В мой талант папа не верил

 — Джеральдин, вас, наверное, часто сравнивают с Чарли Чаплином…

— Это самый популярный вопрос. А ведь в детстве мы с братьями и сестрами об этом только мечтали. Но одновременно и боялись того, что все будут показывать пальцем — мол, на детях гениальных родителей природа отдыхает. Папа тоже боялся этих пересудов, поэтому очень строго следил за каждым нашим шагом.

 — Не хотел, чтобы вы шли по его стопам?

— Он никогда ни на чем не настаивал. Но все время говорил: «Если хочешь петь или танцевать — пой и танцуй, но делай это профессионально, выкладываясь на 500%». В рабочих вопросах он был идеалист. И никогда до конца не верил мнению окружающих, предпочитал все проверять самостоятельно. Помню, он впервые пришел на мое выступление в балетной школе. Мои преподаватели долго меня нахваливали, говорили, что у меня большой потенциал и звездное будущее. А он всю дорогу до дома молчал, а потом сказал: «Тебе больше не надо танцевать, мне за тебя стыдно». Но наши пути с балетом разошлись сами собой гораздо позже.

 — Обидно было слышать такой «комплимент» от родного отца?

— Наверное, другому ребенку и было бы, но не мне. Я всегда понимала, кто мой отец и на какую высоту нужно залезть мне — самой, без его поддержки. Конечно, я знала, что фамилия Чаплин может открыть многие двери, но специально рвалась в те, что были под замком. Мне важно было доказать, что я хоть чего-то значу — не окружающим, а своему отцу, быть с ним наравне. Многие сейчас говорят, что быть Чаплином — это особый талант. Но это не так. Как раз в талант папа и не верил. Он считал, что всему можно научиться. Поэтому и мое неудачное, по его словам, выступление, он отнес к разряду недобросовестных репетиций. Я тогда лишь развела руками: «Наверное, я бездарная балерина». На что он разразился гневом: «Ты думаешь, я был прирожденным танцовщиком, когда пришел в „Восемь ланкширских парней“ (детский танцевальный ансамбль. — ред.)?! Мне потребовалось полгода ежедневных тренировок, чтобы стать достойным сцены!». Кстати, эта его профессиональная дотошность проявлялась во всем. Например, он любил оттачивать новые образы на домочадцах. И если уж читал какой-нибудь монолог, то упаси бог его прервать. Например, если кто-то из младших детей начинал капризничать во время этой домашней репризы, он раздражался и требовал вывести неблагодарного зрителя. Однажды он показывал нам «Золотую лихорадку», и мой брат начал плакать. Чарли тут же набросился на мать: «Что происходит с ребенком? Уберите его отсюда!». Если требовалось смеяться, надо было смеяться.

 — Правда ли, что он еще и очень болезненно относился к критике?

— Патологически ее не переносил — любая неловко оброненная фраза насчет его игры могла стать причиной затяжной депрессии. Наверное, такой странный характер свойственен всем творческим людям. К тому же он был законченным трудоголиком: каждый день вставал в 8 утра, садился за свой огромный письменный стол и все работал, работал, работал… Если у него что-то не получалась, он не вставал из-за стола, пока не добивался своего.

 — Вам по наследству перешел этот трудоголизм?

— Мне досталась куда более страшная черта его характера — слишком вживаюсь в своих героев. Однажды, когда мне досталась роль убийцы, я чуть не довела мужа до инфаркта — он ночью пошел молока выпить, а за углом я с ножом стаю.

Клоунада — это у нас семейное

 — Зато чувство стиля у вас с отцом, похоже, одинаковое…

— Это ты о моей обуви что ли? — смеется Джеральдин, выставляя на обозрение белые кеды, больше похожие на клоунские ботинки. — А мне кажется, что как раз в вечернем платье и на высоченных каблуках я буду выглядеть глупо. Особенно когда упаду — я ведь на шпильках ходить так и не научилась. Но ты не думай, я не боюсь показаться смешной. Иначе я бы отказалась ото всех этих ужасных графинь и отвратительных бабушек, которых играю. Не знаю, прибавляет ли это мне возраста, но когда смотрю на себя в зеркало, становится страшно — неужели эта скукоженная старушенция действительно я?

 — Стесняетесь возраста?

— Нисколько. Это я кокетничаю так. Если честно, я не боюсь быть смешной или странной, не похожей на всех. И пусть все крутят пальцем у виска — мне даже это льстит.

У папы на этот счет была хорошая фраза: «Как актер ты существуешь, пока можешь производить неизгладимое впечатление». А в этом он был мастак. У него было два любимых приемчика, которые он применял, когда мы всей семьей выбирались в какой-нибудь ресторан. Например, когда нам приносили блюдо с рыбой, он выхватывал ее с подноса официанта, прижимал к себе со словами «Дорогая, ты ли это? Я тебе так ждал, наконец-то мы встретились!» и страстным поцелуем высасывал ей глаз.

Или вот еще — когда официант приносил вино (обычно папа заказывал что-нибудь изысканное), он долго смаковал его, а потом, украдкой оглядевшись по сторонам (как если бы никого вокруг не было), сморщивался и выплевывал его через плечо. И — как будто «вдруг» — увидев стоящего рядом официанта, опешил: «Прекрасное вино!».

Надо ли говорить, что служащие были в шоке. А мы еле сдерживали смех. Вот и я тоже люблю выкинуть что-нибудь такое, чтобы у всех лица вытянулись.

 — С таким отцом, наверное, каждый день был как в цирке…

— Всем так казалось — он же забавный, смешной. А дома мы ходили по струнке, особенно когда он работал. Играть можно было только на улице.

 — Чарли был строгим воспитателем?

— Он очень много работал. А в те минуты, когда вспоминал про родительский долг, брался за наши школьные оценки.

 — И сильно попадало за «двойки»?

— Скорее наказывали за плохое поведение. Мама не справлялась с восемью детьми, и мы по большей части были предоставлены сами себе. А папа действовал строго: оставлял под домашним арестом, запрещал что-либо делать. И все его слушались, потому что обожали и ставили выше всех и всего. А я была просто счастлива, что мой отец самый знаменитый человек на свете.

 — Но на домашние задания его все же не хватало?

— Это было и не нужно — за возможность лично познакомиться с Чаплином одноклассники давали списывать всегда.

Чарли Чаплин с четвертой женой Уной О'нил, дочерью Джеральдин и сыном Майклом.

Любовью к кино я обязана мужу

 — Говорят, Чарли Чаплин был всегда окружен первыми красавицами…

— Да, женщины его любили. И он отвечал им взаимной симпатией. Я очень хотела быть похожей на этих дам, поэтому однажды даже купила себе алую помаду — тогда она была в моде. Отец увидел мои напомаженные губы и влепил мне хорошую оплеуху. Это был, наверное, первый и единственный раз, когда он поднял на меня руку. Мне потом объяснили: он просто испугался, что я так быстро повзрослела. После этого мы не общались несколько лет.

 — Когда вы сообщили, что станете актрисой, тоже был конфликт?

— Мое решение лишь несколько удивило его. Ведь я уже снималась в его фильме «Огни рампы», когда мне было 8 лет. С братьями и сестрами мы играли уличную шпану, что нас очень веселило. К тому же не надо было ходить в школу. Через десять лет, когда я снова вернулась к актерству, у меня не было тяги к кино, но очень нужны были деньги. И тут сыграла фамилия моего известного отца — сразу откуда-то появился агент, посыпались предложения. В одном из фильмов я даже должна была играть с Бельмондо, на тот момент самой большой звездой кинематографа. А потом как-то незаметно и влюбилась в свою профессию.

 — Правда ли, что эту любовь привил вам первый муж Карлос Саура?

— Мы с ним познакомились на съемочной площадке. На тот момент мне было уже 23. Он был режиссером и на 12 лет меня старше. Не знаю, может, в своем избраннике мне хотелось найти ту любовь и заботу, которую не мог мне дать отец. Так или иначе, я переехала к нему. Папа ничего не сказал. Спустя семь лет нашего творческого союза у нас родилась дочь Шейн. Вместе мы прожили достаточно долго, но быт все же разбил эту идиллию — мы разошлись, когда дочке исполнилось пять. Думаю, из-за того, что так и не смогли сойтись характерами — оба все время лезли вперед.

 — Следующей любовью стал тоже человек из мира кино?

— Патрисио Кастилла — кинооператор. Папа, к сожалению, оценить его как жениха не успел. Но, думаю, он наверняка бы ему понравился. Мы как будто родственные души и понимаем друг друга без слов — я считаю, что это самое главное в любой семье.

 — Но со свадьбой вы почему-то снова торопиться не стали…

— Наши отношения прошли серьезную проверку временем, прежде чем мы скрепили свой союз клятвами, — более 20 лет выдержки. Не знаю, хорошо это или плохо, но для своих дочерей я бы такой участи не пожелала. Блистать в пышном убранстве невесты лучше, когда ты еще свежа и молода.

С Уной у Чарли было 3 сына и 5 дочерей. На фото с женой, Джеральдин и Джейн.

Не многие из нас смогли стать последователями великого Чарли

 — Ваша дочь Уна пошла проторенной дедом и вами дорогой и тоже актриса?

— Да. И в этом смысле она оказалась еще большей бунтаркой, чем я. Помню, я буквально пришла в ужас, узнав о ее желании стать звездой кино. Ведь это такой вид искусства, где, когда тебе говорят «нет», надо уметь терпеть. К тому же имя ее деда Чарли Чаплина обязывает.

 — В вопросах актерства вы оказались такой же строгой, как и ваш отец?

— Как ни странно, да. Я очень переживала, потому что думала: вдруг сейчас окажется, что она плохая актриса. Но увидела ее в кадре, и все сомнения отпали — на съемочной площадке она вдруг перестала быть внучкой того самого Чаплина, передо мной был персонаж из сценария. Сама она — настоящий взрыв, ядерная бомба. Я тогда испытала настоящую гордость за дочь. Но сколько она ни трудится, сколько ни занимается, у нее все не получается серьезно продвинуться вперед, стать знаменитой. Видимо, и с ней имя Чаплина не работает.

 — У Чарли было много детей, кто еще пошел по его стопам?

— Сидни, сын от второго брака, стал актером. Моя племянница Кияра (дочь Южина Чаплина, пятого ребенка Чарли и Уны О’Нил. — ред.) с 16 лет работала моделью, сейчас тоже подалась на сценические подмостки. Но больше всего, мне кажется, добились Джеймс и Аурелия (от брака сестры Джеральдин Виктории и Жан-Батиста Тьере. — ред.). Они ставят удивительные цирковые номера. Хотя все понимают — за славой Чарли Чаплина угнаться уже невозможно.