Владимир БАЛОН: «В метрике моя фамилия писалась „Баллон“ — точно так же, как сосуд, например, для хранения газа. Мне это не очень нравилось. И уж не помню каким обманом, но при получении паспорта мне удалось одну букву „л“ ликвидировать».

Владимир: (Смеется.) «Получается, так. Я никогда в молодости не спрашивал отца, откуда наша фамилия. Позже мне говорили, что якобы давно наши предки (а вернее, мой прадед) жили во Франции. Но документальных подтверждений этому нет. Теперь, когда у меня интересуются, с одной или двумя «л», я отвечаю: «С одной. Это отличает меня от сосуда».

Владимир: «Я мог бы придумать в ответ что-нибудь типа „прочитал „Трех мушкетеров“ Дюма и загорелся“. Но это неправда. Более того, „Три мушкетера“ — одна из первых книжек, которую я… проиграл».

Владимир: «В футбол! В школьные годы мы играли на книги. Перед матчем каждый договаривался с кем-нибудь из соперников, какую книгу он отдаст в случае проигрыша. Так я продул шикарное академическое издание Пушкина 1937 года, редчайший том «80 тысяч лье под водой» Жюля Верна — с «плавающим» на обложке «Наутилусом». И «Три мушкетера».

В секцию фехтования я пошел за компанию со знакомым пареньком. Через две недели его забраковали, а я остался. Тренировался по восемь часов в день и со временем кое-чего достиг. Окончил Ленинградский институт физкультуры. Параллельно занимался боксом, коньками, плаванием, гимнастикой и еще много чем".

Владимир: «Я и был стилягой! Каждый день после тренировок быстро принимал ванну, одевался и бегом на Невский проспект, который считался питерским Бродвеем. Ежедневно от Садовой улицы до Московского вокзала и обратно мы его «шлифовали» своими каучуковыми подошвами. Носили модные коки, пиджаки с широкими плечами, узкие брюки-дудочки, яркие галстуки и ботинки «на манной каше». Любили в компании (где завсегдатаем был другой стиляга, ныне известный поэт Илюша Резник) посидеть за коктейлем в «лягушатнике» — так мы называли кафе-мороженое, где вся мебель была обита зеленым бархатом. Вот, собственно, и вся «богема». А скандальную известность я получил благодаря прессе. В 1956 году я женился на своей сокурснице Татьяне, у нас родилась дочь. Но семейная жизнь не заладилась, мы расстались. Через несколько лет мне, чемпиону СССР по фехтованию, предложили переехать в Москву — выступать за ЦСКА.

В ленинградском спорткомитете поставили ультиматум: либо ты остаешься, либо мы тебя дисквалифицируем по полной. «Будешь никто!» Я уехал. И тут же в газете «Ленинградская правда» напечатали огромный фельетон с броским заголовком «Мушкетер на скользкой дорожке». Я до сих пор помню, что он начинался (а надо знать те годы!) с фразы: «Гладко выбрит, модно одет. Сходство с Д’Артаньяном подчеркивают аккуратно подстриженные усики». Наверное, по мнению авторов, это особенно ярко иллюстрировало мой крайне отрицательный облик. Дальше шел рассказ, какой я аморальный тип — бросил жену, ребенка…"

Владимир: «Нет, конечно! Основной причиной стало кино. После переезда в Москву и недели не прошло, как я попал на съемки „Гусарской баллады“. Мне позвонил Эльдар Рязанов и предложил поставить в фильме трюки и бои. Я согласился. Никогда не забуду свой приезд в местечко Удино под Дмитровом. Февраль, сугробы по пояс, деревня с домом отдыха, где квартировалась съемочная группа… И вдруг появляюсь я — в шикарном английском пальто, костюме-тройке с двумя разрезами сзади, стильных туфлях на тонкой подошве, модном нерповом „пирожке“ и с золотой медалью „Чемпион СССР“ на лацкане. Все ахнули! Потому что у всех форма одежды — валенки и тулуп. Но я довольно быстро переоделся в телогрейку и ушанку. Батальных сцен в фильме было много, наряды приходилось менять по несколько раз в день. Я даже снялся в эпизоде — Рязанов доверил мне роль адъютанта Кутузова».

Владимир: «Замечательно! С Юрой Беловым, Феликсом Яворским и Юрой Киреевым мы сошлись на почве огромной любви к преферансу. И в этой экспедиции я всех профессионалов „почесывал“. Проигравшие проставлялись, и все заканчивалось бурным застольем. Меня поселили в один гостиничный номер с Николаем Афанасьевичем Крючковым. Я смотрел на него как на икону. А он периодически мне говорил своим неповторимым хрипловатым голосом: „Рыбонька, сгоняй!“ Я надевал лыжи и мчался за пять километров в ближайшую лавку. Будил хозяйку, набирал рюкзак водки и — обратно. Мы сохранили теплые отношения на всю жизнь. Когда он женился на своей последней супруге Лиде, на свадьбе из гостей были только я и моя жена Джелла».

Владимир: «Наполовину — по маме. Нас познакомил мой друг, блестящий актер Игорь Дмитриев. В Саратове на пляже. В то время Джелла была солисткой хореографического ансамбля „Березка“. Случилось это без малого пятьдесят лет назад — в 1960 году. Вот и живем до сегодняшнего дня — наш брак выдержал все испытания».

Владимир: «Представьте себе, да».

Владимир: «Во-первых, „Березка“ в те годы гремела по всему миру и по полгода гастролировала за границей. Поэтому вся наша романтика заключалась во встречах и проводах в аэропорту и еще в письмах, которые мы друг другу писали. Так что можно сказать, у нас был эпистолярный роман! Во-вторых, Джелла Агафонова была не просто солисткой ансамбля, а его примой. Она танцевала сольные номера, прекрасно пела — у нее был изумительной чистоты голос. А какие залы ей рукоплескали, например знаменитый „Ла Скала“! Ее имя занесено в Большую советскую энциклопедию».

Владимир: «И сейчас не могу ответить на этот вопрос. Не знаю. Кстати, когда меня стали приглашать в кино, Джелла сказала: „Одного актера в доме вполне достаточно!“ Имея в виду себя».

Владимир: «Когда вышел фильм «Николай Бауман», один большой критик написал в рецензии: «Очень жаль, что у прекрасной Элины Быстрицкой не удалась роль актрисы Андреевой. Может, из-за малого объема материала? Но почему же тогда на том же самом объеме материала у Владимира Балона получился яркий и запоминающийся образ?!» После этого супруга смирилась и дала мне «зеленый свет».

Владимир: «Не сразу. На экран я не рвался. Просто так жизнь сложилась, что Эльдар Рязанов после „Гусарской баллады“ снял меня в роли журналиста в фильме „Дайте жалобную книгу“. И даже пробовал на роль в фильме „Берегись автомобиля“, которую в итоге сыграл Андрей Миронов. Потом пошло-поехало».

Владимир: «Режиссеры считали, что у меня не совсем советские физиономия и манеры. Говорили: «Посмотрись в зеркало. Ты же «белая кость»! Поэтому чаще всего приходилось играть баронов, белогвардейцев, международных авантюристов, шпионов, в последние годы — мафиози… Но я всегда старался делать их не примитивными, а по возможности многокрасочными. Помню, Николай Крючков, встретив меня на «Мосфильме» (я тогда играл в «Чертовой дюжине» афериста барона фон Бюлова), сказал: «Ты исполнил роль живого человека! Раскусил, что отрицательного персонажа надо играть положительно». Это было высшей наградой! Но чаще всего приглашали ставить драки. Горжусь, что вкладывал клинок в руки Олега Стриженова, Юрия Яковлева, Иннокентия Смоктуновского, Олега Ефремова, всех мушкетеров…»

Владимир: «Мысль и индивидуальность. Поединок — не драка, а диалог двух людей. Яркий положительный пример — фильм „Берегись автомобиля“. Помните сцену, где Смоктуновский (Деточкин) фехтует с героем Олега Ефремова? Рязанов сказал: „Давайте придумаем, как это изобразить“. Смоктуновский только что сыграл Гамлета у Григория Козинцева. Я мог бы сказать: „Иннокентий Михайлович, вы не забыли свои фехтовальные движения? Давайте этот „танец“ повторим!“ Там Гамлет и тут Гамлет, только самодеятельный. Но я предложил поединок сделать иллюстрацией к диалогу. „Сударь, я имею честь на вас напасть!“ — „Я к вашим услугам“. — „Где вы были две недели?“ — „В командировке!“ Один атакует, другой защищается — все построено на движении».

Владимир: «Мы в прелестных отношениях. Они живут в Вильнюсе, дочка Алена — преподаватель биологии и директор школы одновременно. Причем русской школы — со всеми ее нынешними национальными тяготами. Моей внучке уже 25 лет. Мы еженедельно созваниваемся, они приезжают сюда. Общаемся плотно».

Владимир: «Вовсе нет. Я и в карты-то играю, все до мелочи просчитывая. По гороскопу — Рыбы: холодный ум, спокойствие. Не развязываю „мешок с кулаками“, если есть возможность избежать рукоприкладства. А когда ее нет — что делать, надо драться».

Владимир: «А как без этого?! Когда начали снимать «Трех мушкетеров», Мише Боярскому было двадцать восемь. Адреналин в этом возрасте бьет фонтаном — хочется себя проверить, испытать, что ты можешь. Но не всегда это нужно. Помню, мы сидели вчетвером в кафе в Аркадии, к нам подсели девчонки. И тут же прицепились местные ребята. Мишка с Валькой сразу вскочили драться, хотя силы были явно не на нашей стороне. А я мгновенно понял, кто они такие и что тяжко нам будет. В голове была только одна мысль: если у кого-то из нас останется след на лице, то завтрашние съемки будут сорваны. А этого как старший по возрасту я допустить не мог. Поэтому вспомнил всю «феню», которую знал, отвел тех ребятишек в сторонку, поговорил… И все закончилось миром.

Вот такой у меня характер. Кстати, после этого случая ко мне приклеилась кличка Пахан. У нас у каждого были прозвища. Миша Боярский — Лось, Валька Смирнитский — Варан, Игорь Старыгин — Гюрза. А у Вени Смехова не было клички. Он был занят в театре, приезжал к нам как ясное солнышко, редко задерживался на день-два. Поэтому страшно нам завидовал".

В прошлом году «Трем мушкетерам» исполнилось тридцать лет. По этому поводу опубликовано множество откровений — о пьянках, гулянках и даже внебрачных детях. Неужели все это было?

Владимир: (Улыбается.) «Я сейчас попытаюсь ювелирно уйти от „правды и неправды“… Наверное, многое было. Я не говорю, что мы были абсолютно безгрешны и вели себя безукоризненно. Но, во-первых, не сорвали ни одной съемки. А во-вторых… Фактически мы жили, как наши литературные герои. Фехтование, выпивка, подружки… Уверен: именно поэтому фильм удался. Ведь во время каждого застолья мы умудрялись придумывать мизансцены поединков, которых не было в сценарии. Периодически кто-то из ребят хватал нож или вилку и, обращаясь ко мне, предлагал: а может, в этой сцене вот так или так? Например, сцена драки Д’Артаньяна с моим героем де Жюссаком на берегу, когда мы путаемся в сетях и он в итоге меня убивает, родилась именно за столом».

Владимир: «Его звали Толя Прокопивнюк — приятный парень, такой местный „мафиози“. Он был безумно влюблен в Иру Алферову и ради нее был готов на все. Помню, однажды в его „Волгу“ набились Миша Боярский, Игорь Старыгин, я, Лева Дуров, Алферова, Леня Каневский, кто-то еще. Так и ехали — ноги торчали из окон. Приезжаем в какой-то лес. Толя делает восемь шагов вперед, три шага вправо, поднимает дерн — там ящик водки. Потом делает шесть шагов влево, три шага вправо — там ящик коньяка. Восемь шагов назад — соки, закуска… Он привозил на площадку охлажденное нефильтрованное пиво. Канистрами! Стоял в сторонке, а мы по очереди, чтобы Хилькевич не видел, пригубляли. Но обычно мы весь адреналин тратили в гостинице, там случались просто невероятные истории».

Владимир: «Как-то выпивали, вдруг слышим: за соседней стенкой орут благим матом: «Помогите! Насилуют!!!» А там жила девушка — жена моряка из Севастополя. Мы в дверь — она закрыта изнутри. Перепрыгнули на балкон, выбили стекло. А там здоровенный мужик, и она уже в одних трусиках. Что было дальше, не буду рассказывать, но ему хватило.

Очень смешной случай был в Одессе. К Вале Смирнитскому приехала супруга Ира с детьми. Для них сняли домик с садом рядом с гостиницей. В тот же вечер там собрались Рита Терехова и наша четверка.

В ходе застолья Рита, кивнув на развесистое дерево грецкого ореха, говорит на полном серьезе: «А вы знаете, как зеленые орехи потрясающе на мужской организм действуют?» Все хмыкнули, мол, нам незачем — у нас с потенцией и так все нормально. А утром просыпаемся — у всех морды черные! Как начали хохотать… Мы же не знали, что ореховая кожура, когда ее грызешь, дает такой сок и он не смывается. То есть втихаря каждый из нас попробовал эту «виагру».

Владимир: «Ну это же нормально! Если бы фильм назывался «Путешествие слона вокруг попы таракана»…

Но когда в центре Львова появляются мушкетеры и во время каждой паузы звукооператор на полную громкость включает «Пора-пора-порадуемся…», собирается весь город. А кто мушкетеры? Игорь Старыгин — Микки из «Адъютанта его превосходительства», известнейший актер Валя Смирнитский из «Семи стариков и одной девушки» и «Королевской регаты», Миша, Веня, которых не знал только ленивый. Представьте себе южный провинциальный город, обилие красивых, загорелых, сексуальных девиц. И все женское население только и ждет, чтобы мы слегка пальцем поманили. Девушки сами расталкивали друг друга локтями, чтобы попасть в нашу компанию.

У нас было железное правило: из толпы поклонниц мы отбирали только тех, кто нравился всем одновременно. И все девушки были общими. Для этого специально сдвигались кровати, все вместе спали вповалку. Когда кто-нибудь заходил, не мог сосчитать количество ног под одеялами. Угрозы для наших семей эти романы не представляли — эта «любовь» была на уровне релакса. Всякое случалось. Но сейчас интимные подробности из моих уст будут звучать неуместно. Хвастаться много лет спустя: «Были когда-то и мы рысаками!»? Зачем? Может, и были…"

Владимир: «Думаю, если бы мы прожили во Львове еще месяц, у всех нас могли возникнуть неприятности. Но не потому, что мы вели себя вызывающе. Наши похождения стали обрастать легендами, представительницы противоположного пола, которых мы и в глаза-то не видели, на каждом шагу хвастались близостью с нами. В итоге присутствие съемочной группы стало кое-кого раздражать. Начались нешуточные угрозы, мужья с женихами толпами приходили на разборки. Словом, съемки закончились вовремя».

Владимир: «Никогда не забуду, когда в первый раз в гостиничном номере сошлись Боярский и Сережа Жигунов. Я видел, как этому мальчишке Жигунову хочется всеми правдами и неправдами показать, что он лучше Миши. Поначалу они стали на руках мериться силой, затем принялись бороться, и кончилось тем, что они буквально размазали друг друга по стенкам гостиницы в Твери. Но Мишка не уступил, хотя Жигунов был тогда совсем молоденький. А мне это очень нравилось, потому что я понимал, что на мою мельницу льется вода. Не скрываю, я специально поджучивал их всех, чтобы потом это вылилось на экраны. И в картине видно, что их страсть и кураж — неподдельные».

Владимир: «Не люблю, когда меня называют постановщиком трюков. Предпочитаю немного пафосное, но точное слово «огранщик». Ведь я не делаю трюка, я вселяю в людей веру, что они владеют холодным оружием. И этим обманываю зрителей… Вы заметили, что на экране каждый из мушкетеров или гардемаринов получился непохожим на другого? Так вот: я горжусь тем, что для каждого нашел что-то свое. Это значительно сложнее, чем просто делать трюки. Помню, в «Гардемаринах» снимали длинный бой между Боярским и Жигуновым. Драка начинается в комнате, потом по винтовой лестнице они перемещаются наверх, дерутся на балюстраде, затем оба падают вниз, фехтуют там и влетают обратно в ту же самую комнату. То есть такой замкнутый круг получился… Когда накануне я рассказал оператору, как это будет происходить, он поморщился: «Слушай, ну зачем эти сложности? Помахали клинками перед камерой для вида — и хорош!» Но сцена получилась блестяще — я бы занес ее в тройку своих лучших постановочных боев. Получился «диалог на железе». Приведу другой пример.

В фильме «Цена» Михаил Глузский играет старика. И там есть сцена, где он должен дать понять, что в прошлом его герой был прекрасным фехтовальщиком. Я решил, что достаточно одного профессионального жеста.

На экране это выглядит так: он входит в затянутую паутиной комнату, втыкает шпагу в пол, небрежным движением пружинит ее, она, делая пируэт, подлетает к потолку. Он ловит ее на лету и встает в боевую стойку. Все!"

Владимир: «Каждый хорош по-своему. Миша Боярский — виртуоз исполнительского мастерства. Неистовый „вампир“ Жигунов, Митя Харатьян, которого я называл „статуэточкой“ — по его манере фехтования… Саша Домогаров поначалу боялся случайно кого-нибудь убить ненароком, потом освоился и сражался очень достойно. Антон Макарский — тот вытворял вообще нечто фантастическое. Мне попался всего один актер, которому противопоказано фехтовать, — это Миша Мамаев, игравший одного из гардемаринов. Ну не дано человеку».

Когда-то вы скептически отреагировали относительно окончания мушкетерской саги. А что скажете сейчас, когда «Возвращение мушкетеров» состоялось?

Владимир: «Человек, который спонсировал картину, действительно по-настоящему влюблен в тех „Трех мушкетеров“. И перед съемкой он поставил условие: „Если эта пятерка будет сниматься, то я даю деньги“. Поэтому мы подписали контракт. Что касается художественных достоинств картины, судить не берусь. Для нас это лишний повод встретиться. Все остальное в сравнении с этим меркнет».

Владимир: «Мы на связи двадцать четыре часа в сутки, несмотря на то что живем в разных городах. Я всегда знаю, что он делает в данный момент, и наоборот. Иногда доходит до смешного… Режиссеры, общие знакомые, друзья и даже Мишина жена Лариса, бывает, ищут его через меня. И всегда находят. Знаете, не хочется говорить высоких слов о дружбе и взаимовыручке в тяжелые минуты. Но Мишка мне — друг. Настоящий. Такая дружба, как у нас, бывает раз в жизни. Это подарок судьбы, у нас взаимопонимание на уровне сиамских близнецов».

Владимир: «Когда у Миши в его бурной разъездной жизни появляется пауза, он звонит мне: приезжай. Я не раздумывая сажусь в поезд и еду. В эти дни ему звонить бесполезно: вырубает все телефоны, отменяет концерты и съемки. Мы обязательно ходим в баню — настоящую русскую, со всеми прибамбасами. Недалеко от его дачи, в лесу, у нас есть любимое место — дзот, сохранившийся со времен Великой Отечественной войны. В этих местах проходила знаменитая финская „линия Маннергейма“. Мы запасаемся всем необходимым, залезаем на дзот, накрываем „поляну“. Тишина, лес, поле, никто и ничто не мешает. И… философствуем».

Владимир: «Дух остался. Дозы, которые мы выпиваем, конечно, не те, но делаем мы это с тем же удовольствием. И уровень нашего общения с годами не изменился. Так же разыгрываем друг друга и как дети ведемся на эти розыгрыши. На семидесятилетие они подарили мне картину в рамке с забавным четверостишием и… презерватив с семьюдесятью тысячами рублей. Но самое любопытное — то, что всему этому предшествовало.

Я родился 23 февраля, но не люблю отмечать свой день рождения. Тем не менее у нас с Мишей принято: в любой праздник мы поздравляем друг друга ровно в двенадцать ночи. Накануне моего юбилея он неделю меня спрашивал, буду я отмечать или нет. «Нет, — говорю, — Мишенька, не буду». 22-го вечером звонит мне из Питера с какого-то мероприятия. «Не отмечаешь?» — «Нет. Смотрю игру наших с канадцами на чемпионате мира по хоккею». — «Ладно. В полночь скажешь мне счет». Потом вдруг позвонила его жена Лариса: «Володечка, Миша остался на банкет. Но там, в подвале, не берет мобильный телефон, он переживает, что не может тебя поздравить». Часов в десять вечера — звонок. Жена Старыгина. «Мы только что приехали с дачи. Игорь помоется и вам позвонит». И вот сижу я в трениках, небритый.

Ровно в полночь жена приходит из кухни: «Слушай, там пацаны какие-то под окном поют «Пора-пора-порадуемся». Выглядываю и обалдеваю: стоят Старыгин, Смирнитский и Боярский. Оказывается, они обо всем договорились, Миша сел в самолет, прилетел… Самое смешное: мы всю ночь гоняли чаи, хоть была и водка, вспоминали молодость, дурачились и ржали как ненормальные.

Примерно так же мы удивили Мишу 26 декабря, когда он «тоже не собирался» отмечать шестидесятилетие. Он знал, что я дико простудился (и это было правдой!), Валя Смирнитский занят в спектакле, Веня Смехов — чуть ли не за границей на съемках. И в этот день как раз в Питере шел снегопад сумасшедший — завалило весь город! Поэтому когда после премьеры, которую он в этот день играл, сразу после зачтения поздравительных телеграмм от Медведева и Путина Миша одного за другим всех нас увидел с букетами на сцене, он, конечно, просто отпал. Потом признался, что даже близко не предполагал, что мы приедем. А потом был банкет, подарки — один прикольнее другого. Все прошло на ура. Не хватало только Гоши Старыгина…"

Владимир: «Я последний из нашей пятерки, кто его видел в полном здравии. 16 октября он позвонил: „Володь, мы уже недели две не виделись. Приезжай!“ Наши встречи проходили по-разному: иногда мы устраивали вечер воспоминаний, бывало, на пару (или втроем с его женой Катей) как дураки пели в караоке песни из старых кинофильмов. 17-го я приехал к нему. Мы немного выпили, провели очень хороший день. Вечером созвонились, Игорь сказал: „Как же мы классно посидели!“ На следующий день я позвонил, Катя сказала, что он проснулся в замечательном настроении, пошла его звать к телефону. И вдруг в трубку слышу… Словом, сразу стало ясно, что случилась страшная беда».

Владимир: «До сих пор не проходит ни одного дня, чтобы я не думал о нем… И могу точно сказать: все, что написано после его ухода — о его многоженстве, пьянстве, — это дикая ложь! Мы с ним познакомились в начале 70-х на картине «Города и годы». Игорь был щупленький, физически слабо развитый парень, которого я должен был научить прыгать на ходу с поезда и драться. Ни того, ни другого он не умел, но ни капли не переживал по этому поводу. И все, чему я его научил, в итоге прекрасно делал. Каким он был на самом деле? Мы все абсолютно разные. Но если Мише, Вале, Вене, мне можно дать конкретную характеристику, то Игорю — нет. Он мог выкинуть такой фортель, какого никто от него не ожидал. Мог вдруг вспылить, полезть с кулаками. И наоборот, когда по ситуации от него ожидали взрыва, Игорь только ухмылялся. Всегда сам по себе, несмотря на всю нашу дружбу. Если мы шли на съемку впятером, то выглядело это так: идут четыре человека и Игорь чуть в стороне. То есть не то что мушкетеры идут. А идут мушкетеры и Арамис. Он был очень сложный, ранимый, безумно трогательный — к сожалению, только сейчас в полной мере это осознаешь. Безусловно, комплексовал по поводу своих физических возможностей. Но за все эти годы ни разу не сказал: «Я этого не могу сделать».

Помню, когда на съемках во Львове мы все первый раз сели в седло, слезали радостные. А в душе увидели, что у него вся задница черная, одна сплошная гематома на ней. Но Игорь вел себя как ни в чем не бывало. Даже в «Возвращении мушкетеров» — после всех операций, которые он пережил, после шунтирования, практически весь изрезанный — посмотрите, как на экране он двигается! Это только кажется, что все так легко, а загляните в наши паспорта…

Тридцатилетняя эпопея мушкетеров, вся наша цепочка с его уходом, с выпадением одного звена закончилась. Раньше каждый из нас думал, что мы и наша дружба бессмертны. Теперь мы все ощущаем, что в воздухе висит вопрос: «Кто следующий?»

Владимир: «Разве этого мало? Это очень много!»

Владимир: «Перед „Возвращением мушкетеров“ последний раз я снялся у Туманишвили в „Марше Турецкого“. До этого — в „Сыщиках“… Если опять мне предложат подобные роли, откажусь — не хочу повторяться. К тому же сейчас сам творческий процесс — малотворческий. Поучаствовать ради того, чтобы в своей фильмографии еще одну „птичку“ поставить? Не хочу, душа не лежит. У меня есть две картины, которые каждый год по нескольку раз крутят по телевидению. Я до сих пор узнаваем, люди на улице берут автографы. Этого достаточно».

Владимир: «Когда-то я создал первый в стране трюковой кооператив. Потом на его месте появилась огромная самоокупаемая студия „Мосфильм-автотрюк“ с уникальным автопарком. В тяжелые годы у нас ни разу не задержали зарплату. А несколько лет назад в связи с изменением структуры студии я ушел из директоров».

Владимир: «Никуда. Обычно я так говорю: „Просто сижу, как забытая в… одном месте клизма“. Ничего не делаю. Все мои увлечения — друзья, баня, футбол. Еще обожаю вкусно готовить и ловлю кайф, когда кто-нибудь заглянет в гости».

Владимир: «Возраст сказывается. Иногда хочется пошаркать ногами, немножечко ссутулиться. Но выходя на улицу, ловлю узнавающий взгляд прохожих и выпрямляюсь. Знаете, как старая скаковая лошадь. Спит она в стойле. Но скажи ей: „Пошел!“ — и срабатывает генетическая память. Любой человек хочет сохранить тот лучший миг своей жизни, когда он был интересен обществу, когда он был, что называется, на коне».