Походив по разным спектаклям, уже и к именитым мастерам идешь с опаской: вдруг и они в духе «современных трендов» что-нибудь такое отчебучат, что тебе не то что цветы неловко будет нести к сцене, а все первое отделение только и промучаешься мыслью, как бы поскорее унести отсюда ноги.

Ссылка на классиков в афише уже давно перестала быть гарантом чего-либо. У нас и Онегин материться может, и тургеневская девушка совокупляться на людях… Актеры люди подневольные. А режиссерам тоже без хлеба остаться не хочется — вот они и дают…

И эти «зрелища» — такое же закономерное явление современного театра, как книжный ширпотреб в литературе, стабилизаторы и ароматизаторы — в пищевой промышленности, интернет-флирт — в любви. Тратим меньше — получаем столько же или больше. А вредно ли это для здоровья — пусть после патологоанатом разбирается…

Но иногда вдруг среди груды подделок и заменителей попадется натуральный продукт. И ты понимаешь, что есть йогурт нежирный и нежный, но какой-то он… синтетический, а есть яблочко кривое, но подаренное природой. И Чехов есть «ультрасовременный», неожиданно дерзкий, с красными трусами на голове, вот только для мозга и для души — он «ноль полезных калорий». А есть Чехов, которого надо духовно переваривать: извилинами шевелить и чтобы сердечная мышца работала. Но тут простые слова, сказанные простыми людьми (такими, как мы сами и каких сотни тысяч вокруг нас), вдруг шокируют, или рассмешат, или ранят больше, чем целая армия «красных шапочек шиворот-навыворот». И мы увидим, наконец, свое собственное лицо, сняв маску, и задумаемся: отчего ж мы бываем такие хамелеоны? Почему мечтаем о дешевой славе и легких деньгах? Почему так бессовестно безразличны к чужому горю? Почему бываем такими неловкими и непроницательными? Почему не любим себя и не понимаем ближних? И почему так хочется, чтобы как-нибудь успокоилась наша душа?..

Юрий Любимов поставил как раз такого, второго Чехова, собрав воедино сразу несколько рассказов. Наверное, благодаря таким спектаклям в свое время страна узнала про Таганку и режиссера Любимова.

Благодаря продуманной «картинке» сцена театра, подобно мистической квартире в «Мастере и Маргарите», вдруг приобретает совершенно неожиданные измерения. Вот в луче света доктор Чехов — он сидит на тележке с мешками, которую тащит сахалинский каторжник (уже будучи больным туберкулезом, Антон Павлович совершил поездку на остров Сахалин, где провел частную перепись всего тогдашнего населения — сплошь ссыльных). Вот мы в провинциальном зале судебных заседаний: занятые своими делами господа судьи (какое пальто добротное и длинное у одного из посетителей, и что это за лицо знакомое у другого?) вскользь, заодно вершат и судьбу старика, обвиняемого в убийстве жены. Вот райский сад еще скрывает в кущах Адама и Еву, а вот уже Каин мечется у врат захлопнувшегося Эдема и вслед за матерью готов согрешить, слушая коварного демона. Вот батюшка-паромщик с толпой прихожан тянет канат, чтобы причалить к берегу. Вот два попутчика рассуждают о неразборчивости славы в трясущемся вагоне поезда, а за окном мчится табун — чуть помедленнее, кони!.. То там, то здесь в разных концах сцены вспыхивает свет, и перед зрителем предстают все новые чеховские персонажи со своими «маленькими» трагедиями, комедиями и трагикомедиями. А в центре возвышается огромная рука — указующий перст, знаки которой каждый прочтет по-своему.

Режиссер, работающий с классикой, — он ведь как дирижер: может и Моцарта «запороть», а может так все ноты разыграть, что и авторский замысел точно ухватит, и собственное звучание придаст произведению. Главное, чтобы у нас — зрителей и слушателей, вскормленных обезжиренными йогуртами и рафинированным маслом, не оказался утерян навык «переваривать» настоящую пищу для ума и для души…