12 милых балконят
Поэт Тим Собакин: «Дочка засыпала, только когда я читал ей стихи»
Как может выглядеть детский поэт? Он, благоухая, одетый с иголочки, вылезает из лакового авто?
Нет, это был бы нетипичный детский поэт. Детского поэта, как невесту, украшает скромность.
Вера Копылова20 октября 2008 19:52
Как может выглядеть детский поэт? Он, благоухая, одетый с иголочки, вылезает из лакового авто?
Нет, это был бы нетипичный детский поэт. Детского поэта, как невесту, украшает скромность. Вот Тим СОБАКИН — типичный. Клетчатый берет, уютный шарф, борода, серая куртка с большими карманами. Так сегодня выглядит автор замечательных детских стихов и рассказов, главный придумщик легендарного журнала «Трамвай», который в начале 90-х выходил тиражом пять с половиной миллионов экземпляров.
Как сейчас говорят выросшие читатели «Трамвая», «единственный журнал, где детей не держали за дураков». Тим Собакин к детям вообще относится уважительно, не любит сюсюканья и твердо называет себя поэтом для всех.
25 лет псевдониму
— Тим, вы тысячу раз, наверное, рассказывали, откуда взялся такой псевдоним. Расскажите в тысячу первый.— 1 мая 1982 года мы с маленькой дочкой ждали мультфильм. А перед этим шел фильм по произведениям Гайдара. Там стоит мальчик перед конницей, и командир объявляет: «За проявленное мужество выношу благодарность Егору… как твоя фамилия?» — «Собакины мы». А Тимофеем меня в детстве звали родители. Я и сейчас такой — с пухленькими щечками. И Тим Собакин — это сложилось буквально за минуту. В том году было 25 лет псевдониму, а в этом — 25 лет первому стихотворению.
— А откуда что пошло? Детскими поэтами становятся или рождаются?
— Когда дочка была маленькая, она засыпала, только когда я читал ей стихи. Мы все прочитали, что нашли, и я стал ей что-то придумывать. Сначала маленькие четверостишия. Хотя я был склонен к словесным экзерсисам еще в школе.
Классе в четвертном я написал печальный стих про мать-волчицу, которая потеряла своих волчат, плачет, бедная, не может найти себе места. Мой товарищ отнес стих папе, и папа напечатал его на машинке. Для меня это был шок: надо же, меня уже печатают!
— Действительно! Печатают же!
— Я тогда подумал, вот, оказывается, как можно словами создавать образы, целый мир, придумать все, что хочется. Я писал сперва для взрослых, у меня целая куча есть и смешных стихов, и лирика. Но печатался все чаще и чаще в детских изданиях. Так получилось, что стал детским писателем, хотя всегда подчеркиваю, что я писатель для всех. Всех, кто ценит юмор, шутку и игру словом. Кто свободен духом и мыслью, вот.
— Расскажите самое интересное, то, что волнует любого уважающего себя читателя. Как пишутся стихи?
— Я сам не знаю, хотя неоднократно пытался понять — от задумки до конца. «Когда б вы знали, из какого сора…» Иду я после работы домой. Есть хочется. Захожу в кулинарию, где лежат готовые салатики. Салатики уже почти все раскуплены, и остатки лежат в такой непонятной жиже. Морковка по-корейски плавает… И я думаю: морковь что-то совсем обморковилась… Салат обсалатился, винегрет обвинегретился совсем… И появилась идея сделать такой стишок о продуктах питания. Чаще всего я пишу в метро — делать нечего, читать неудобно. Сначала я пишу в голове — если строчка хорошая, запомнится обязательно, а если нет, и ну ее.
«Рифмоплетство в часы досуга»?
— У детского писателя всегда какое-то необыкновенное детство. По крайней мере, оно помнится, оставляет след в творчестве. У вас это так?
— Я помню себя с трех лет, мы тогда жили в городе Желтые Воды днепропетровской области, где я и родился. Я даже помню, какие были обои в комнате, где была выбоинка. Но это никак не ложится на стихи. Мне уже 50 стукнуло, и я вдруг с ужасом обнаружил, что в душе я абсолютное дитя. Обожаю смотреть сказки по телевизору, «Гарри Поттера», «Властелин колец» — смотрю по сто раз и думаю, надо же, как здорово придумано. За фантазию уважаю.
…Детство было изумительное. Двоякое — мы долго и упорно ехали с Украины в Москву. Родители мои работали в «почтовом ящике».
— Э-э-э… То есть?
— Это закрытая полусекретная контора, научно-исследовательский институт, в который надо приходить ни минутой позже и уходить ни минутой раньше. И меня определили в интернат с изучением английского языка, чтобы я не мотался без дела. Все охают, бедненький, при живых родителях был в интернате. А там было здорово, все надписи были на английском, я в 7—8 лет уже увидел живых американцев, мы КВН на английском устраивали. Хотя я этот английский терпеть не мог. Я не понимал, зачем нужен другой язык? Если уж вам так хочется записать слово «стол» по-другому, напишите его «stol», а table-то зачем? А по воскресеньям и летом я приезжал домой, устраивали праздники. Я не уставал от родителей, и они от меня не уставали. С одной стороны, я был самостоятельным, с другой стороны, знаешь, что родители тебя ждут…
— Вы могли себе тогда представить, что будете не космонавтом, не инженером, а детским поэтом? Ведь в итоге вы сначала закончили МИФИ.
— Это не исключалось. Я просто не знал, с какого конца двигаться. После МИФИ был журфак МГУ. Наверное, хотелось больше писать. Но когда что-то становится работой, это уже неинтересно. Поэтому на стихи я никогда не жил и не собираюсь жить, это как воздух, то, чем ты дышишь. Гонорары, естественно, маленькие. Вот Андрей Усачев живет на то, что пишет, но ему приходится для этого крутиться как белка в колесе.
— А вы входили в какие-нибудь литературные объединения, был ли писательский круг общения?
— Да, меня там ругали сперва. Помню, пришел на семинар к писателю Юрию Сотнику, почитал им, и кто-то сказал: да, открытия не состоялось. А когда я отнес стихи в «Веселые картинки», мне там сказали, что это «рифмоплетство в часы досуга». И они были абсолютно правы! Я шел именно от того, чтобы написать что-то детское, и получалось слюняво, сю-сю… И я подумал: ну их, я буду делать то, что хочется мне. И сейчас я так делаю. Если я вижу, что дети стихотворение поймут, читаю на детскую аудиторию. А если это не проходит, то на взрослую. Но чаще всего если на выступлениях мамы-папы и их чада, то смеются все. Я на выступления иду как на казнь, зачем, думаю, мне все это надо… А потом идет такая отдача из зала, что дальше хочется что-то делать.
«Дети копируют папу с мамой»
— А как складываются ваши отношения с детьми не на выступлениях, а дома?
— Моей дочери 28 лет, она уже не ребенок.
— Вы ее какими методами воспитывали, когда она росла?
— Да никакими. Когда я рос, мне было позволено все, лишь бы это не влияло на мое здоровье. Ну как можно воспитывать? Наказывать бесполезно. Запрещать еще хуже. Сказать «делай что хочешь» — мало ли чем обернется. У каждого свои методы. Главное чтобы ребенок не был сволочью, предателем, вором…
— Это тоже надо как-то внушить.
— Дети обычно копируют папу с мамой. У дочери были прекрасные способности к рисованию, но это тоже надо как-то развивать! А я жутко ленивый. И дочка (она сейчас в Америке живет) закончила колледж по дизайну. Конечно, на компьютере дизайн делать легче, чем взять холст и на природе живописью заниматься. Я, конечно, думал: я буду писать, она будет иллюстрировать. Но не получилось. Что делать…
— В начале 90-х вы были известны, наверное, каждому второму ребенку благодаря знаменитому, даже легендарному детскому журналу «Трамвай». Явление, надо сказать, было уникальное!
— То, что у меня точно получилось в жизни, — это «Трамвай». Я оказался сперва заместителем главреда. Я собирал штат сотрудников, тогда же пришел к нам автор Олег Кургузов. Долго думали, чтобы журнал был новый, интересный. А потом я решил: если делать для детей, будет опять сю-сю, хрю-хрю. Надо делать его для себя. Надо все делать для себя, если ты человек талантливый и внутри что-то есть. Если это тебе понравится (если ты, конечно, не псих и не маньяк), то и остальным понравится. Мы не ошиблись, мы там такое вытворяли. Он стал выходить с мая 90-го года, в стране была полная разруха, все бегали искали что поесть. А мы сидели в редакции, терять было нечего. Отчаяние и протест.
Авторы приходили посидеть и потом говорили: ребята, у вас какой-то оазис. Тираж достигал пяти с половиной миллионов! Тогда были такие тиражи. Уже потом стали «Трамваю» навешивать бирки, мол, «первый журнал детского авангарда»… Да, у нас были вещи, абсолютно непохожие на то, что было привычно до нас и после. Мы были в такой ситуации, когда тебя все вокруг замучило, остается только уйти в себя и найти там что-то доброе и светлое. Каждый номер был как песня. Увы, такие яркие издания долго не живут. Они обычно появляются на сломе эпох и сгорают, как сверхновые звезды.
— Какие по-настоящему значительные имена в сегодняшней детской литературе вы бы назвали?
— Питерский поэт Миша Яснов, Марина Бородицкая. У Усачева есть такие вещи, которые я читаю и завидую, что не я это написал. И совершенно почему-то неизвестный Михаил Есиновский.
…Когда у стиха есть рыба, скелет, и ты его шлифуешь, на одну строку есть вариантов 5—6. Я все думал, что ж я за поэт, если я не могу придумать так, что раз — и все. А потом я у писателя Вали Берестова (мы были знакомы и дружны) узнал, что у Пушкина на две строки «на берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн» есть 14 вариантов. Я подумал, до Пушкина мне еще далеко. Я уже в напечатанном варианте сразу вижу слово, которое лучше поменять. И каждое издание выходит по-новому. Поэтому — люди! Все, что вы находите моего в Интернете, — давно устаревшие варианты. Все лучшее, что я сделал за 25 лет, — в моей книжке «Заводной мир». Я больше года ее мусолил, хотелось, чтобы там были самые точные варианты. Тех стихов, за которые мне не стыдно, у меня 100—120. Но зато, мне кажется, они останутся. Поэзия камерная вещь, я знаю, что она мало кому нужна. Если бы я знал, что по стране у меня есть 2—3 тысячи читателей, которые меня понимают, я был бы счастлив безумно. Больше и не надо для поэзии.
ДВЕ КОРОВЫ И КОРОВКА
На травке
у леса густого
паслась луговая корова.
А в море,
водою плеская,
ныряла корова морская.
И где-то
на дерево ловко
карабкалась божья коровка.
Везде успевают коровы:
коровы —
они будь здоровы!
ДО БУДУЩЕГО ЛЕТА
Уходит тихо Лето,
одетое в листву.
И остается где-то
во сне и наяву:
серебряная мушка
в сетях у паука,
невыпитая кружка
парного молока.
И ручеек стеклянный,
и теплая земля,
и над лесной поляной
жужжание шмеля.
Приходит тихо Осень,
одетая в туман.
Она с собой приносит
дожди из разных стран.
И листьев желтый ворох,
и аромат грибной,
и сырость в темных норах.
А где-то за стеной
будильник до рассвета
стрекочет на столе:
«До бу-ду-ще-го ле-та,
до бу-ду-ще-го ле-…»
ПРО ЛЮБОВЬ
Страдал мучительно Балкон:
он был в Балкониху влюблен.
Подумать только —
и она
была в Балкона влюблена.
Они,
любви услышав глас,
друг с друга не сводили глаз.
Но чувства выразить сполна
мешала каждому стена.
Влюбленным снились ночью сны,
что за спиною нет стены.
И будто в лес,
на тихий пруд
Балкон с Балконихой идут.
Поет кукушка вдалеке.
Они идут —
рука в руке…
А рядом с ними семенят
двенадцать милых балконят.
ЧТО СНИТСЯ ФОНАРЯМ
От зари и до зари
Ночью светят фонари.
В темноте
Молчат друзья:
По ночам
Шуметь нельзя!
В это время снится нам
День веселый,
Шум и гам…
Карусель.
Велосипед.
И сиреневый букет.
На рассвете
Тает ночь,
Отдохнуть
она не прочь.
Фонари ложатся спать,
Новый день
Шумит опять.
И приснится фонарям:
Ночь гуляет
по дворам,
Крепко спят
Река и мост,
А над ними —
Стаи звезд…
Темнота.
И тишина.
И Лимонная Луна.
ОХОТА ЗА МУХОЙ В ТЕСНОЙ КОМНАТЕ, ГДЕ МНОГО СТЕКЛЯННОЙ ПОСУДЫ
(НЕмножко
НЕобычное НЕстихотворение)
ж
жжж
жжжжжжжж
жжжжж
жжжжжжжжжжжж
БАЦ!
жжжж
ж… ж…
жжжжжжжжжжжжжжж
БАЦ! БАЦ!
жжжжжж
БАЦ! БУМ!
ДЗЫНЬ!
жжжжжж
ТОП.
жжжж
ТОП-ТОП.
жжжжжжжж
ТОП-ТОП-ТОП.
жжжжжжжжжжжж
ШЛЁП!!!
…
ШМЯК!
И стало тихо.
НАСТОЯЩИЕ ОТЦЫ
На лужайке
сидел Рыболов,
терпеливо
копал червяков.
Увидал Рыболова
Скворец —
и решил:
«Настоящий отец!
Ищет корм
даже лучше,
чем я…
Видно,
тоже большая
семья».
