Стоп-кадры войны
Как фельдмаршал Паулюс угодил в перепроявку
Москвич Анатолий Егоров прошел всю Великую Отечественную. Участвовал в десантах и танковых битвах, ходил в атаки с пехотой, прорывался из окружения… Однако на его счету нет подбитых вражеских машин, застреленных фашистов… Фотокорреспондент Егоров мерил свои боевые успехи количеством сделанных удачных кадров.
— В 1941-м дядя работал фотокором газеты «Рабочая Москва». Уже через несколько часов после объявления о нападении Германии на СССР знакомые журналисты ему предложили: «Мы формируем редакцию фронтовой многотиражки, хочешь ехать с нами?» В итоге Анатолий Егоров в тот же день, 22 июня, написал заявление о вступлении добровольцем в Красную Армию, 23-го был зачислен в штат газеты «Во славу Родины» и отправился на передовую, в район румынской границы.
Там, на Южном фронте, наступление у фашистов не ладилось, и советские войска не только удерживали свои позиции, но даже пытались наступать. Через несколько дней после прибытия в действующую армию Анатолию Васильевичу довелось фотографировать нашу первую успешную контратаку.
— Во время войны многие фотографы пытались снимать наступающие войска, однако все эти кадры сделаны либо со спины, либо сбоку. А Егоров решил тогда фотографировать «в лоб». Он договорился с командиром части и пополз на нейтральную полосу. («Ты только повяжи на голову тряпку какую-нибудь белую, чтобы мы тебя по ошибке на штык не подняли!» — распорядился комбат.) Под пулями пришлось провести несколько часов, притаившись в снарядной воронке, прежде чем наши войска поднялись в атаку…
Об этом практически нигде не доводилось читать, однако, как вспоминал дядя, поначалу всех немецких солдат, взятых в плен, отпускали — отобрав оружие и вручив пачку листовок с призывом не воевать против СССР. Иногда красноармейцы даже фотографировались с ними на память. Ведь благодаря довоенной пропаганде у наших существовала твердая уверенность: солдаты Вермахта — те же пролетарии, которых гитлеровское руководство попросту сбило с толку. Но не сегодня завтра эти люди опомнятся и повернут ружья против нацистов.
Когда части Красной Армии под напором вражеских атак все-таки отступили от границы, Анатолия Егорова направили в Одессу. Он оказался чуть ли не единственным корреспондентом, остававшимся в этом городе с начала и почти до конца его героической обороны. Фотокор был частым гостем на передовой, участвовал в рейдах наших бронепоездов, а однажды напросился в матросский десант… Целью той вылазки было уничтожение немецких дальнобойных пушек, обстреливавших город. Одно из этих орудий наши моряки даже умудрились увезти в качестве трофея. Его выставили на городской площади, украсив надписью: «Больше по Одессе стрелять не будешь!»
— Через некоторое время в город прибыла с «большой земли» группа газетчиков, в которой были Сергей Михалков и Константин Симонов. Дядя рассказывал, что тогда он много времени проводил вместе с Михалковым. Коллеги-журналисты часто прибегали к его помощи — ведь Михалков был кавалером ордена Ленина. Он даже приноровился всегда ходить, накинув шинель на одно плечо — чтобы орден на груди был виден. Легко мог обратиться к любому самому высокому воинскому начальству и на вопрос «Ты кто?» отвечал вопросом: «Дядю Степу» читал? Так вот, я — автор". После такого представления орденоносца все его просьбы сразу выполнялись.
Именно под Одессой Анатолию Егорову повезло обзавестись надежной техникой для работы. Конечно, отправляясь в действующую армию, он имел «на вооружении» казенный советский «ФЭД». Однако через несколько дней, проведенных в окопах на передовой — среди пыли и грязи, — этот аппарат окончательно скис. Уже на подступах к Одессе кто-то из командиров помог «безоружному» фотокорреспонденту: «Когда ходили в контратаку, я видел на ничейной полосе убитого фашистского офицера, а у него на ремешке через плечо — фотоаппарат…» Пришлось Анатолию Васильевичу ночью ползать по нейтралке и искать труп этого гитлеровца. Нашел, и фотокамеру — знаменитую немецкую «Лейку», — с него забрал. (Почему на нее никто из наших бойцов не позарился? Боялись неприятностей. Ведь тогда уже появился приказ: на фронте фотографировать солдатам и офицерам запрещено, за нарушение — трибунал.) С этой трофейной «машиной» Егоров прошел всю войну…
Анатолий Васильевич вернулся из Одесского «котла» в Москву лишь поздней осенью 1941-го. И застал самые трагические для столицы дни: немцы прорвались уже почти к окраинам города, шла спешная эвакуация, многих обуяла паника… Во дворе редакции дядю поджидал неприятный сюрприз — среди кучи разбросанных по асфальту бумаг увидел знакомые конверты, в них он хранил свой фотоархив. Пришлось спасать негативы, однако часть уникальных кадров тогда все-таки пропала.
В середине мая 1942 г. фотокор Егоров был вновь командирован на южное направление, где войска Южного и Юго-Западного фронтов пытались освободить от немцев Харьков. Увы, первая Харьковская операция кончилась сокрушительным поражением, свидетелем которого и стал Анатолий Васильевич.
— Дядя, помню, очень досадовал: «Эх, если бы наше наступление началось не 12 мая, а 1-го! В тот день мы могли бы фашистов взять голыми руками!» И пояснял, что на Первомай немцы устроили у себя настоящий праздник — крутили музыку, пели, веселились — о войне словно и позабыли… Однако мы начали операцию 12-го. Поначалу все шло хорошо — южнее Харькова врага удалось отбросить километров на 50, но потом гитлеровцы ввели в бой танковые дивизии и взяли наших в кольцо. В этот драматический момент московский фотокор оказался на волосок от смерти.
Егоров несколько дней не вылезал с передовой — фотографировал, как наступает Красная Армия, потом выпросил в Политотделе армии машину и повез пленки в тыл — в редакцию. Едут на восток, а навстречу им колонна наших Т−34 движется к фронту. Через некоторое время глядь — снова танки ползут по дороге. Шофер говорит: «Видно, какая-то новая модель. Я еще таких у нас не встречал…» И только когда поравнялись с головным танком, разглядели: да это же фрицы! Поворачивать, удирать — бесполезно. Спасло то, что дядя ехал на трофейной легковушке, и немецкие танкисты приняли их за своих… Вот так, «на дурачка», выбрался тогда из окружения.
Егоров был единственным фотокором, который запечатлел на пленке события того нашего катастрофического наступления. Снятые им весной 1942-го под Харьковом кадры потом не раз публиковали, но без каких-либо пояснений: «Контрудар Красной Армии на Южном фронте».
Из-под Харькова — к Сталинграду. Анатолий Васильевич был в этом городе 22 августа 1942 г., когда фашистская авиация совершила первый массированный налет. «Этот день оказался для меня самым страшным за всю войну! — говорил он позднее. — В городе горели даже камни и железо…»
А позднее, уже на исходе сталинградской эпопеи, Егоров несколько дней провел с танкистами из армии генерала Ротмистрова, которые сражались с механизированными дивизиями Майнштейна, пытавшимися прорваться к городу. Он сумел отщелкать самый первый «Тигр», который удалось подбить здесь нашим бойцам. Фотографу повезло даже увидеть, как это происходило. Дядя рассказывал, что бронированное чудовище новейшей конструкции остановили… выстрелом из снайперской винтовки! Были тогда у нас на передовой такие виртуозы, которые охотились на водителей-механиков немецких танков, умудряясь попадать в них через смотровую щель. И в тот раз так получилось. А когда водителя убили, остальные танкисты полезли из люков спасаться… Потом Анатолий Васильевич ползал под обстрелом к этому танку, чтобы его заснять вблизи.
В другой раз счастливый и несчастливый случаи переплелись для Анатолия Егорова воедино.
— Мой дядя оказался одним из немногих, кто смог запечатлеть на фото пленение Паулюса — как тот выходит вместе со своим штабом и адъютантами из подвала. А потом Егорову разрешили снять и самый первый допрос фельдмаршала. Командующий фронтом приказал пленку с этими кадрами срочно отправить специальным самолетом в Москву. Однако, когда через несколько дней в Сталинград привезли экземпляры номеров центральных газет, Анатолий Васильевич не обнаружил своих фотографий. Позднее выяснилось, что с паулюсовской пленкой произошло несчастье: редакционная лаборантка опустила ее в проявитель и — как назло! — задремала. В итоге уникальные кадры перепроявились и стали такими черными, что их нельзя было использовать для тиражирования. Впоследствии дядя сумел все-таки осветлить эту пленку, но время-то было упущено!
Интересная история связана с еще одним егоровским снимком. В конце Сталинградской битвы, когда советские войска шли через только что освобожденный хутор, из ворот вдруг выскочила бабка и — к ближайшему офицеру, которым оказался как раз Анатолий Егоров: «Слышь, милок, у меня в погребе немец сидит!» Военный фотокор тут же попросил двоих проходивших мимо бойцов проверить — действительно, они нашли в погребе немецкого солдата, стоявшего по пояс в ледяной воде. Когда фрица под конвоем выводили наружу, дядя сделал снимок. Лет 30 спустя его напечатали в одном из журналов, а вскоре Анатолию Васильевичу в редакции передали письмо: откликнулся тот самый немец! Оказывается, после окончания плена он решил не уезжать из Союза и со временем даже стал зав. кафедрой романо-германских языков в одном из вузов.
