Наталья БОЙКО: «Думаю, да. В Казахстане он, без преувеличения, звезда, его песни исполняют. Для всех уйгуров Мурат — легендарная фигура, он ведь очень много песен писал на уйгурском языке, использовал народные мотивы в своих мелодиях. Сейчас одна девушка собирается выпустить для уйгурской диаспоры сборник его стихов на русском языке. Но Мурата помнят не только земляки: в Интернете активно скачиваются его песни, а девочки-фанатки организуют сайты поклонников его творчества».

Наталья: «Он не только на сцене, но и в жизни был романтиком. При этом человеком общительным, легким на подъем, всегда в движении. Еще со школьной скамьи участвовал и побеждал в олимпиадах по физике и математике, в соревнованиях по брейк-дансу. И всегда пел. В его семье сильны музыкальные традиции. Отец Мурата Исмаил Суфиевич был очень известным человеком среди представителей уйгурской общины в Алма-Ате, пел уйгурские песни на праздниках. Про таких говорят — самородок: он самостоятельно выучился играть на скрипке, других струнных инструментах. Мурат помнил отца уже пожилым мужчиной, таким серьезным (он был гораздо старше мамы Мурата)… В отличие от него с нашими детьми муж вел себя как ребенок, часто дурачился. Я смотрела на них и думала: «Боже мой, у меня трое детей!»

Наталья: «Нет, что вы! Правда, когда мы с ним познакомились, он только-только одержал победу на конкурсе „Ялта−91“, и это, конечно, привлекло к нему женское внимание. Но до того он был скорее этаким ботаником. Приехал в Москву из Алма-Аты в шубе из „чебурашки“… У него была девушка до меня, но на тот момент их чувства начали остывать. Кстати, эта девушка утверждала, что после победы в Ялте Мурат сильно изменился. Возможно, так и было на самом деле — все-таки успех делает человека взрослее, дает ему новый опыт. Никакой заносчивостью Мурат не обзавелся, популярность его не испортила. И баснословные по тем временам призовые деньги он в рекордные сроки раздал друзьям, которым они тогда были нужнее».

Наталья: «Не я, конечно, я робкая была. Считала: если человек уже засветился, стал известен — держись от него подальше, беги! Но так сложилось, что мы, учась на одном отделении (вокальном), вращались в одних и тех же компаниях. Довольно долго я не понимала, что интересна ему как девушка, мне почему-то казалось, что ему нравится моя подруга и поэтому он в нашу комнату так часто захаживает. И лишь со временем осознала, что нас связывает не просто дружба».

Наталья: «Сначала мы не думали о свадьбе. Да и Мурат не хотел расстраивать родителей известием, что не посоветовался с ними при выборе спутницы жизни».

Наталья: «Ну, их можно понять. Поэтому Мурат так и оттягивал момент признания. Да и мои близкие восприняли эту новость без энтузиазма. Я приехала домой в Эстонию, в Нарву, и начала взахлеб рассказывать: „Мурат — такой парень!“ А они: „Мурат? Мусульманин, что ли?“ И хотя мои родители — люди демократичные, они пытались меня отговорить: „Это может быть опасно, поверь“. Даже устраивали семейный совет — хотели меня с кем-нибудь познакомить. Я случайно об этом услышала, возмутилась: „Как вы можете?!“ Разразился скандал. Но несмотря на то что обстоятельства складывались против нас, нам было действительно хорошо друг с другом. Позже, когда у нас уже появились дети, мы шутили — начинали фантазировать, какую свадьбу можно было бы устроить».

Наталья: «Первой Мурата увидела моя мама, она приехала в Москву меня навестить. И, как ни странно, совсем немного понаблюдав за ним, сделала вывод: „Этому человеку я тебя доверить могу!“ А с его родителями я познакомилась, когда родилась дочь Лия. Мы поехали для этого в Алма-Ату, и я до сих пор помню, как у меня дрожали коленки, пока мы пешком поднимались на пятый этаж. Но они вышли встречать нас всей семьей и так приветливо улыбались, что я сразу успокоилась. И поняла, почему Мурат такой хороший, откуда в нем эта порядочность и доброта. Мы и сейчас с его семьей общаемся, перезваниваемся: я бываю с концертами в Алма-Ате, время от времени мы ездим туда с детьми».

Наталья: «Мурат был пацифистом, истинно толерантным человеком. Много читал серьезной, глубокой литературы о мировых религиях. У него даже есть стихотворение о Христе, написанное с позиции человека, который чтит святость Иисуса, несмотря на свою принадлежность к другой вере. У нас Лия крещена в православие, а Аким — мусульманин».

Наталья: «Нет, все само сложилось. Я никогда намеренно не настраивала дочку, но иногда она ходила со мной в церковь. Однажды, когда мы были в Эстонии, в монастыре, Лия сама (в шесть лет) попросила, чтобы ее окрестили. Мурат тогда был на гастролях. Я сообщила ему об этом по телефону — и надо отдать должное, он реагировал очень сдержанно и спокойно: «Покрестили? Понятно…»

Наталья: «Нет. Да это и не было с моей стороны каким-то вероломством. Я точно знала, что он отнесется к решению дочки нормально. Точно так же, как знала и то, что сын пройдет обряд по мусульманским традициям — потому что он мальчик, наследник. Тогда к нам приехал папа Мурата и сам провел этот ритуал. Так интересно было: Аким выглядел удивительно умиротворенным и не протестовал, что по обряду его как бы перекатывали с горочки, а ведь ему тогда было всего-то месяца три».

Наталья: «Загс, ресторан — он уже наметил место, прикинул, сколько позвать гостей, позвонил мне: „Все, я понял, нам надо пожениться. Устроим праздник для нас, наших друзей — для всех! Надо тебе самое лучшее платье купить!“ Этот разговор состоялся за три дня до его гибели… А несколькими годами раньше мы провели в Алма-Ате мусульманский обряд венчания никах. Папа Мурата Исмаил Суфиевич объяснил мне, что без этого наш союз не может считаться полноценным. Сказал, что при этом я не отрекаюсь от своей веры, а просто принимаю его сына. Так что вероисповедание я не меняла. По традиции мы должны были выпить смесь воды, соли и сахара — не жидкость, а такую кашицу. Она практически не пилась, я с трудом проглотила половинку, и Мурат, пожалев меня, допил остальное. Это так символично: даже сейчас половину нагрузки, которая приходится на нашу семью, несет Мурат. Я чувствую его незримое присутствие».

Наталья: «Нет. В последний Новый год у него выступлений и работы было невпроворот. Он много писал, сочинял музыку и стихи. Не только для себя, но и для других исполнителей: Алсу, Дианы Гурцкой, Жасмин. Пусть на телеэкранах он появлялся реже, но концертная, гастрольная деятельность у него не прекращалась. У каждого музыканта в жизни возникает эта дилемма: думать только о коммерческом успехе или пытаться создать что-то ценное. У Мурата хватило мужества и вкуса выбрать второе».

Наталья: «Версию с наркотиками я исключаю. Мурат был слишком разумным человеком, чтобы сознательно попробовать что-то такое. Я тогда была не в состоянии прийти на эту передачу… В его крови обнаружили некое психотропное вещество, судя по всему, содержавшееся в каком-то лекарстве-антидепрессанте».

Наталья: «Да, он принимал их по рецептам врачей. Он страдал бессонницей. А что это были за средства и как они могли повлиять на его здоровье, можно только догадываться».

Наталья: «Зная его любовь, чувство ответственности, с которыми Мурат относился к детям, ко мне, я не могу поверить, что он мог осознанно пойти на такой шаг. Тем более дети в это время находились в квартире — разве он мог причинить им боль? На его сознание явно воздействовало что-то инородное. Возможно, тот стимулятор, который он принимал».

Наталья: «Он не мог справиться с усталостью, бессонницей. У многих наших коллег, к несчастью, есть такие симптомы — практически это профессиональная болезнь. Она возникает в результате сверхнагрузок, связанных с гастролями, переездами, перелетами, сменой часовых поясов, в конце концов, просто с волнением из-за выступлений перед публикой. Кроме того, однажды на гастролях Мурата в ресторане оскорбили какие-то люди, сидевшие за соседним столиком. Произошла драка, в которой ему нанесли серьезные травмы, били по голове. После этого инцидента у него и началась бессонница, и как следствие — состояние повышенной тревожности, панические атаки. Пришлось обращаться к специалистам. В то время я действительно боялась за Мурата, буквально бежала за ребенком в школу, чтобы быстрее вернуться обратно домой, к мужу. Но потом, казалось, лекарства, прописанные медиками, помогли».

Наталья: «Видения? Незадолго до смерти ему снились и умерший отец, и близкий друг Баглан Садвакасов (погибший в автокатастрофе музыкант группы „А-Студио“. - Прим. авт.). Но он их просто видел во сне, они не звали его за собой. Это все выдумки, равно как и разговоры о секте. Думаю, он не стал бы скрывать от меня свое „увлечение“. Да, он читал эзотерическую литературу, но и многое другое тоже читал. Мог взять и перечитать в электронном виде всего Достоевского. Так можно договориться до того, что чтение произведений Федора Михайловича вызывает у человека глубокую депрессию».

Наталья: «В общем-то нет. Пожалуй, только за три дня до его смерти, когда я была в Эстонии, в маминой квартире, мне никак не удавалось уснуть. Какая-то беспричинная тревога меня охватила. Такого со мной прежде никогда не случалось… А потом, когда все произошло, я находилась в невменяемом состоянии, несколько дней не могла выйти из дому. Одна часть меня понимала, что он умер, ничего не изменить, у меня есть дети и надо заниматься делами, организовать похороны и так далее. Но другая моя часть не верила в это. Я засыпала и чувствовала, что он жив — вот сейчас проснусь, и все будет по-прежнему… У Мурата был запланирован концерт в Алма-Ате, и мы с его друзьями решили, что он обязательно пройдет в марте, только это будет уже концерт памяти. Мурат погиб 19 января, на Крещение, и два месяца до концерта пролетели как один миг — в подготовке, репетициях. Помню, Марина Хлебникова переживала, говорила, что мне придется трудно, когда проект закончится и я останусь наедине со своими проблемами. Но потом все как-то закрутилось — мне надо было кормить детей, зарабатывать деньги. Мне очень многие помогали, не только друзья, просто незнакомые люди. Именно после смерти Мурата я вдруг подумала: какие люди хорошие!»

Наталья: «Я работаю в Школе телевидения — преподаю вокал. Веду переговоры по выпуску нового диска с песнями Мурата. Это альбом, который он до конца продумал — вплоть до обложки, но так и не успел выпустить. Там много песен, которых публика еще не слышала. Также я работаю на бэк-вокале у разных исполнителей — например, в той же „А-Студио“, сейчас — у Полины Гагариной».

Наталья: «Они потихонечку ходят в музыкальную школу, но я оставляю за ними право на выбор своего будущего — не подталкиваю ни к чему. Просто стараюсь воспитать в них хороший эстетический вкус: вместе ходим в кино, на концерты интересные, слушаем музыку — конечно же, песни их отца. Безусловно, слух и голос у них есть».

Наталья: «Очень трудно рассказать какой-то конкретный эпизод. Воспоминания могут настигнуть в самый неожиданный момент — как вспышка, нахлынуть как дежавю. Мы с Муратом прожили вместе пятнадцать лет. Нельзя сказать, что все складывалось абсолютно гладко: Мурат был порывистым, быстрым человеком, мог вспылить, подгонял нас, сердился, что мы за ним не успеваем — физически, эмоционально. Но при этом он был очень деликатным, добрым, светлым. Веселил меня, придумывал какие-то розыгрыши, маленькие сюрпризы. Помню, однажды я опоздала к нему (это случилось еще в начале наших отношений), он ждал меня у себя дома. И вот я, запыхавшись, прибегаю, а на двери — записка. Срываю ее и читаю: „Заяц, я тебя не дождался!“ Я стою с запиской в руках, а Мурат… наблюдает в глазок за выражением моего лица. Ну конечно, он выдержал всего несколько мгновений, а потом распахнул дверь — и мы долго смеялись, вспоминая мою мимику. А потом, уже во времена семейной жизни, он постоянно писал мне письма, оставлял шутливые послания. Например, на холодильнике: „Прости, я съел последний огурец! Твой Мурик“. В письме, которое он прислал мне, когда я однажды уехала в Эстонию, было что-то вроде: „Ночь. Луна. Фонарь. На моей руке — комар, но я его не гоню — надо же и ему чем-то поужинать…“ Он всегда мог рассмешить меня, вызвать улыбку, рассеять мрачное настроение — подарить мне свет».

Наталья: «Мне почти всегда снится один и тот же сон: что он действительно умер, это случилось, но мы продолжаем жить вместе. Он по-прежнему с нами, абсолютно все так же, как было. Мы занимаемся обычными домашними делами или едем куда-то. И единственное, что во сне меня тревожит, — мысль, как же я расскажу всем, что он воскрес. Мне же не поверят, не поймут! Буквально недавно, перед поездкой в Алма-Ату, это снилось. После таких снов я просыпаюсь с ощущением, будто мы действительно с ним общались…»