнета.