Маша и сад
Как поселить в ребенке фанатичную любовь к садику
Маша с самого начала страстно хотела в детский сад. А все потому, что каждый раз, когда мы выходили гулять, проходили мимо ближайшего садика. Маша застывала у решетки и завороженно смотрела на веранды, песочницы и бегающих там малышей.
Маша с самого начала страстно хотела в детский сад. А все потому, что каждый раз, когда мы выходили гулять, проходили мимо ближайшего садика. Маша застывала у решетки и завороженно смотрела на веранды, песочницы и бегающих там малышей. На ее вопрос — «а что это?» — я отвечала, что это такой специальный домик для детей, набитый игрушками, где все дети все время играют, гуляют и вкусно едят. И каждый раз Маша интересовалась, а почему ей туда нельзя? «Будешь себя хорошо вести, я попрошу, чтобы и тебе купили там столик и кроватку, — строго отвечала я. — Но не знаю…» — с сомнением добавляла я под конец. Маша покаянно опускала голову — свои грехи она знала. Кота пнула, на обоях рисовала. Где уж ей в садик.
Но вот Маше исполнилось четыре года, и как раз позвонили из комиссии (в очереди мы стояли «всего» три года).
21 сентября. Разумеется, идти в сад Мария в последние дни расхотела. Сказалась моя нервозность плюс неприятные моменты во время сбора медкарты — прививки, анализ крови… Знающие люди советовали первые три-четыре дня забирать ребенка до обеда. Но Маша так ноет: «Нехочувсад! Хочудома!!!», что я малодушно решаю забирать ее часов в десять. Сердце замирает, как представлю, что я ухожу по лестнице, мне в спину несется вой: «Ма-ма!!!», — а ребенка в это время удерживают две дюжие воспиталки. Б-р р.
И вот страшный день настал. Мы сидим возле группы и ждем медсестру отдать карту. Маша пытается ныть. Каждые пять минут мимо нас проходит мама с ребенком. Дверь в группу открывается, закрывается, но Маша успевает увидеть стол с кукольной посудой, машинки на стеллажах и детей, буквально утопающих в игрушках на ковре. Она уже не ноет, она анализирует. «Куда они пошли?» — «В группу». — «А почему мама одна вышла?» — «Ребенок остался» — «А эти куда идут?» — «В группу!» — «А ребенок там остался?» — «Там!» «А мы когда пойдем?!» — не выдерживает наконец она. Тут, как в кино, подходит медсестра, и на этой мажорной ноте мы все входим в группу.
Маша нырнула в игрушки, и стало понятно, что до обеда ее можно не беспокоить.
25 сентября. Пару раз в год телевизор радует зрителя сюжетом о том, как некие дети по утрам не хотели идти в сад, родители их волокли зареванных, а через год выяснялось, что воспитатели били детей по голове.
Понятно, что ранние вставания у Маши быстро стали сопровождаться унылым: «Не хо-чуу». Но всю неделю я ждала, не скажет ли она традиционную фразу как-то по-другому. Мне совсем не хотелось узнать, что Машу обижают. И вот дождалась.
Вечером она сидела расстроенная, отмалчивалась, ночью плакала. Утром отказалась идти в сад напрочь. Я и так, и этак: почему? Ни почему, не пойду — и все. Уже прошел завтрак, когда удалось из нее вытащить, что вчера, когда Маша отказалась спать днем, воспитательница обещала привязать ее к кровати.
Мне стало тошно. Я пообещала, что поговорю с воспитательницей. Но одевая ее, я поняла, что ужасно боюсь этого разговора. Скажешь, а она потом на ребенке все время вымещать злобу будет. Но, с другой стороны, не скажешь — она чего похуже придумает. И я решила, что скажу. Пусть эта женщина знает, что дети все рассказывают.
Оказалось, решение было правильным. Воспитательница засюсюкала и сказала, что она ничего такого не имела в виду. Но осадочек остался.
5 октября. Первое родительское собрание. Заведующая сказала сразу: «Деньги мы брать не имеем права». После этого мы выбрали родительский комитет, и стало понятно, кто на это право имеет. Решили дать по тысяче на год. Вроде должны уложиться…
9 октября. Родительский комитет оказался страшно полезной вещью. Каждую неделю сад предъявляет новый список того, что надо купить: какие-то бесконечные списки с указанием фломастеров, глины, бумаги, салфеток, карандашей, пялец, картона
Но теперь я все время что-то должна. Родкомитету — 700 рэ. В группу — туалетную бумагу и салфетки. На ручной труд — две рамки под поделки.
23 октября. Выяснился наилучший утренний алгоритм. Если Машу в сад будить, она поднимется злющая, и утро будет испорчено всем. А вот если встать раньше, поставить на плиту кофе и начать как бы случайно греметь посудой, тогда она просыпается сама, тихонечко одевается и идет меня пугать.
Пол в коридоре отчаянно скрипит, из-за угла раздается сопение, но — я ничего не слышу, пью кофе и читаю «Апельсины из Марокко». И через несколько секунд следует награда за терпение. Из коридора в кухню с ликующим воплем впрыгивает Маша — растрепанная, в майке, надетой задом наперед, и разных носках. Мне полагается испуганно подскочить и сказать дежурную фразу: «Маша! Ну можно так пугать?!». И вот тогда Маша в прекрасном настроении требует чая и идет в сад вприпрыжку.
27 октября. Оказалось, что та воспитательница (одна из двух) не только пугает детей, как Машу, но и разговаривает матом и может шлепнуть по рукам. «Бестолочи» и «криворукие» так и разлетаются в разные стороны, пока рядом нет родителей. Суровый родительский комитет, узнав про это, тут же накатал бумагу заведующей. Ждем результата. Да, у нас год терпеть не будут… Горжусь нашим комитетом!
3 ноября. Маша с мальчиком висят на турнике.
— Я — Человек-паук!
— Пауки едят мух, — осторожно замечает Маша.
— Я не ем мух, я спасаю людей! Ты — человек.
— Я не человек, — говорит Маша с достоинством. — Я — помидор.
Мальчик падает вниз.
Иногда мне ее жалко. Хочется оставить дома и поиграть вместе. Но останавливают два соображения. Во-первых, дома ей не с кем повисеть на турнике и поговорить о Человеке-пауке. Во-вторых, я совершенно точно не смогу ей обеспечить садовское меню. Конечно, бывают и перегибы в виде салата из кальмаров с яблоками. Но около листочка с обедом, висящим у столовой, родители застывают столбом и читают друг другу вслух: «Салат из перца с помидорами и зеленью. Суп картофельный со сметаной. Картофель по-деревенски. Тефтели…» В животе начинает бурчать собственный сиротский кофе с бутербродом.
29 ноября. Дожила. Когда я за ней пришла в пять, Маша оставила меня париться в раздевалке, заявив, что «недорисовала». И ушла в группу рисовать дальше. Я была возмущена. Но промолчала.
