Премьер-лига
«Золотой мальчик русского балета», «последний романтик Большого театра» — так о нем писали за рубежом
Публика в буквальном смысле слова носила Вячеслава Гордеева на руках: когда сломался встречавший артиста лимузин, фанаты подняли автомобиль на плечи и несли до самой гостиницы. Премьер главного театра СССР вел совершенно несоветский образ жизни и был настоящим мачо.
Счастливое семейство: Вячеслав со второй женой Майей, с сыном Димой и дочкой Любочкой.
Публика в буквальном смысле слова носила Вячеслава ГОРДЕЕВА на руках: когда сломался встречавший артиста лимузин, фанаты подняли автомобиль на плечи и несли до самой гостиницы. Премьер главного театра СССР вел совершенно несоветский образ жизни и был настоящим мачо — из-за романов с иностранками его карьера не раз висела на волоске.
Их дуэт с Надеждой Павловой до сих пор считается символом советского балета. Говорят, их поженил КГБ (по аналогии со знаменитой парой космонавтов — Николаевым и Терешковой). Брак просуществовал девять лет. Павлова рассказала свою, женскую версию расставания. Гордеев считает, что их отношения были обречены с самого начала — тяжело быть вместе и на сцене, и дома. Впрочем, премьера Большого театра всегда окружали красавицы. Из-за романов с иностранками Гордеева даже занесли в черный список и на некоторое время сделали невыездным. А на Западе ему предлагали миллионные контракты. Но он не уехал. Почему? Двадцать восемь лет жизни Вячеслав Михайлович отдал своему детищу — Государственному театру «Русский балет», с которым триумфально, как когда-то с Большим театром, объездил все континенты. Он и сейчас каждое утро становится к станку — и выглядит прекрасно, несмотря на свои 62 года.
Вячеслав Михайлович, а правда, что в балет вы пришли под впечатлением случайно увиденного по телевизору фильма-балета «Ромео и Джульетта» с Галиной Улановой?
Вячеслав ГОРДЕЕВ: «Абсолютная правда! До одиннадцати лет я рос как обычный ребенок. Правда, был подвижным мальчиком. С друзьями по двору гонял мяч, потом увлекся баскетболом, волейболом, неплохо играл в хоккей, боксировал, и даже был период, когда занимался карате. Так что у меня практически все виды спорта были охвачены, вплоть до восточных единоборств. Но спектакль по телевизору перевернул мое мировоззрение. Едва досмотрев, я сказал маме: «Буду заниматься вот этим».
В тот момент я даже толком не знал, как называется покорившее меня искусство. Буквально на следующий день, обрадовавшись, что сын захотел заниматься чем-то приличным, она отвела меня в детскую хореографическую студию при клубе «Красный Октябрь» в Тушине. Я ездил на занятия один, тратя по два часа на дорогу, и вскоре уже бредил балетом. И все это несмотря на то, что меня брали в Суворовское училище…"
Как? Вы планировали военную карьеру?
Вячеслав: «Мама очень хотела увести меня с улицы, поэтому подыскивала мне какую-нибудь перспективную профессию. После Великой Отечественной военные специальности были модны, престижны — народ любил военных. Суворовское училище открывало реальные горизонты. Поступить туда было трудно, но я прошел суровый отбор. Меня даже побрили наголо, через двое суток я уже должен был переселиться в казарму. И тут… На календаре — 10 сентября. Мы с мамой шли по Пушечной улице, где тогда располагалось Московское хореографическое училище. На стене плакат: „Проводится конкурс для особо одаренных детей. Отобранные будут учиться на артиста балета по ускоренной шестилетней программе“. Авантюрная жилка была и у меня, и у мамы. Сдали документы в приемную комиссию. В итоге из 600 абитуриентов приняли троих…»
Во время учебы преподаватели прочили вам большое будущее, блестящую карьеру?
Вячеслав: (Смеется.) «Иногда хвалили, иногда ругали… Но то, что последние два года я был лучшим учеником по специальности, было очевидно».
История вашего появления в Большом театре окутана тайной. Как было на самом деле?
Вячеслав: «После окончания училища мне поступило три предложения на выбор: в „Молодой балет“ (его в то время Игорь Моисеев организовывал как „экспортный вариант“ для выездов за границу), в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко (где мне сразу давали ведущие партии, 200 рублей оклад — по тем временам очень большие деньги) и, наконец, в Большой театр. Я предпочел Большой, несмотря на то что там мне предложили лишь ставку в кордебалете — 98 рублей. Я мечтал работать там!»
Говорят, сама министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева вас отговаривала от этого шага…
Вячеслав: «Она вызывала меня в министерство, убеждала пойти в моисеевский балет, но сбить с намеченного пути не смогла. Фурцева была потрясающей женщиной, очень хорошим человеком. И несмотря на мой отказ, продолжала мне помогать. Когда у меня возникли проблемы с выездом за рубеж, я пошел к ней».
Вы были в черном списке?
Вячеслав: «Я пять раз был невыездным… Тогда Большой театр отправлялся на гастроли в Испанию. Все улетели, а мне не дали визу. Прихожу к Фурцевой: „Как же так? Почему меня не выпускают?“ Она вызвала заместителя — Владимира Ивановича Попова. Тот объяснил: „Не выпускают, потому что Барышников сбежал“. Я вспылил: „Ну и что?! Да я делегат XVII съезда комсомола!“ Попов не отступал: „Барышников тоже был делегатом XVII съезда…“ (Смеется.) На это мне возразить было нечего. Однако Екатерина Алексеевна меня отстояла, вечером я улетел».
Вы сказали, что пять раз были невыездным. За какие грехи?
Вячеслав: «Дважды — за связь с иностранками. Еще в школе у меня был роман с итальянкой, приехавшей в СССР по культурному обмену. Благодаря этому роману я заговорил по-итальянски и даже стихи писал на итальянском языке. А когда в конце 1960-х выехал с театром в Италию, естественно, я там практически ни разу в гостинице не ночевал. Об этом сразу стало известно, и меня некоторое время не выпускали. Потом…
В 1970-м в Москву на открытие киноконцертного зала «Россия» приехала внучка известного художника Сержа Леже. Поскольку я сносно говорил по-французски, меня попросили ее сопровождать. А девушка возьми да и влюбись. Пыталась уговорить уехать с ней во Францию, а кто-то «стукнул». Я-то ей не отвечал взаимностью, к тому же у меня была девушка в Италии. Но… В общем, оформляют поездку на Кипр, а администрацию Большого предупреждают: «Гордеев поехать не может». Должен был ехать Юрий Кондратов, но за несколько дней до вылета он уронил партнершу — серьезное сотрясение мозга… Чтобы не срывать гастроли, со скрипом, экстренно все-таки оформили меня. А потом была Америка (1975 год), где разразился страшный скандал".
Что случилось?
Вячеслав: «Я должен был танцевать па-де-де в первом действии балета «Жизель», но к первому действию не явился… Роковая случайность! Все артисты поехали на спектакль на автобусе, а я следом за ними — на машине моего американского приятеля. Под Гудзоном разделение трассы: автобусы едут по одной полосе, машины — по другой. В результате я свой автобус потерял. Ну и опоздал, естественно.
А все подумали, что сбежал… В списках на выезд по моей фамилии толстую красную линию провели. Театры на Западе заваливали наше руководство вопросом: «Что с Гордеевым и Павловой?» А им отвечали: «Павлова беременна, ждите». Вот так года три она «беременная» и ходила, вместо нас ездили другие".
И ничего с этим нельзя было поделать?
Вячеслав: «Бесполезно. В конце 1970-х нас звали на престижнейший конкурс балета в Осаку, но нам не дали визы. Даже организатор конкурса — знаменитая японская миллионерша мадам Оя — с ее неимоверным мировым влиянием оказалась бессильна… А последний раз меня „отодвинули“, когда мы с Павловой развелись.
В конце концов я пошел на прием к Филиппу Денисовичу Бабкову, зампредседателя КГБ, который очень любил балет и Плисецкую, преподносил ей цветы и коробки шоколадных конфет… Он снял все запреты».
Почему же вы не остались на Западе? Ведь наверняка горы золотые сулили…
Вячеслав: «В США у меня был большой успех. И в „Спартаке“ танцевал, и в „Дон Кихоте“, и в „Спящей красавице“. И вообще Америка меня очень любила — публика буквально осыпала лепестками роз… Американские импресарио очень хотели меня заполучить. Мне приносили готовый контракт с невероятными условиями и сумасшедшими цифрами. Например, если Годунов в то время подписал контракт на 400 тысяч долларов за сезон, то мне предлагали миллион. Но пойти на это я не мог».
Почему? Опасались за близких или потому что вы патриот?
Вячеслав: «К слову «патриот», ставшему в последнее время чуть ли не ругательным, я отношусь с большим уважением. И с полным основанием причисляю себя к людям, преданным своей стране, своему народу. А почему я не должен испытывать таких чувств? У меня родители воевали за Родину. Отец был инвалидом Великой Отечественной, мама дошла до Берлина. Я не мог ни предать их убеждения, ни их самих обречь на преследования, которые непременно последовали бы, если бы я убежал.
Да, поработать на Западе мне хотелось, но остаться навсегда — нет. Будучи до мозга костей русским человеком, вне Родины, родного языка и родной культуры я себя не мыслил. На все искушения богатством и славой отвечал: «Меня в СССР все устраивает».
Значит, и Нуреев, и Барышников не за деньгами уезжали?
Вячеслав: «Конечно, нет! Уезжали из-за творческой неудовлетворенности. У Рудольфа Нуреева вообще все как бы сошлось: личная жизнь, татарский темперамент, сложные отношения в театре…
У Барышникова все было спокойнее, оптимистичнее. Но если бы он не уехал, вряд ли достиг бы тех высот, что на Западе. Там он получил карт-бланш, возможность танцевать во всех спектаклях".
Вы поддерживали с ними отношения?
Вячеслав: «С Мишей Барышниковым мы вместе выпускались — это же была моя компания! Я встречался с ним в Нью-Йорке в 1975 году, когда Большой приезжал на гастроли в США. Пришел к нему на репетицию, мы с ним поговорили полчаса».
Как вы его разыскали?
Вячеслав: «В Нью-Йорке у меня была поклонница Нина Бритто — бразильянка, прекрасная танцовщица. Очень известная личность в балете, знала всю богему. Это именно она в 1973 году познакомила меня с Нуреевым, а в 1975-м привела в Эй-Би-Ти (Американский балетный театр) к Барышникову. Конечно, он изменился. Расспрашивал, как там дома, ему было все интересно. Помню, я не удержался: «Миша, я твое время краду. А ты репетировать должен. Время — деньги…» Он обиделся: «Это все не так!»
А когда встретились с Нуреевым, о чем говорили?
Вячеслав: «О сиюминутном. Мы встретились на его репетиции „Раймонды“, и я с интересом наблюдал, как он выкладывался в работе. Потом отметили встречу в ресторане — русские же люди! Смеялись по поводу консервов и колбасы, которыми питались многие артисты в гостиничных номерах, чтобы экономить суточные…»
Вы какие-то невероятные вещи рассказываете: контакты с «невозвращенцами», американская богема!.. С вашей стороны это смелость или самоуверенность?
Вячеслав: «Скорее бесшабашность. А потом, многое, наверное, шло от юношеской амбициозности. Если я считаю, что я лучший, значит, мне можно».
Олега Попова с Юрием Никулиным таскали на допросы и чуть не посадили за сущую ерунду — за привезенный руководству Госцирка презент…
Вячеслав: «По-моему, это все раздуто. Я действительно «светился» не в то время и не с теми людьми, поэтому имел неприятности, которые в принципе легко преодолевал. А вот преследованиями, страшилками, о которых многие говорят, я похвастаться не могу и сочинять их не стану.
В 1975-м в Америке я в автобусе читал Солженицына. Ко мне подошел мой друг с вопросом: «С ума сошел?» Я говорю: «Мы же в свободной стране находимся!» И никто не «стукнул». Был и другой случай. В середине 80-х я как художественный руководитель «Русского балета» организовывал гастроли по Японии. В эту поездку пригласил Андрея Устинова — хорошего питерского танцовщика. Накануне ко мне пришли официальные лица и заявили: «Андрей хочет убежать. Его брать нельзя!» Тогда я пошел в так называемый выездной отдел ЦК и сказал, что готов дать подписку: я за Устинова отвечаю. С меня эту подписку взяли. Мы выехали, отработали, вернулись. В 1987 году я Устинова опять пригласил — в тур по Америке, но на этот раз никаких подписок не давал. А он сбежал в Техасе! Стал рассказывать, что в СССР его преследовали по религиозным мотивам. Разразился страшный скандал. Все послы с консулами «стояли на ушах», нам было абсолютно не до танцев. Но меня не тронули, хотя все равно ответственность лежала на мне".
Не может быть, чтобы на премьера Большого театра не было заведено кагэбэшное досье! Хотя бы за контакты с иностранцами…
Вячеслав: «Может, и было. Кто его знает? Конечно, я знал в лицо всех кагэбэшников, которые ездили с нами за рубеж. Пили только много, а так нормальные ребята. Знаете, в чем дело? Глупцов ведь не было в этой организации. Они как рентгеном просвечивали человека и если видели, что он убежит, то противодействовали этому. Работа такая. А если понимали, что человек едет, чтобы прославить страну, показать себя как артиста, какой смысл им было ставить ему палки в колеса?»
Среди премьеров советского балета была жесткая конкуренция?
Вячеслав: «У меня один грузин работал в „Русском балете“. Как-то я ему говорю: „Вы, грузины, все такие сплоченные…“ Он возразил: „Это мы в Москве такие. А в Грузии — как пауки в банке!“ Точно такая же ситуация и у нас. Пока мы в России, от коллег можно ждать чего угодно. А когда встречаемся за границей — совсем другие отношения. Дружба-то остается, а конкуренции уже нет».
А как же ревность к славе?
Вячеслав: «Каждый получил свое — славы на всех хватит. Это в замкнутом пространстве у людей начинаются фобии. Кажется, что к другому лучше относятся, больше ему дают. А в мировом масштабе — это все так мелко…»
Кто для вас лично авторитет и эталон среди танцовщиков?
Вячеслав: «По своему отношению к профессии для меня номер один — Нуреев. Всю свою жизнь он танцевал столько, сколько никто в мире не танцевал. Я видел его расписание — это просто безумие какое-то! Он долгое время был моим кумиром. Правда, пока мы не были лично знакомы. Он в жизни совсем другой, нежели на сцене. Непростой человек… Ну и, конечно, хорош был Барышников. Это совершенно другой тип человека и художника. Очень трезвый, рассудительный. Это ощущалось и в его безупречном по технике танце, и в умении выстроить свою жизнь. А здесь, в СССР, для меня всегда был непререкаемым авторитетом Владимир Васильев. Это настоящий русский танцовщик, с яркой национальной внешностью и потрясающей индивидуальностью».
Вы объездили с выступлениями весь мир. Что считалось вашим коронным номером?
Вячеслав: «Мне очень дороги слова Юрия Григоровича, сказанные на премьере балета «Щелкунчик», в котором мы танцевали с Людмилой Семенякой: «На сегодняшний день это лучшие исполнители «Щелкунчика». Для меня это высшая похвала. Конечно, мне безумно дорога оценка публики. Никогда не забуду, например, случай в Аргентине: после одного из выступлений сломался встречавший меня лимузин, и публика, подняв эту громадину на руки, несла его до гостиницы».
В Москве у вас были поклонницы — как когда-то «лемешистки» и «козловитки» у Лемешева и Козловского?
Вячеслав: «Не знаю, как себя называли мои фанатки, но все знали, что у Гордеева одно из самых больших „министерств“ при Большом театре. „Министерствами“ назывались сообщества поклонников. Их было немного — три или четыре: у Плисецкой, у Васильева с Максимовой и у меня».
Чудеса поклонницы творили?
Вячеслав: «Помню, 31 декабря в Большом я танцевал „Щелкунчика“. После спектакля выхожу и вижу: прямо на сцену выносят огромную елку, которая как игрушками украшена безумно дефицитными моими любимыми шоколадными конфетами».
Вам приписывают романтические отношения с красивейшими женщинами, чуть ли не с женами миллионеров, аристократками…
Вячеслав: «За границей бурные застолья устраивались после каждого спектакля. Туда приходила вся элита, включая даже жен президентов. Сейчас я понимаю, что со стороны некоторых особ были определенные знаки внимания. Но мы-то приехали из Советского Союза, в котором „секса нет“, и поэтому смотрели на все с опаской. На тех же гастролях в США в 1975 году рядом со мной постоянно находились какие-то американки, которые ездили за мною везде, и, насколько я помню, слова „нет“ для меня в их лексиконе не существовало. Но у меня и в мыслях не было ничего такого. Просто приятные дамы — очень легкие в общении. Водили на знаменитую дискотеку на 54-й улице, всячески опекали. Впрочем, женским вниманием я не был обделен и дома. Мне всегда везло — и до Павловой, и после».
Говорили, что идея вас поженить родилась чуть ли не в недрах ЦК КПСС — по аналогии с «космической» парой Николаев-Терешкова.
Вячеслав: «Ерунда! Просто со времен Васильева и Максимовой не было сильных дуэтов. Вот нас в 1973 году и объединили для Второго международного балетного конкурса в Москве. Павлова взяла на конкурсе Гран-при, я — „золото“. Поначалу нас связало совместное творчество. А внерабочие отношения завязались на сочинском курорте. Признаться, в то время мне было совсем не до женитьбы. Да и Павловой едва исполнилось восемнадцать… Но мы были людьми публичными: нами гордились, воспринимали как пару, единое целое. Вот и пришлось устраивать свадьбу на восемьдесят человек — в „Метрополе“. Но наш брак был обречен с самого начала: безумно тяжело постоянно быть вместе — и на сцене, и дома».
Как вы познакомились со своей нынешней супругой?
Вячеслав: «Мы жили в соседних домах, а познакомились 22 года назад. Майя родом из Душанбе, в Москве живет с одиннадцати лет. Она блестяще окончила Московскую консерваторию. Тонкий музыкант и эрудированный человек. В театре „Русский балет“ заведует музыкальной частью, поскольку очень хорошо изучила балетную специфику аккомпанемента. У нас двое детей: сыну Димке четырнадцать лет, Любе — шестнадцать».
Кто-нибудь из них пошел по вашим стопам?
Вячеслав: «Никто. Дочка грезила балетом, занималась до десяти лет. А потом у нее от нагрузок стали болеть ноги. Если здоровья нет — лучше не надо. Димка проявляет разносторонние способности, память у него просто феноменальная! Пока собирается стать дипломатом, а там посмотрим».
Расскажите про свои увлечения. Правда, что ваша слабость — антиквариат и фотографии великих танцовщиков?
Вячеслав: «Фотографии великих я в школе собирал. А сейчас коллекционирую книги по балету, диски… Еще бронзу люблю. Причем для меня неважно — античность это или современность. Мне нравится лепка тела, узоры мышц… Недавно в Мексике купил бронзовых лошадей — зрелище редкой красоты. И есть у меня еще одно новое увлечение: проектирую на дачном участке всякие сложные постройки и потом воплощаю их в жизнь».
Если выпадает день-другой свободный, как предпочитаете отдыхать?
Вячеслав: «Для меня лучший отдых, когда я выезжаю на гастроли с театром или смотрю репетиции. А что касается пассивного отдыха, то я предпочитаю банальный — на турецком пляже. Мне нравится, что я остаюсь неузнанным, устраивает „плавящая“ жара — я могу часами сидеть в воде. Наслаждаюсь тишиной и покоем вокруг, чего в Москве не бывает».
Как поддерживаете форму?
Вячеслав: «Каждое утро занимаюсь у балетного станка, потом маленькие прыжки — это очень хорошо тонизирует».
Все эти годы?
Вячеслав: «Всегда. Это уже образ жизни — по-другому не могу».
