…Воскресенье — во всех отношениях было лучшим днем детства. По субботам тогда еще работали, а я ходил в школу. Только в воскресенье можно было не вставать в семь утра. Я просыпался в четверть десятого от того, что папа включал радио — старый трофейный «Телефункен». В это время начиналась передача «С добрым утром!» — одно из немногих развлечений, которые существовали в те годы.

А потом папа брал ватный матрац и перебирался на балкон. Там он от корки до корки читал две газеты — «Правду» и «Известия», стараясь найти в «Известиях» хоть какую-нибудь правду, а в «Правде» — хоть какие-то известия.

В это время по семейной традиции было положено папу не беспокоить. Но в один летний воскресный день 1955 года, когда мне не исполнилось еще и пяти лет, я уселся рядом на беленький стульчик и стал канючить:

— Па-апа! Нарисуй что-нибудь, папа, ну, нарисуй!

В общем, папино чтение было отравлено.

Отец взмолился:

— Ну, дай мне хоть пять минут — я дочитаю!

— А про что ты читаешь?

— Про новый самолет. Называется — вертолет. Летает совсем по-другому…

— Как это — по-другому? Нарисуй, как. Ну, пожалуйста, нарисуй мне вертолет!

Но папа не знал, как выглядит вертолет. До этого дня винтокрылая машина была от народа засекречена. И вот в правительстве решили, что можно сообщить народу о ней, и газета «Правда» написала о летательном аппарате, который может взлетать и садиться вертикально благодаря крутящемуся винту. Но фотографии вертолета в газете не было.

— Знаешь что, — сказал папа, — давай договоримся: ты десять минут тихо сидишь и ко мне не пристаешь. Смотришь на небо. Если будешь тихо сидеть, ты его увидишь. А я его потом тебе нарисую.

Я поверил. Папино слово — закон. Сел и, задрав голову, стал смотреть на ярко-голубое киевское небо. Десять минут сидеть — это очень долго для ребенка, целая вечность. Если смотреть на что-то очень долго, по глазному яблоку начинают бегать какие-то белые мухи. Я тогда это впервые обнаружил. Но подумал: может быть, это вертолет, который так высоко летит, что видна только белая точка? А папа, довольный, что на десять минут избавился от моих приставаний, спокойно читал свою газету.

Прошло, может быть, восемь, может быть, девять или все десять минут. Раздался страшный грохот. И над нашим балконом — не в ста метрах справа, не в ста метрах слева, а прямо над моей головой, — пролетело семь вертолетов. Настоящих, зеленых, с военными красными звездами. Вертолеты один за другим с ревом прошли над нашим домом, над Крещатиком и улетели в Дарницу, за Днепр.

Я от счастья онемел. Но чего у меня не было, так это удивления — мне же папа сказал, что через десять минут я увижу вертолет, — так и вышло. Я был в восторге.

А папа, как бы это сказать… обалдел! Он в этот день не ел, ходил чумной и все спрашивал маму:

— Лида, как же это?

И все не мог понять, как это он сказал — и вертолеты прилетели. Их ведь вообще еще никто не видел. Может быть, они и над Москвой еще не летали!