Елена Лядова: «На празднике мне всегда хотелось быть звездой на макушке елки»
Мало актрис ее поколения, которых так хвалят именитые режиссеры. Девушка производит впечатление весьма неординарного человека…
Мало актрис ее поколения, которых так хвалят именитые режиссеры. Девушка производит впечатление весьма неординарного человека.
— Елена, вас хвалят достойные мастера, у вас много фестивальных наград… Насколько для вас важно это признание?
— Конечно, когда хвалят, это приятно. И как женщине, и как тщеславному, амбициозному человеку. Это же оценка того, что я делаю. А дальше уже все зависит от твоего трезвого рассудка, как относиться к подобного рода комплиментам, вычленять из них правду… Внутренняя цензура должна присутствовать, несмотря на то, что мне важно знать мнение коллег, зрителей.
-Вы родились в Моршанске, Тамбовской области, но в школу пошли уже в подмосковном Одинцово, то есть семья переехала почти что в столицу…
— И потом я уже всегда, кстати, жила в центре. Когда училась в Щепкинском училище обитала на Тверской, позже, когда работала в МТЮЗе переехала в Мамоновский переулок…
— В вас удивительным образом уживается строгость и хулиганство…
— Я же по гороскопу Козерог и Обезьяна, так что все понятно. На лицо ужасные, добрые внутри. (Смеется.) И вообще, все зависит от натуры. Если человеку свойственно хулиганить, то он это и в Кремлевском Дворце Съездов сделает. Но лично мои человеческие качества изменяются постоянно. Как у всех, полагаю. Мы же, как вода, перетекаем из одного состояния в другое. Вот сейчас, например, я совершенно спокойна. Как большое водохранилище.
— Очевидно, в юные годы вы не мучились проблемой выбора будущей профессии, правильно?
— Наверное, да. Мне хотелось, чтобы детские утренники никогда не кончались. Стремилась к этой атмосфере вечного праздника. Так что, видимо, было желание продолжить весь этот карнавал. Причем мне нравилось не смотреть на это событие со стороны, а активно в нем участвовать, быть в гуще событий, звездой на макушке елки, к которой несут подарки. А как иначе должен быть организован праздник?! (Улыбается.)
— То что вы взялись за свое дело ощутили еще в институте?
— Чем-то другим мне бы не хотелось заниматься, это точно. А так нравилось быть в компании людей творческих, увлеченных какими-то облаками. Нематериальным, одним словом. Этот мир мне казался особенным, туда не приглашают, но можно попытаться просочиться. Актерство представлялось высшей математикой раньше. Да и теперь я тоже так думаю.
— А многие не считают данную профессию особо тяжелой…
— Это кто? Актеры вряд ли так скажут. Если только из кокетства. А так они знают, чего стоит их труд. И если в юности мне этот мир казался эфемерным, то позже выяснилось, что все чуть проще, но, тем не менее, не слишком. Все равно искусство, это нечто возвышенное, даже когда и походит на баловство. Механика в нашей области исключительно сложна. Вот мне, как актрисе, интересна история трансформации личности, где человек находит свой космос: внутри себя, или за пределами души. Это самое важное в любой эпохе. И способности актера определяются его умением, если требуется, точно переставить свои внутренние органы, причем так, чтобы тело работало верно, и кровь циркулировала по жилам. Хорошему артисту вполне по силам изменить внутри себя порядок взаимодействия импульсов, но при этом не затрагивать порядка вещей. Вот в нашем организме живет громадное количество бактерий, и при болезни, они все расцветают пышным цветом, так же и в организме артиста есть все необходимые инструменты, и он ими пользуется, когда нужно. Я, будучи актрисой, знаю механизмы, и могу их включить, а потом так же быстро выключить. Они есть и в обычном человеке, но он не знает, как из себя это достать. Но в жизни я точно не играю.
— Со стороны создается впечатление, что у вас практически нет проходных ролей. Так сильна интуиция на удачный материал? По какому критерию отбираете? Что стоит на первом месте: тема, режиссер, гонорар, не побоюсь этого слова?
— А чего его бояться?! Я вот вчера была на прекрасной выставке произведений искусства, собранных художником Херстом. И я запомнила его высказывание о легендарном Энди Уорхоле, о том, что он первый художник, не побоявшийся заниматься саморекламой, не опасавшийся вслух называть стоимость своих работ, и совсем не скрывавший ценник. И, на мой взгляд, такой подход совсем даже неплох. Как видите, я не чужда материальных благ. Могу сказать, сколько я стою. Не один батон колбасы, а еще двести пятьдесят граммов масла. (Улыбается.)
— То есть вы в достаточной степени материалистка?
— Верю словам Чехова, что в человеке все должно быть прекрасно. И мысли, и одежда. Художник точно не должен быть голодным, иначе он будет озабочен не делом, а как-бы насытиться. У него должно быть достаточно средств, чтобы думать не о пропитании, а о развитии собственной личности. Вот мне не все равно, в каких условиях я живу, что ем. При этом не страдаю вещизмом, и ничего не коллекционирую. Мое хобби — это моя профессия. Раньше я время от времени придумывала себе какие-то занятия, но они явно не имели никакого значения, раз не остались в моей жизни.
— В этой связи тоже могу вспомнить Антона Павловича, который говорил: «Кто испытал наслаждение творчества, для того все другие наслаждения уже не существуют», это, видимо, тоже про вас…
-Наверное, это так. Ничто настолько не вдохновляет, как новый проект. В прошлом году я закончила сниматься в новом фильме Андрея Звягинцева «Левиафан». В настоящий момент, надеюсь, с Андреем Прошкиным у нас что-то получится. Тем более, что сценарий «Орлеан» Юрия Арабова чудесный. Но при обилии работы я обеими ногами стою на земле. Готовлю, хожу в магазины, посещаю химчистку, с дворниками общаюсь. Так что я среди людей.
— Но вы не из тех, кто берется за пять проектов одновременно?
— Ни в коем случае. Силенок нет. Сердце одно. Один масштабный проект, и то много (улыбается). А основной проект идет же, как правило, параллельно с какой-то телевизионной продукцией, с озвучанием… Плюс, я раз в году принимаю участие в чтецкой программе в сопровождении симфонического оркестра и Московского Камерного Хора, под руководством дирижера Владимира Минина. Мы со Светланой Крючковой читаем отрывки из дневников и писем фронтовичек, собранных Светланой Алексиевич в книгу «У войны не женское лицо». Для меня это высший пилотаж — иной жанр, где я себя еще пока не чувствую рыбой в воде. Там я не прикрыта ни чем.
— В нишу стационарного театра пока не планируете возвращаться?
— Понятия не имею. Десять лет я была в труппе МТЮЗа, и сегодня порой очень тоскую… А порой и не очень… Но я никогда не стремилась быть актрисой репертуарного театра и зависеть от воли Карабаса-Барабаса. Предпочитаю быть сама себе хозяйкой. Думаю, такой вариант идеален для всех.
— Как считаете, актеру необходимы драматические коллизии в собственной судьбе, чтобы быть убедительным?
— Все зависит от подвижности психофизики.
— Почему вам часто предлагают играть персонажей старше вас?
— Не знаю. Но несчастные, одинокие, зрелые женщины с лихой долей, матери-одиночки, ожидающие счастливого разрешения ситуации, это все мои героини.
— В картине «Бубен, барабан» вы играли с Натальей Негодой, которая сначала прославилась «Маленькой Верой», а потом осела в Америке. Как она вам как партнерша?
— Великолепная. Потрясающая актриса и очень цельная женщина. Куска от себя просто так не отломит. Не разменивается по пустякам. Умница! Крутая тетка! Скала, и я ее за это уважаю. Она эксклюзивный вариант. Мне везет с партнерами, со встречами с настоящими людьми, которые меня формируют. На их свет хочется идти. Вот и Костя Хабенский в «Географ глобус пропил»… Тонкий актер, и человек глубокий, душевный. Но далеко не всегда с талантливыми людьми легко на площадке. Бывает актер отличный, а человек дерьмо.
— Как-то вы сказали, что в наших сериалах режиссеров не интересуют способности артиста, им нужна лишь определенная фактура, штампы, скорость. По этой причине в вашем арсенале больше полного метра?
— Я так говорила о людях, вышедших из сериалов, и на них же закончивших. К счастью, сегодня на телевидение приходят режиссеры из кино, и это здорово. Тут можно назвать и Тодоровского, и Учителя, и Досталя, и Урсуляка, и Прошкина, старшего и младшего. Эти люди делают прекрасные многосерийные фильмы. Так что материал материалу рознь. В моей жизни были сериалы, и они все равно не самые плохие. И я, кстати, не то что не ставлю на них крест. Скажу даже больше, очевидно, за телевидением будущее, поэтому это перспективное направление. Не слушайте тех, кто говорит, что избавляется от «ящика», это кокетство и не дальновидно. На телевидении есть достойные образовательные каналы, которые находят своего зрителя. И, в принципе, если бы их не существовало, то выдающиеся документальные ленты, например, никто бы никогда не увидел, поскольку в кинотеатрах такое не показывают. Кроме того, большинство классических произведений искусства не укладывается в формат двух часов, и полноценное повествование подразумевает гораздо большее экранное время. Так что если говорить о просветительской миссии телевидения, то у него все козыри. Никто лишний раз не пойдет за деньги в кинотеатр. А дома, рядом, доступно. Я только за, если и из утюга нам будут читать Шекспира. И, поверьте, это вполне в духе массовой культуры, все воспримут, отторжения не будет. Просто произойдет адаптация.
— Вы спели оду телевидению, а телевизионщики никогда не делали вам предложений, от которых было бы невозможно отказаться?
— Поверьте, роль телеведущей меня не привлекает. Одно дело демонстрация фильма с моим участием на телевидении, и совсем другое — передача. Мне было бы скучно. Там абсолютно нечего переживать, нужно лишь транслировать текст в сухом остатке. А мне необходимо самой работать соковыжималкой.
— Вы никогда не играете с «холодным носом»… Где энергию восстанавливаете?
— Дома сплю, кофе пью. Возможно, я бы и хотела следовать общепринятым правилам — отработал, и рванул на острова, но у меня так не складывается почему-то. Все не так организовано в моем пространстве. И я пока научилась мириться с этим. (Улыбается.)
— Мне кажется вы человек, который держит дистанцию, и вам важно иметь свое, личное пространство…
— Несомненно. Одиночество не люблю, но так, абстрагироваться ото всех, и понаблюдать из-за угла, да. Суету терпеть не могу. Именно в ней мы совершаем глобальные ошибки. Зачастую нужно остановиться, и просто подумать. Но мне для этого не требуется закрываться в комнатах, уходить в астрал, или брать билет на Гоа, и там медитировать. Эта остановка обычно происходит внутри меня. Ее замечают лишь близкие люди по моему отсутствующему взгляду. Мой маленький заводик работает в автономном режиме (улыбается). В конце концов, приют человек сам в себе ведь находит. От себя никуда не убежишь.
— Сегодня вы влюблены?
— Да.
— Тогда давайте поговорим о любви.
-Но я ничего не понимаю в любви, поэтому не смогу вам что-то сказать.
— Что вас притягивает в мужчинах?
— Талант. Это единственный критерий. Знаете, в Литве всех пешеходов обязали ходить в ночное время через дорогу со светоотражателями, для предупреждения водителей, так и меня цепляют люди с такими определенными, особенными знаками. И это талант не только в профессии. В умении любить, понимать, быть щедрым.
— Судьба часто делает вам подарки?
— Мы с жизнью работаем друг над другом, идем навстречу. И я свои награды не получаю в дар, а зарабатываю.
— Скажите, почему вы выбрали именно это место для нашей беседы?
-Вот мы сейчас сидим с вами в ресторане на Патриарших, с видом на замерзший пруд, который превращен в каток… Любимое место в городе, которое не отпускает меня на протяжении уже двенадцати лет. В данный момент я тоже живу тут неподалеку, в старом доме, в прекрасной квартире-студии, в которой раньше обитал художник-француз, чья мама — известный скульптор во Франции. И именно она внушила сыну, что вдохновение нужно черпать в обнаженном женском теле, только в нем можно увидеть красоту. И он посвятил свое творчество этой теме. Его произведения остались мне в наследство. Все картины необыкновенно сочные. Девушки написаны яркими красками: оранжевыми, красными, вишневыми. Такие горячие тела, передающие жар кожи, биение сердца…
— По такому дому лучше тоже ходить без одежды.
— А я так и делаю. (Улыбается.) В окружении этих красоток брожу лишь в носках.