Иван ДЫХОВИЧНЫЙ: «Я никогда не хотел быть актером. Поступал на истфак МГУ, получил все пятерки, но меня не взяли, потому что, видите ли, не было двух лет стажа. Сейчас никто не понимает, что это такое. Я чувствовал себя оскорбленным, догадывался, что за этим стоит: у меня в университете не было никакой поддержки — ни отца, ни знакомых, ни родственников».

Иван: «Когда в МГУ завершились экзамены, все институты, кроме театральных, уже закончили прием абитуриентов. Помню, я шел по Художественному проезду и вошел в подъезд Щукинского театрального училища. Решил попробовать свои силы. Просто так, ни на что не надеясь. Читал приемной комиссии какие-то стихи Мандельштама, рассказ Леонида Андреева. Мне сказали, что у меня нет никаких способностей, и я не прошел первый тур. Я удивился, мне казалось, что я читал не хуже, чем те, кто шел вместе со мной. Умудрился снова записаться на первый тур, и как-то меня пропустили. Оказалось, проблема была не в том, как я читал…»

Иван: «После первого курса ректор объявил, что с моей внешностью нечего делать на русской сцене, и добавил, что может отдать свою правую руку за то, что я никогда не стану актером. Где сейчас его правая рука?.. В конце концов я блестяще окончил училище. Меня приглашали во все театры, какие только были, но пошел я к Райкину. А уже потом перешел на „Таганку“ и стал работать в оркестре».

Иван: «Ну я же не побежал на „Таганку“ в тот момент, когда меня туда звали, а пошел, когда сам захотел. За это мне четыре месяца пришлось посидеть в оркестре, якобы я играл на гитаре. Потом заболел артист, меня за один день ввели в какой-то спектакль. Постепенно я стал играть все больше и… наступила тупиковая ситуация: я не любил выходить кланяться после спектакля, не любил аплодисментов, сам успех меня дико раздражал».

Устав от пристального внимания толпы, Дыховичный решил бросить сцену. Это был пик его театральной карьеры, но в какой-то момент Иван осознал: настоящее его призвание — кино. Решил поступать на Высшие режиссерские курсы. Но его снова не захотели брать — не было рекомендаций от студий.

Иван: «Однажды Токарева попала на мой спектакль «Мастер и Маргарита» и была так впечатлена, что решила за меня похлопотать. В результате меня все-таки допустили до экзаменов. Тогда курс набирали Рязанов, Данелия и Михалков. Вдруг Никита, с которым мы были отлично знакомы, попросил меня сделать актерский этюд. Данелия говорит: «Никита Сергеевич, побойтесь бога! Зачем Дыховичному делать этюд?» Действительно, зачем? Я был тогда ведущим актером города Москвы. Но Михалков настаивал: «Он поступает, пусть сделает этюд». Я ответил: «Не вопрос. Сделаю».

Я попал в группу к Рязанову. Он смотрел мои работы и приходил в полное недоумение — ему все это было чуждо. Однако у него была очень милая жена, которая говорила: «Не расстраивайся, у Вани работы очень хорошие. Просто другие». А Рязанов расстраивался ужасно, думал, что из меня ничего не получится. Когда обучение подошло к концу, возник вопрос аттестации. Пятерка давала право на постановку, четверка ставила вопрос серьезной работы в кино под сомнение, а тройка лишала права на постановку: быть вторым режиссером — максимум, на что можно было рассчитывать после такой оценки. На комиссию по аттестации был прислан небезызвестный человек, автор картины «Москва слезам не верит» Владимир Меньшов. Он был тогда в страшном фаворе, получил «Оскара», был обласкан начальством. Меньшову дали установку от Госкино меня «зарезать», я наверху уже был проклят за то, что в картине по Бабелю проститутка спрашивает героя: «Ты еврей?» А тот ничего не отвечает. Этого было достаточно, чтобы навесить на меня негативные ярлыки. Меньшов предварительно посмотрел мои работы и заявил: «Я предлагаю поставить Дыховичному тройку». Тут мои мастера Рязанов и Данелия возмутились: «Нет, так не годится. Он самый интересный режиссер на курсе». Меньшов свое: «Я не понимаю, кому адресовано его кино. Настаиваю на тройке». И тут вмешался Михалков. Его раздражало, почему вдруг явился Меньшов, когда он тут главный. И Михалков говорит: «Я согласен с Меньшовым, что Дыховичному надо поставить тройку, но тогда всем остальным мы поставим колы». Меньшову пришлось ретироваться, он понимал, что это означает — весь курс оставить без работы. Этого не допустило бы Госкино. Но в результате без работы остался я, мне не давали снимать. Но я был благодарен Никите за то, что он меня защитил. Хотя он сделал это вовсе не ради меня".

Иван: «Непростые. Это давняя история. Все гадают, что там у нас произошло, кто у кого шубу украл. Мы с Никитой знакомы с детства, но он несколько раз позволил себе сказать, что не знает, кто такой режиссер Дыховичный. Начиная лет с четырнадцати мы общались в одной компании. Туда входили Володя Грамматиков, Володя Романов, старший Данелия, Юсов… В те времена существовала проблема пространства, у всех были крошечные квартирки или их не было вовсе. У Михалковых же всегда имелись дачи и большие квартиры, мы там собирались, спорили, говорили».

Иван: «Андрон тогда только начинал путь в кино. Ему было трудно идти против семьи, потому что семья говорила: надо жить, не ссорясь с властью, потому что все это ложится пятном на царственную, благополучнейшую при всех режимах фамилию. Но Андрон был жестко настроен против культуры, связанной с династией Михалковых. Он был сыном, который принципиально перестал общаться с отцом, потому что занимал диаметрально противоположную позицию в искусстве.

А Никита не разделял его взглядов, боялся, что у него будут неприятности, но умел феноменально маневрировать и подстраиваться — в этом смысле он сын своего отца. У Никиты всегда имелись бесспорные способности и таланты, которые он мастерски использовал: был обаятельным, я бы сказал, слащаво-обаятельным, был блистательным актером и в жизни, и в кино. Первый раз нас разделила одна простая вещь. В пятнадцать лет у меня умер отец, и все ребята ко мне приехали, а Никита позвонил и сказал: «Старичок, у меня нет времени, я на съемках. Хочешь, заезжай ко мне во второй половине дня, я тебе выражу соболезнования». Это был первый сигнал — кто он и что".

Иван: «Не совсем. Ребята с детства считали его человеком сомнительным — он легко забывал о людях, легко предавал. Но его обаяние, шарм и сейчас действуют на окружающих, хотя на самом деле все видят его фальшь, ханжество, пресмыкание перед властью… Никита на бланке папы подписывал себе всякие прошения о билетах на самолет, в театр, в гостиницу. Он с детских лет был такой проныра. А после той истории с соболезнованиями наши пути разошлись».

Иван: «Когда я познакомился со своей будущей женой Ольгой Полянской, то не знал, что за ней, оказывается, ухаживал Никита. Я никогда не спрашивал у девушек, кто у них был до меня.

У нас с Ольгой развивался роман, я пребывал в больших сомнениях и переживаниях, потому что знал, что она дочка члена Политбюро, ее отец был заместителем Косыгина. И вот Оля как-то упоминает, что ей все время звонит Никита Михалков, с которым они, оказывается, знакомы. Я понял, что мой бывший друг выстраивает какую-то свою линию. Никита делал все возможное, чтобы привлечь внимание Ольги. Я с улыбкой на это смотрел. Только один раз мы поговорили с ней на эту тему. Я сказал: «Единственное, чего бы мне не хотелось, чтобы у тебя были иллюзии, будто Михалков просто твой приятель».

Иван: «Когда мы с Олей поженились, Михалков на какое-то время исчез, но потом опять появился. Он стал приходить к нам домой, мы общались, а потом он неожиданно сделал Оле сногсшибательное предложение — позвал ее работать художником у него на картине. Она тогда была студенткой первого курса Текстильного института, по тем временам — это был 1971 год — устроиться работать художником в кино было практически невозможно, даже если ты окончил ВГИК и имел диплом. Предложение, разумеется, было сделано не ей, а ее папе. Оля была человеком чрезвычайно наивным, она решила, что Никите нравятся ее работы. Вскоре Никита сообщил, что Оля утверждена на ставку художника. «Да, кстати, — добавил он, — не могла бы ты достать нам «Кодак»? Она удивилась: «А каким образом я могу достать «Кодак»? А Никита ответил: «Перестань прикидываться». Когда Оля поняла, что он от нее хочет, она жутко оскорбилась и сказала, что ничем помочь не может».

Иван: «Я не испытывал по отношению к Никите никакой ревности, я был уверен в наших с Олей отношениях. Но Никита никак не мог успокоиться, потому что в этой истории он проиграл. После этого он все время старался сказать что-нибудь неприятное или нелестное в мой адрес».

По окончании режиссерских курсов Дыховичный получил право на постановку, но снимать ему не давали. Два года он пытался что-то пробить, и наконец удача ему улыбнулась.

Иван: «Мне удалось запуститься на дебют — я хотел снимать «Солнечный удар» Бунина. Все складывалось: у меня уже была группа, я выбрал натуру. Неожиданно позвонил Михалков и сказал, что хочет со мной поговорить. Мы встретились.

Он ехал тогда в Тбилиси на кинофестиваль, я решил подвезти его в аэропорт. Никита заявил, что не советует мне снимать «Солнечный удар»:

«У тебя и так дурная репутация в Госкино, ты уже по Бабелю картину сделал. Из-за Бунина у тебя опять будут неприятности. Тебе надо снимать что-то очень простое, положительное». Я отвечаю: «Благодарю за заботу, но я буду делать то, что хочу». Михалков настойчиво повторил, что мне лучше его послушать. В этом уже звучала угроза. «Что ты имеешь в виду?» — спросил я. «А то, что Бунина буду ставить я!» Я остановил машину и говорю: «Выходи!» Никита стал меня увещевать: «Да ладно, я шучу. Чего обиделся?» — «Нет, не шутишь. Ты не имеешь права со мной разговаривать так, будто я твой пес. Я тебе не пес».

Иван: «В тот же день я вернулся на студию, смотрю, все сидят с мрачными лицами: «Иван Владимирович, а вы знаете, что нас закрыли?» Я кинулся к доске объявлений и вижу: «Картина такая-то закрыта». И подпись директора студии. Я пошел к Сизову: «Как это может быть?» Он ответил: «Спроси у своего друга Михалкова». Я говорю: «Не знал, что Михалков директор студии». Сизов на это ответил, что Михалков целый час стоял перед ним на коленях, чтобы он закрыл картину. «Спасибо вам, — говорю, — хотя бы вы честный человек. Не стали мне говорить, что по художественным соображениям…»

Иван: «Когда Никита вернулся из Тбилиси, я приехал к нему домой и спросил: „Скажи, зачем ты это сделал? Ты, художник, занимаешься такими постыдными вещами!“ Никита стал клясться и божиться, что это не его вина. Я набрал нужный номер и спросил: „Скажите пожалуйста, правда ли, что Михалков закрыл мою картину?“ Мне отвечают: „Абсолютная правда“. Никита выслушал это и говорит: „Ну и что? А ты думал, что я дам тебе снимать?“ Я сказал тогда: „Ты конченый человек. Ты не представляешь, что с тобой будет дальше. Такие вещи нельзя делать, мне тебя очень жаль“. А он иронично: „Тебе меня жаль? Да тебя на студию не пускают, ты никто и ничто!“ Так мы и расстались».

Иван: «Не совсем. Я с ним не общался долгие годы, ни за чем к нему не обращался. Французы дали мне деньги, я снял «Испытателя», который получил кучу международных премий. Мои продюсеры решили повезти картину на фестиваль в Сан-Себастьян, думали, если председатель жюри русский, он будет лоббировать русский фильм. Какое там! Михалков, который был председателем, при журналистах, при всех стал говорить, что ему не нравится фильм. Но потом «Испытатель» получил первый приз в Кракове.

А позже я узнал, что единственный, кто голосовал против, был Михалков. Он снова вытребовал себе эту власть — «разводящего» при государстве, и я, кажется, единственный человек, который говорит все, что о нем думает: как он проводит съезды, как манипулирует людьми. Он занимал в кинематографии первый пост, но не сделал ничего из того, что мог бы сделать".

Путь Дыховичного-режиссера был сложным с самого начала. Государство не выделяло на его картины бюджетов, частным кинокомпаниям не нравились его идеи. Поэтому в перерывах между съемками Иван занимался коммерческими проектами, которые позволяли зарабатывать. Одним из них стал сериал «Деньги». Дыховичный с энтузиазмом взялся за эту работу, но в итоге продюсеры не выплатили съемочной группе зарплату. Ивану пришлось самому рассчитываться с командой.

Иван: «Когда нас «кинули» на деньги, я со своими людьми расплачивался еще три года. Меня очень поддержала тогда Оля, моя жена. Впрочем, как и всегда. Я в нужный момент жизни понял, что абсолютной ценностью является любовь. Меня не поймут люди, которые не пережили этого чувства.

Я испытывал любовь несколько раз — по отношению не только к женщинам, но также к друзьям и близким людям. И это всегда была разная любовь. Если вы это чувство испытали — вы как наркоман. Вы знаете, что это ни с чем не сравнится. Самым страшным наказанием для человека является потеря умения любить".

Иван: «Я работал на РТР главным режиссером, мне поручили сделать новый формат передачи „Утро“. Я придумал, что „Утро“ должны вести четыре женщины, и стал искать ведущих. На кастинг слетелось все руководство канала: выбор героини или ведущей — это на канале большой праздник, возможность завести новые знакомства. И там я увидел Олю — девятнадцатилетнюю девушку из Минска. В первую же секунду я понял, что она от всех отличается: живость речи, абсолютно естественные реакции и умные глаза. Бывают глаза красивые, бывают томные, но умные встречаются редко».

Иван: «У мужчин еще реже. И это все меня сразило. Я не был ослеплен, нет. Я сделал Ольге конкретное предложение прийти и попробоваться к нам, она пришла, мы стали общаться. И оказалось, что мы люди, друг другу близкие и нужные… Программу «Утро» в конце концов закрыли, но руководство канала предложило Оле одной вести утреннюю передачу. Она спросила: «От меня требуются какие-то журналистские качества?» Ей ответили: нет, нужно просто быть ведущей. Она сказала: «Нет, я не могу этим заниматься. Я могу вести передачу, в которой постоянно надо что-нибудь придумывать». Руководитель рассердился: «Вы понимаете, что миллионы девушек мечтают попасть на это место?» Она ответила: «А я не хочу». С этого момента я понял, что не ошибся и имею дело с человеком очень глубоким, настоящим.

Оля с четырнадцати лет работала в Минске на телевидении как журналист, искала интересных людей. Она окончила Высшие режиссерские курсы у Германа. Тот до сих пор меня ругает, что она тратит на меня свою жизнь, вместо того чтобы делать собственное кино. Но Оля совсем не такой человек, как я. Ей обязательно нужны основательные знания, углубление в разные предметы. Сейчас, например, она учится на психфаке МГУ: там есть двухгодичные курсы, которые не дают диплома. Но тем не менее Оля не пропустила ни одного дня занятий. На мой взгляд, она даже слишком увлеченно за это взялась. Могу честно сказать, что я с большой осторожностью отношусь к психологии. Кстати, это ее увлечение чуть не погубило нашу жизнь: Оля едва не разочаровалась во всем том мире, что мы вместе создали, потому что применила к нему модный сейчас психоаналитический метод препарирования действительности. К счастью, ей удалось найти нужный баланс.

Наша жизнь с ней, с первого мгновения и до сегодняшнего дня, — это 24 часа в сутки вместе. Я никогда ни с кем так раньше не жил и всегда считал, что людям надо отдыхать друг от друга".

Дыховичный был женат три раза. По случайному совпадению все три его жены носили имя Ольга. Первая — Ольга Полянская, дочь члена политбюро ЦК КПСС, мать их общего с Иваном сына Дмитрия. Вторая, тоже Ольга, родила Ивану сына Владимира. Третья — та самая Оля, о которой он с такой любовью и нежностью говорил в этом интервью. Мачеха его сыновей, она младше Дмитрия Дыховичного на десять лет и старше Владимира на восемь.

Иван: «У Володи с Олей сложились прекрасные отношения. Сын с четырех лет живет в Америке, он приезжал ко мне только на летние каникулы, и то с огромными трудностями.

Его мать не очень хотела мальчика отпускать, особенно после того, как Вова хорошо сошелся с Олей. Моя бывшая приревновала не меня, а сына. Вообще с ним проблем много: по-русски почти не говорит, читать не умеет, и здесь я не могу быть ему полезен. У Володи хорошие мозги, но он не знает, что с этим делать, куда себя деть. А это уже результат воспитания".

Иван: «Да, это было ее решение, и мы расстались, потому что я отказался.

У меня было конкретное предложение работать в Штатах, даже имелось пятилетнее разрешение на работу. Я должен был снимать там картину, но не захотел. Я представил себе начало своей жизни в сорок лет в другой стране, без знания языка, с людьми — замечательными и интересными, но не моими абсолютно. Чтобы снимать там, нужно быть в контексте той культуры, войти в тот мир, полюбить его. Тогда я не мог этого сделать. Я был сформировавшимся человеком, со своим отношением к той среде, о которой знаю все. Здесь я могу быть плодотворным, а там — только ремесленником. Но моя жена, которая никогда не работала, считала, что Америка — это рай. Она родом из Магнитогорска, из простой семьи… Мы здесь жили на таком уровне, о котором другие могли только мечтать. Но есть женщины, которые считают, что где-то на земле может быть еще лучше, и не замечают, что все лучшее рядом. За это расплатился мой ребенок. Жена мне внушала, что в России оставаться нельзя, здесь всегда будет опасность для жизни, проблема наркотиков. Так все эти проблемы Володя получил там".

Иван: «Да, Митя живет в Германии, и с ним как раз все замечательно. Он очень хороший художник, хотя поначалу у него были большие сложности с профессией».

Иван: «Хотел, но я был категорически против. Митя не актер. Он человек, который может быть в кино только самим собой, а это не профессия. Он не может перевоплощаться вообще. Кстати, художника в нем тоже не сразу разглядели. Он провалил экзамены во ВГИК и поехал развеяться в Германию к своей знакомой. Это была дочка художника Чуйкова, которая уже год училась там в Академии художеств. Тогда как раз было лето — время набора абитуриентов. Митя позвонил мне и попросил выслать его работы. Я выслал, он показал их одному знаменитому немецкому художнику. Тот сказал: „Если это ваши работы, то я вас беру безо всяких экзаменов, и вы будете моим самым любимым студентом“. Митя так и окончил академию „любимым студентом“ и совершенно нормальным человеком. Здесь в это время люди его поколения нюхали кокаин, развлекались в ночных клубах, грезили о богатстве. А Митя ездил автостопом или ходил пешком, читал книжки, любопытствовал, размышлял, общался».

Иван: «Много работает, устраивает выставки. Сказать, что это благополучие, нельзя, но это интереснейшая жизнь. Кроме того, он женился. Его избранница — черная женщина родом из Конго. Ее семья относилась к какому-то правящему классу и в свое время эмигрировала из Заира во время страшной резни. Митина жена родилась в Бельгии, поэтому у нее европейское образование, она знает шесть языков. Это очень красивая женщина, крупная, метр девяносто три ростом! Уже десять лет они с моим сыном живут душа в душу. Сейчас она работает в галерее, а раньше была менеджером в различных крупных рекламных компаниях. Кстати, их портрет вдвоем с Митей, держащихся за руки, долго висел в Дюссельдорфе на вокзале как образ мира: он — абсолютно белый, а она — абсолютно черная. У меня родился черный-черный внук, которого зовут Костя Дыховичный. Когда его привезли в Африку показать бабушке, та при виде его заплакала и сказала, что он совершенно белый. Я Костю очень люблю, он смешной, тоже очень крупный, высокий. Он хочет учить русский, болеет за «Челси», потому что считает, что это русская команда, выясняет все про русских, интересуется нашими достижениями — в общем, дикий патриот. Я плачу русскому преподавателю в Германии, который к нему ходит. Одна женщина, с которой у меня были близкие отношения, но потом мы расстались, узнав, что у меня родился черный внук, заявила: «Я не сомневалась, что у него все будет не как у людей!» Еще меня поразило, что когда Митя с женой сюда приехали, то некоторые Митины друзья шепотом говорили: «Но она же черная…»

Вам часто приходилось идти на компромиссы?

Иван: «Всякое случалось… К примеру, в «Прорве» актриса, которая играет жену Алексея, была женой продюсера. Тот умолял, чтобы она играла главную роль, несмотря на то, что была на седьмом месяце беременности!

Я ответил, что это невозможно. Дело происходило в Париже, мы сидели в кафе, и он вдруг встал передо мной на колени. Я упорствовал. И тогда он… заплакал: «Она не будет со мной жить!» Оказалось, что эта женщина — русская из Нижнего Новгорода. Мне стало жаль этого человека, и я сказал: «Иди домой, вечером я напишу для нее роль». Что удивительно, эта женщина оказалась блестящей актрисой. Например, на наше предложение раздеться в одной из сцен она отреагировала быстрее, чем кто-то успел отвернуться… И вот она уже стоит совершенно голая с огромным пузом!

Но так все удачно складывалось не всегда, был и более печальный опыт. Как-то раз, когда я сидел в бане, в парной, ко мне подошел такой же голый человек и сказал: «Я давно вас ищу». Заявил, что он продюсер, работает на французскую компанию, имеющую филиал в Люксембурге. Очень любит меня как режиссера и хочет мне предложить снимать «Король, дама, валет» по Набокову. А я сам давно мечтал экранизировать Набокова. Но я был уже ученый, чтобы верить в такие чудесные совпадения, поэтому спросил голого продюсера: «Где подвох?» Он ответил: «Есть подвох. Актриса на главную роль уже есть, и другую взять нельзя».

Он был очень настойчив и уговорил меня принять его предложение. Дело завертелось. Но когда я увидел приготовленную мне актрису, сразу сказал, что не вижу ее в этой роли. Она ни возрастом, ни обликом, ни манерами не походила на набоковскую героиню. Я сказал, что под эту женщину надо переписывать весь сценарий. Более того, я даже переписал его, хотя уже чувствовал, что все идет не так, как надо. Поэтому когда меня спросили о гонораре, я назвал такую астрономическую сумму, что не сомневался — они откажутся. Они закряхтели, заохали, но сказали, что подумают. Чтобы окончательно обо всем договориться и подписать контракт, мои заказчики прилетели в Москву. Все вроде шло хорошо, только они мимоходом заметили, что внесли небольшие изменения в сценарий. Я попросил показать эти изменения и увидел, что получился триллер, глупый и дурацкий. Я сказал, что такое снимать не буду. Они, видно, были к этому готовы, потому что сразу отреагировали: «А мы согласны на ваши условия». Имелась в виду сумма гонорара. Для меня это был очень тяжелый момент — просто катастрофа! Мне нужны были деньги, чтобы платить за учебу младшего сына в специальной школе в Лондоне, кроме того, у меня не было других предложений. Я не представлял, как позвоню Оле и скажу, что отказался. Она всегда все понимала, но у нее тоже наступил момент усталости. Это был очень сложный год в нашей жизни. Оля — генератор, она не может без работы, а я не мог уже ничего придумать. Это сильно осложняло наши отношения. Тем не менее я сделал выбор — отказался".

Иван: «А дальше началась самая удивительная, просто сказочная история, когда-либо случавшаяся со мной. Она связана с картиной «Вдох-выдох».

Дома раздался телефонный звонок, и один мой знакомый сказал: «Есть человек, который тобой интересуется. По-моему, он хочет дать тебе деньги на кино». Я знал, что обычно такие разговоры ничем не заканчиваются. Тем не менее в назначенный день встретился с этим человеком в ресторане — все равно у меня не было других занятий. Он оказался молодым, очень милым. Пока мы шли к столику, что заняло минуты четыре, он успел мне сказать, что видел все мои фильмы, включая маленькие, мечтал работать у меня на картине «Прорва» кем угодно, но его не взяли. Мы еще не успели сесть, как он заявил: «Я хочу вам предложить миллион долларов на картину. Но вы должны снять фильм максимум за полгода. Я не стремлюсь к тому, чтобы вернуть деньги, у меня более сложная задача: я хочу, чтобы получилась хорошая картина». Я не верил своим ушам, щипал себя, думал, что от всех перипетий и страданий совсем сошел с ума. Я такого разговора не то что не слышал никогда, мне никто о таком даже не рассказывал. Я приехал домой в странном состоянии нереальности. Оля меня расспрашивала, но я говорил, что это похоже на бред, на розыгрыш. Через три дня я сложил в папку четыре истории и привез их ему. Он мне говорит: «Вы меня не поняли. Вы не должны мне ничего показывать и рассказывать. Это ваше дело, что вы будете снимать».

…Мы очень старались уложиться в миллион, но во время съемок, как это часто бывает, картина выросла в бюджете на 180 тысяч. Представляете, каково мне было идти к человеку, который дал миллион, и говорить, что нам не хватает 180 тысяч. Тем не менее я пошел. Он сказал: «Я все понимаю, но я бы не хотел увеличивать бюджет». Мой режиссерский гонорар в этой картине составлял около 100 тысяч, и я решился: «Я отказываюсь от гонорара в пользу картины». Поразмыслив, он ответил: «Тогда я добавляю». Он выполнил все свои обязательства: ни разу ни во что не вмешался, не давал советов. Когда черновой вариант был готов, я позвонил ему и сказал, что могу показать. Он приехал ко мне домой, посмотрел картину и сказал: «Это то, о чем я мечтал».

Иван: «Мне было очень непросто взять Олю на ту роль, которую она играет. На нее претендовали очень хорошие актрисы. Я с трудом нашел главную героиню, а уж на роль второго плана было еще больше претенденток. У Оли получились не самые лучшие пробы, но я знал, что она с этой ролью справится. И еще я знал, что она непременно должна быть со мной в этой работе».

Иван: «Разумеется. Вообще я человек, который любит жить. Я люблю и подурачиться, и напиться иногда, и хорошо провести время. Обожаю горные лыжи, люблю хорошие машины — много чего люблю. У нас раньше была такая фальшивая мораль, что художник должен быть непременно гол, нищ, несчастен. Мне в своей жизни всегда удавалось создать у близких ощущение благополучия, и никто не знал, чего мне на самом деле это стоило…»

P. S. Свой последний фильм «Европа — Азия» по пьесе братьев Пресняковых Иван Дыховичный начал снимать уже после того, как ему был поставлен страшный диагноз «рак лимфы» и он периодически проходил мучительные курсы химиотерапии. Монтировал картину Иван Владимирович в больнице. Это темпераментный, живой фильм, и трудно себе представить, что его снимал тяжелобольной человек. Дыховичный боролся за себя, за свое творчество буквально до последней минуты своей жизни. Его не стало 27 сентября этого года. Увы, ему не удалось воплотить свой заветный замысел, который он лелеял долгие годы, — снять фильм о Маяковском и Лиле Брик. Актриса Изабель Юппер успела дать согласие на съемки в роли Брик, но этому проекту не суждено было состояться.