В 6 лет меня демонстрировали как уникальный «экспонат»

— Анатолий Ошерович, вы родились в разгар Великой Отечественной войны, в 1943 году, в Челябинске, куда ваша семья была эвакуирована из Харькова. Каким было детство?

— Родители вспоминали, что приехали на Урал в теплушке, буквально ни с чем. Они взяли из Харькова только старый персидский ковер, в который завернули моих старших братьев (Володя и Паша родились еще в Харькове в 1929 и 1935 годах), чтобы дети не замерзли в этой тяжелейшей поездке.

Зато одним из первых предметов, который появился в нашем челябинском бараке вслед за старыми кроватями и стульями, было пианино. И все потому, что старший брат Владимир еще на Украине начал заниматься музыкой, и родители хотели, чтобы он стал музыкантом. Однако гораздо больше Володя тянулся к технике, что в дальнейшем и определило его судьбу. Правда, всю жизнь брат был моим главным, ревнивым критиком и доброжелателем, возможно, искренне завидуя моей профессии.

— У вас рано проявились музыкальные способности?

— Довольно рано. Старое пианино стало привлекать мое внимание, когда мне было всего четыре года. Первые, неосмысленные звуки, извлекаемые мною скорее только из детского любопытства, стали превращаться в собственные музыкальные слова, которые складывались в предложения, а затем превращались в небольшие музыкальные истории. С появлением радио я жадно запоминал услышанные мелодии и затем воспроизводил их на пианино, чем вызывал у окружающих большой восторг, особенно у родителей. Абсолютный слух позволял мне безошибочно определять не только звучавшую ноту, но и любое их сочетание, в каком бы безумном порядке ноты ни звучали. В 6—7 лет я уже играл целые отрывки из оперетт Кальмана, которые обожала моя мама. А затем увлекся музыкой Цфасмана, часто звучавшего тогда по радио. Молва обо мне поползла по Челябинску, меня начали демонстрировать как некий уникальный «экспонат». А я к тому же научился играть на аккордеоне и в свои 9—10 лет стал героем парков и скверов, меня начали приглашать в различные молодежные компании и показывать всевозможным гастролерам-эстрадникам.

— В музыкальной школе вы, наверное, были желанным гостем?

— При моем поступлении в музыкалку произошел курьезный случай. Директор школы, как оказалось, был педагогом-скрипачом. Как только приемная комиссия обнаружила у меня абсолютный слух, он тут же решил взять «вундеркинда» в свой класс. Папа, приведший меня на вступительные экзамены, от волнения не смог сразу ему возразить. Но затем под невероятным давлением семьи и особенно братьев меня перевели в класс фортепиано, где я познакомился с человеком, который стал для меня одним из самых любимых и близких людей на свете. Это педагог по специальному фортепиано Мира Лазаревна Герчикова, попавшая на Урал во время эвакуации из Киева, в котором она окончила до войны консерваторию.

— Как дальше складывался ваш творческий путь?

— Я успешно проучился в музыкальной школе все семь лет, а затем поступил в Челябинское музыкальное училище, где меня ждал еще один, уже не такой безобидный «курьезный» случай. К тому времени я уже начал увлекаться легкой западной музыкой, которую принимал за джаз. Слушал и играл много пьес с доступных тогда чешских, болгарских и ГДРовских пластинок. И мне также очень нравилась музыка, которую исполнял невообразимо популярный в то время Ив Монтан.

И вот однажды вечером в класс, где наш ансамбль тайком репетировал одну из песенок Ива Монтана, вошел директор нашего музыкального училища, а это был как раз тот педагог-скрипач, к которому я не пошел учиться, и устроил нам страшный разнос. С этого дня моя учеба превратилась в сущий кошмар. Я был вынужден сначала пропускать занятия, а затем и совсем покинуть училище. Образование я завершил уже в более зрелом возрасте.

— Неужели отсутствие диплома вам никак не мешало?

— Нет, этот факт на моей карьере никак не отразился. В 15 лет я уже работал, сначала в оркестре при кинотеатре, а далее в Челябинской филармонии в качестве музыкального руководителя эстрадно-инструментального квартета. Именно с этого времени (то есть с 1958 года) и началась моя профессиональная биография, которую я, по существу, формировал самостоятельно. Например, в 1962 году я был приглашен главным дирижером Государственного эстрадного оркестра Узбекистана, а после организовал свой первый самостоятельный джаз-оркестр при Тульской филармонии, и впоследствии создавал коллективы только сам. В 1970 году это был оркестр «Современник» Росконцерта, просуществовавший более 20 лет, далее — «МКС Биг-бэнд», впервые заявивший джазовому миру на международном фестивале в Швейцарии о существовании в России джазового оркестра, способного составить конкуренцию.

— Думаю, родители вашими успехами очень гордились…

— Единственное, о чем я сожалею и буду сожалеть всю мою жизнь, что я не успел в полной мере насладиться родительской любовью. Так как очень рано остался без родителей, сначала без любимой мамы Фаины Павловны, она умерла в 1959 году, а затем и без отца Ошера Лейбовича, который покинул нас в 1966 году. Несмотря на то что я, по существу, всю зрелую жизнь провел без них, моя память, любовь и благодарность к ним, как и к моим уже ушедшим старшим братьям, — бесконечна.

В кино пришел благодаря Карену Шахназарову

— Вас практически невозможно застать дома. Судя по всему, ваша жизнь сейчас чрезвычайно насыщенна.

— Творческая жизнь действительно довольно насыщенная. Самый показательный случай был прошлым летом. Когда мы по пути из Москвы в Тверь попали в гигантскую пробку и были вынуждены провести репетицию на палящем солнце, а вечером был концерт на джазовом фестивале на Дне города. Кроме того, сейчас у меня появилась еще одна профессия, которую я также считаю творческой, — это продюсирование джазовых концертов и фестивалей. В Политехническому музее я провожу новогодние и весенние карнавалы джаза… Все мои программы тематические: концерты имеют определенную джазовую тематику и раскрываются только в пределах предложенной темы. Не так давно я стал активно заниматься преподавательской деятельностью, являюсь профессором Российской академии музыки имени Гнесиных на кафедре эстрадно-джазовой музыки. Создал «Академик-бэнд». Забот очень много… Помимо гастролей курирую практически все джазовые оркестры, которые есть на территории России, ежегодно бываю практически во всех этих оркестрах, делаю цикл мастер-классов…

— Вы написали музыку более чем для десятка фильмов. Чем музыка для кино отличается от той, которую вы сочиняете для концертов?

— У концертной музыки совсем иные законы. Можно написать красивую музыку, но она будет просто красивой, просто приятной, а для кино этого недостаточно. В кино музыка должна взаимодействовать с видеорядом. Композитору необходимо передать настроение или создать образ, который не только решает интонацию эпизода, но и является ключом ко всей картине. Это отдельная наука. Пока мой друг Карен Шахназаров не предложил мне написать музыку к фильму «Мы из джаза», я даже не думал, что могу стать кинокомпозитором. Но потом, постепенно, от фильма к фильму я стал постигать специфику этой профессии. И сейчас меня как эксперта приглашают читать лекции в университет Мосфильма и во ВГИК.

— Большую часть фильмов, для которых вы писали музыку, снимал Шахназаров. Почему именно он?

— Все это было замешено на творческом и человеческом доверии, и как-то так само собой получилось, что у нас сложился тандем. Объяснить сложно. Но кто скажет, почему к фильмам Георгия Александрова музыку писал Дунаевский, Эльдар Рязанов работал только с Андреем Петровым, Данелия только с Гия Канчели, Михалков с Артемьевым, Марк Захаров с Геннадием Гладковым? И подобных примеров очень много.

— Наверное, совпадение характеров…

— Наверное, хотя вот уж кого-кого, а Карена удобным для работы режиссером никак назвать невозможно. Это человек с определенной точкой зрения, которая далеко не сразу может быть вам понятна. Многие процессы происходят у него внутри, и вы, находясь рядом, можете просто и не замечать той активной работы, которая разворачивается в его сознании. Но у нас с ним постепенно наладилась технология работы. На одну и ту же тему я делал несколько «эскизов», а он выбирал наиболее понравившийся ему. Иногда Карен удивлял меня тем, что выбирал не тот материал, который казался мне самым удачным, а темы, на мой взгляд, проходные.

— Музыку к фильму «Мы из джаза» часто цитируют. Какие у вас остались воспоминания от съемок фильма?

— Непосредственно в съемках я участия не принимал. К большинству картин Шахназарова я писал музыку после того, как фильм был снят. Я уже мог видеть, что сделал режиссер, как сыграли актеры. Если бы я писал музыку только на основе прочитанного сценария, у меня появлялся бы свой склад образов, не совпадающий с тем, что сделали реальные исполнители, режиссер, операторы. Для сочинения полноценной «музыкальной одежды» композитор должен увидеть картину хотя бы вчерне собранной. Понять — что хотел сказать режиссер и какие моменты можно усилить с помощью музыки.

Тем не менее какие-то моменты, в которых я участвую как музыкант-актер, в памяти сохранились. Например, в фильме «Сны» я дирижирую оркестром. В фильме «Зимний вечер в Гагарах» у нас даже был небольшой диалог с Евгением Александровичем Евстигнеевым: он захотел пропеть какую-то песню и сказал мне: «Степан, играй», а я начал ему возражать, что это безвкусно и пошло. Вообще кино подарило мне много встреч с потрясающими актерами. Я счастлив, что мне довелось поработать с Зиновием Гердтом, Арменом Джигарханяном, Олегом Басилашвили…

Кадр из к/ф "Мы из джаза".

Молодежь не дает стареть

— Вам 67 лет, а ваша жизнь так насыщенна, как будто вам 40 или 30. Что вы делаете для того, чтобы не ощущать возраста?

— То, что я пошел работать в Российскую академию музыки с молодежью, уже дает установку не стареть. Потому что с молодежью очень тяжело общаться, если ты контрастируешь с ними в динамике, мышлении. Я, конечно, не могу во всем походить на них, все-таки молодежь имеет свои средства для самовыражения, взять хотя бы тот же сленг. Но пока вижу, что могу их чему-то научить, буду себя чувствовать с ними вполне уверенно. Музыкант оркестра должен подчиняться не администратору, а только тому дирижеру, который превосходит его в профессии. До тех пор пока я вижу вот эти любопытные молодые глаза, которые смотрят на меня, чувствую, что я полон сил и молод. У меня к моим подопечным есть только одно главное требование. Я всегда говорю своим молодым музыкантам: «Если вы чего-то не умеете, я постараюсь вас научить, но если я перед собой в оркестре вижу безразличные глаза, значит, нам с вами не по пути».

— Какие-нибудь специальные процедуры, упражнения делаете?

— В молодости я очень серьезно занимался нагрузочной гимнастикой. Сейчас стараюсь ограничивать себя в том, что может плохо влиять на здоровье, с учетом проблем, которые возникают с возрастом. Все-таки 67 лет — это достаточно серьезно. Я старюсь как можно больше ходить пешком при том, что у нас в семье большой парк автомобилей.

— Расхожая фраза гласит, что на детях талантливых людей природа отдыхает. Вы талантливый музыкант, ваш сын тоже…

— Я не могу сказать, что на моем сыне природа отдохнула. С другой стороны, может быть, мне надо было понастоятельней требовать, чтобы он занялся и дирижированием?.. А так, он — пианист, руководитель, композитор и хороший аранжировщик, свое дело знает.

Вообще неправильно, когда мы пытаемся сотворить из своих детей кого-то подобного себе. Когда сын кинорежиссера становится кинорежиссером, а сын писателя поступает в Литинститут. С моим сыном все происходило само собой, и вот от такой «искусственной наследственности» я освободился.

Что касается следующего поколения — Толечки маленького, то меня потрясает, что этот мальчик, которому всего год с небольшим, когда начинает звучать музыка, останавливается и, вперившись в музыкальный центр как завороженный, может слушать ее часами. Для нас всех это необъяснимое явление, ничего подобного я в своей жизни не видел. Наверное, дают о себе знать заложенные в него музыкальные гены. Моя супруга тоже музыкальный человек, жена сына окончила музыкальное училище, хотя потом и ушла совсем в другую область. Я не обольщаю себя тем, что внук будет музыкантом, хотя думаю, что имя и фамилия — Анатолий Кролл — что-то и предопределяют.

Говорить о Мушке могу часами

— Какое значение для вас имеет семья?

— Жалко, что у меня сейчас нет под рукой альбома замечательного фотохудожника Кати Школьник. В этом издании многие фотообразы подписаны эпиграфами, и на своем я написал: «Я благодарен жизни за то, что она мне подарила бесценное счастье — музыку и мою семью». Не могу сказать больше, потому что все, что существует за пределами музыки, — это моя семья. Семья у нас особая: у нас так много домашних питомцев (собак и кошек), что жена не может жить с ними в Москве и находится в основном на даче, а у меня, наоборот, — столько дел в городе, что на даче бываю лишь наездами.

— Породистые животные — модное сейчас хобби. Какие породы вам больше всего нравятся?

— Что вы, какое хобби, какие породы?! У нас нет ни одного животного, купленного в питомнике, все кошки и собаки попадали к нам в драматических ситуациях. Самым главным человеком в этой эпопее с животными является Татьяна Михайловна Кролл, моя супруга, собственно, она нас с сыном и вовлекла в «благотворительный процесс»…

По-разному было: подбирали потерявшихся собак на улице, несколько собак к нам попали после аварий. Например, Мушка — смесь стаффордшира и боксера. Мы ехали с сыном на машине, около Балашихи увидели на дороге сбитую, обездвиженную собаку, сын затормозил, включил «аварийку», подошел к бедняге, взял ее на руки и сказал: «Папа, или мы забираем ее домой, или я остаюсь здесь». Сейчас Мушка — это совершенно фантастической подвижности существо, полное просто невероятной любви к нам. Хотя и говорят много плохого о бойцовских собаках, но в Мушке какая-то беспредельная нежность и преданность. Она первая встречает мою жену, когда Татьяна Михайловна входит в калитку, а когда супруга куда-либо уходит, Мушка провожает ее взглядом, ложится под дверь, и видно, что очень страдает.

Я всегда любил животных, но раньше не было такого осознанного чувства, такой глубинной любви к этим существам. Доброта просачивается в человека постепенно… Говорить о своих питомцах я могу часами. Я так по ним скучаю в Москве, помню все эти глаза… Конечно, трудно содержать такую большую компанию собак и кошек, сейчас наша семья вынуждена ограничивать себя в плане отдыха, туристических поездок. Но все это стоит того тепла, той доброты, того удовольствия души, которое мы испытываем, общаясь с нашими животными. С содроганием смотрю, когда собаки живут в питомниках, в загонах…