Если посмотреть на нашу планету с какой-нибудь далекой звезды, будет хорошо видно, что племя существ, населяющих Землю, делится по большому счету лишь на детей и взрослых. Астрид Линдгрен же была представителем редчайшей породы взрослых-детей. Есть отличная фотография, на которой восьмидесятилетняя Линдгрен запечатлена слезающей с сосны. Под фотографией — цитата: «Ведь в Законе Божьем ничего не сказано о том, что старухам запрещается лазить по деревьям?»
В 1978 году Астрид Линдгрен была награждена Премией Мира. Прежде эту награду присуждали Мартину Буберу, Альберту Швейцеру, Герману Гессе, но детский писатель удостоился такой чести впервые.
По традиции лауреат должен произнести речь. Линдгрен ее написала и отправила учредителям, которые, по правилам, должны были ее одобрить. Вскоре она получила ответ, в котором говорилось, что эту речь произносить не стоит, следует просто взять премию и коротко поблагодарить за честь. Она ответила, что в таком случае незачем приезжать. Учредителям награды не оставалось ничего, кроме извинений и согласия на выступление.
Речь Астрид Линдгрен называлась «Нет насилию» и была посвящена воспитанию детей. «Человек всегда учится лишь у тех, кого любит», — сказал Гете, значит, так оно и есть. Ребенок, к которому относятся с любовью и который любит своих родителей, учится у них относиться с любовью ко всему, что его окружает, и сохраняет это отношение на всю жизнь. А если он или она… станет вершителем судеб, то для нас всех будет большой удачей, если он будет относиться к миру с любовью, а не с ненавистью. Основы характера всех, даже будущих политиков и государственных деятелей, формируются до 5 лет — это ужасно, но правда… А тем, кто столь ревностно призывает к твердой руке и жесткой хворостине, я хочу рассказать историю, которую услышала как-то от одной пожилой дамы. Во времена, когда еще верили в то, что если пожалеешь розги — испортишь сына, она как раз воспитывала маленького ребенка. Она не очень верила в эту библейскую мудрость, но когда однажды ее сорванец натворил что-то ужасное, она решила задать ему березовой каши, впервые в жизни. Она велела мальчишке самому пойти и принести розгу. Тот ушел и долго не появлялся. Когда же он вернулся, сказал со слезами: «Я не нашел розгу, но вот тебе камень, брось в меня, если хочешь». И она тоже принялась плакать, потому что вдруг увидела все глазами своего сына. Мальчик решил, что на самом деле мама просто хочет сделать ему больно, а для этого подойдет и камень.
Мама обняла его, и они долго плакали вместе. А потом она положила камень на кухонную полку, и он лежал там как вечное напоминание о клятве, которую мать дала себе в тот день: «Никогда не прибегать к насилию!»
Если посмотреть на нашу планету с какой-нибудь далекой звезды, будет хорошо видно, что племя существ, населяющих землю, делится не на тех, у кого что-то есть, и тех, у кого нет, а только на детей и взрослых. Это главное, что всех нас разделяет. А Линдгрен была представителем редчайшей породы взрослых. Как эта порода называется, я не знаю, но есть отличная фотография, на которой Астрид Линдгрен — восьмидесятилетняя — запечатлена слезающей с сосны. Под фотографией — цитата: «Ведь в Законе Божьем ничего не сказано о том, что старухам запрещается лазить по деревьям?»
Имея честь приступить к рассказу об этом человеке, считаю своим долгом открыть вам одну тайну. Природа наградила меня разными человеческими пороками, но про один забыла: я не завистлива. И единственный человек, которому я всю жизнь завидовала, завидую и буду завидовать до гроба — человек, написавший книгу о Карлсоне. Чтобы написать эту книгу, надо было найти эту крышу, посидеть на ней, попить чайку с вареньем.
Домов-то на свете много, а крыша, на которой живет Карлсон, всего одна. И она ее нашла. Стоит ли после этого удивляться, что она лазила по деревьям?

Я вот что думаю: может, она сама выбрала себе родителей? Может, в 1907 году с этим было проще, чем сейчас?
Матерью Астрид Линдгрен была Ханна, дочь церковного старосты. Ханна рассказывала, что детство ее было веселым и солнечным. Не иначе как это передается по наследству. А отец, Самуэль Август Эрикссон, любил рассказывать дочери о том, как перед конфирмацией увидел в доме пастора девочку с челкой. Ему было тринадцать лет, встречать эту девочку ему доводилось редко, но она не выходила из головы, а подойти к ней он стеснялся. Потом она приехала в Виммербю, чтобы научиться ткать, и они стали встречаться, ходили пить чай в кафе. Позже выяснилось, что оба больше любили кофе, но чай считался благородным напитком, а они хотели друг другу понравиться. Самуэль Август чувствовал, что на него «словно болезнь какая напала». Но только когда она должна была возвращаться домой, «он повел свою ненаглядную в церковный садик… Наконец-то Самуэлю Августу удалось выдавить из себя мучивший его вопрос: „Как ты думаешь, могли бы мы жить с тобой счастливо вдвоем?“
А Ханна ответила: „На все воля божья!“.
Она была воспитана в глубоко религиозной семье и считала, что в таком важном деле нужна божья помощь. Но ее дети не вполне одобряли ответ, который она дала Самуэлю Августу. Ему нужен был более определенный ответ, и он заслужил его. Но Ханна тогда еще не была готова так, сразу… Но все же ответ этот значил для него так много, что он не зря называл эту скамейку местом, где зажглась звезда его надежды. И в эту метель он заслужил поцелуй, первый в их жизни».
Два года они обменивались письмами, которые сохранились до конца их дней. Неслыханное дело! Знаменитый шведский ученый в исследовании, посвященном вопросам истории брака, отметил: «В большом крестьянском семействе супругов для своих детей выбирали родители. Любовь между супругами не являлась ни требованием, ни идеалом». Ханна и Самуэль Август были воспитаны в крестьянских семьях, да, и что же? Прошло много лет, и их дочь, описывая жизнь родителей, нашла слова, чтобы воссоздать удивление, которое ее отец всю жизнь испытывал «всякий раз, когда задумывался о своем удивительном счастье: жить рядом с Ханной». Не просто ведь так сестра Самуэля Августа рассказывала: «Нет на земле другого человека, которого любили бы так, как Ханну. На званых обедах Ханна обычно восседала с золотой брошкой на груди. Время от времени Самуэль Август покидал мужскую компанию и подходил к женской только ради того, чтобы узнать, как обстояли дела у Ханны. «Все ли хорошо, дружок? — спрашивал он тогда. — Все ли в порядке, любимая?» «Ясное дело, что не всем крестьянским женам это было по душе. Весь сами-то они не были избраны любовью…»
Астрид была одним из четырех детей этой удивительной четы. В усадьбе Нэс детей почитали, как в старинных шведских преданьях почитали гномов — без них не обходится ни одна шведская сказка. Сказка была непростая, все дети работали наравне с батраками. Брату Гуннару едва исполнилось шесть лет, а ему уже поручили рвать крапиву для кур и пропалывать морковь, свеклу и репу. Через год пришло время младшей сестры Астрид. Ханна зорко следила за тем, чтобы дети работали не останавливаясь, как она сама. Конечно, хотелось играть, бегать, ловить рыбу — но вокруг трудились все, и никому не приходило в голову жаловаться. К вечеру все падали с ног от усталости, но было весело, и так вкусно пахло с кухни!

В 1923 году Астрид закончила школу, и ей предложили работу в газете городка Виммербю. Она писала репортажи, совершала с друзьями веселые пешеходные прогулки, много читала. Спустя более чем полвека другой журналист разыскал ее репортаж об открытии железнодорожной линии между Виммербю и Эстербюму. Все сошлись на том, что в репортаже, написанном робкой практиканткой Астрид Эрикссон, не столько чувствуется поступь прогресса, сколько слышится голос Пеппи Длинныйчулок, которой суждено было появиться на свет много лет спустя.
Астрид едва исполнилось восемнадцать лет, когда она забеременела. В крошечном городке друг о друге знали все, но это было бы полбеды. Беда состояла в том, что рождение внебрачного ребенка в Швеции образца 1926 года было равносильно самоубийству, общество считало это преступлением хуже уголовного. Семья Астрид оказалась вовлечена в ураган сплетен. Но хуже всего было то, что она не собиралась идти под венец с отцом будущего ребенка, мало того — она рассталась с ним.
Спустя пятьдесят лет она напишет: «Сегодня женщина может родить ребенка как в браке, так и вне брака, в этом нет большой разницы, но в середине 20-х годов, когда со мной „приключилась беда“, Виммербю был потрясен не меньше, чем когда Густав Ваза лишил город привилегий… Стать предметом сплетен было все равно, что оказаться в яме, полной змей, и я решила покинуть эту яму как можно скорей. Все произошло совсем не так, как некоторые могут подумать: меня не выгнали из дому, как в старые добрые времена. Вовсе нет, я ушла сама. Никто не смог бы удержать меня дома. Конечно, мои родители были убиты горем, но не слишком упрекали меня. Они считали, что если уж я решила родить ребенка, то лучше бы у него был другой отец».
Она уезжает в Стокгольм, снимает комнату в дешевом пансионе и начинает учиться стенографии.
В один прекрасный день Астрид прочла в газете статью об адвокате, которая помогала незамужним матерям. Эва Анден была первой женщиной в шведской коллегии адвокатов и прославилась на всю страну, выступив во время первой мировой войны в защиту женщин-простолюдинок, которых силой доставили в суд по подозрению в попытке сделать аборт.
Астрид никому не могла рассказать о том, что девизом ее высокочтимой матери, оберегавшей родовое гнездо, было: «Ни слова не выйдет за порог». Но Эва Анден поняла все. Она помогла Астрид уехать в Копенгаген. Это было единственное место в Скандинавии, где в государственной больнице принимали роды, не внося сведения в книгу записи актов гражданского состояния. А еще Эва Анден привела Астрид к добрым людям, в семью, где она жила до родов, в семью, которая взяла на воспитание ее сына.
Астрид назвала сына Ларсом. У фру Стивенс был собственный сын-школьник и еще приемный ребенок. Она была доброй, заботливой и надежной. И Астрид, как только позволили обстоятельства, вернулась в Стокгольм. Ей надо было закончить учебу и найти работу.
Со времени возвращения жизнь ее состояла из больших и малых забот, суть которых сводилась к одному: заработать денег на билет в Копенгаген, к сыну. И при том, что из дому постоянно приходили посылки, корзинки с дивной матушкиной едой, она едва сводила концы с концами. Ей снились скверные сны о том, что сын заболел, потерялся, зовет ее, а она далеко. Нет сомнения в том, что переживания той поры преобразили симпатичную, худенькую барышню с хутора Нэс в несгибаемую женщину, которая всегда, в любых, даже самых сложных обстоятельствах находится на стороне ребенка. Дети чувствуют гораздо больше взрослых, но у них меньше слов, дети все называют своими именами и, не задумываясь, приходят на помощь тем, кого любят. Взрослые давно растеряли большую часть человеческих добродетелей, но учиться у детей считают ниже своего достоинства. Взрослые часто предают детей и редко об этом задумываются.
В декабре 1928 года фру Стивенс заболела. Малыша стали перевозить из дома в дом то к ее друзьям, то к родственникам. Ребенок лишился дома, той крепости, в которой только и может вырасти настоящий человек. А Астрид привезла его в Стокгольм. Ей было страшно, но оставлять малыша у чужих людей она не могла. «Первое время Лассе жил со мной в комнатке пансиона. Хозяйка присматривала за ним, пока я была в конторе. Когда он приехал, он болел коклюшем и кашлял все первые месяцы напролет… Особенно трудными для него были ночи. Но я не спала. Я лежала и слушала его кашель».
И тогда Ханна написала ей, чтобы она привезла ребенка домой. «Да, я понимала, что я своего рода первопроходец: я везла своего невинного сына в маленький городишко, где люди не привыкли, чтобы незамужние матери расхаживали со своими детьми так, как будто они такое же чудо, как все прочие дети. Помню, однажды в Виммербю, когда я только-только вернулась домой с Лассе, мы зашли в магазин швейных принадлежностей, и сын назвал меня мамой; после, когда я собиралась заказать себе кое-что, я сказал, что меня зовут фрёкен Эрикссон, и продавщица, заикаясь, переспросила: «Фрё… фрё… фрёкен? Вы сказали «фрёкен»? «Да», — ответила я и вышла вместе с Лассе, задрав нос и чувствуя себя важной, как индюк».
Можете не сомневаться, что Пеппи Длинныйчулок появилась на свет в том числе и потому, что должен же был кто-нибудь отомстить за это «фрё-фрё-фрё».

Весной 1928 года Астрид предложили должность помощника редактора путеводителя «КАК», Королевского Автомобильного Клуба. Начальником бюро был Стуре Линдгрен. И ровно через три года Астрид вышла за него замуж.
Семья перебралась в хорошую двухкомнатную квартиру, фру Астрид Линдгрен стала домохозяйкой и наконец-то смогла целиком посвятить себя сыну. Позже Ларс Линдгрен вспоминал: «Моя мама была не из тех, кто сидит на скамейке в парке и смотрит, как играют ее дети. Она хотела играть сама, и подозреваю, что ей было так же весело, как мне! Однажды мы катались с горки. У нас был кусок картона. Но мамина юбка попала под картонку и порвалась. Когда мы шли домой, я старался держаться как можно ближе к маме, чтобы прикрыть ее сзади. Когда я подрос, то стал гордиться тем, что у меня такая мама, глядя на которую, мои одноклассники разевают рот от удивления. Как-то раз, когда меня с ней не было, мама на ходу вскочила в трамвай, за что ее обругал кондуктор. Один мой приятель видел это и рассказал мне, не скрывая восхищения». Да, Астрид Линдгрен любила такие штуки. Однажды, влетев на ходу в автобус, она потеряла туфлю. Водитель машины, ехавший за автобусом, подобрал башмак и вернул хозяйке. Потом эта история попадет в книжку, но разве она этого не стоила?
В 1934 году у Астрид родилась дочь Карин.
У девочки оказался врожденный дар сочинять небылицы. Она придумывала необыкновенные истории, писала волшебникам письма, и однажды зимой 1941-го, заболев воспалением легких, она попросила маму рассказать что-нибудь про Пеппи Длинныйчулок. Позже Астрид напишет: «Имя было таким чудным, что и сказка вышла под стать».
Однажды мартовским вечером она упала, сильно ушибла ногу, и врачи уложили ее в постель. Чтобы не лежать без дела, она решила записать истории про Пеппи Длинныйчулок, рассказанные дочке зимними вечерами. Через два месяца Карин должно было исполниться 10 лет, и Астрид решила подарить ей ко дню рождения рукопись. Копию Линдгрен отправила в издательство. Письмо в редакцию заканчивалось следующим образом: «В надежде, что вы не поставите в известность Детский Попечительский Совет, — ведь у меня самой двое детей, а каково им придется с мамочкой, которая пишет такие книжки!»

Осенью 1944 года в Стокгольме открылось маленькое книжное издательство «Рабен и Шёгрен», и был объявлен конкурс на лучшую книгу для девочек. В жюри входили издатель Ханс Рабен, автор шведского бестселлера для детей Марика Стиернстедт и библиотекарь Эльза Олениус. Тридцать лет спустя Эльза Олениус скажет, что второй приз она предложила отдать рукописи под названием «Бритт-Мари изливает душу», будучи уверенной в том, что ее автор — знаменитая писательница Барбру Альвинг. Когда вскрыли конверт, Ханс Рабен с досадой воскликнул: «Это обычная домохозяйка, Астрид Линдгрен, какая жалость!» Неделю спустя «обычная домохозяйка» приехала в издательство, чтобы внести некоторые изменения в рукопись, получившую премию. Там-то она и рассказала Эльзе Олениус, что у нее есть еще одна рукопись, которую отказалось печатать издательство «Бонниерс».
Первая книга о Пеппи вышла через год. И стала причиной шумного скандала в педагогической прессе. Пеппи сочли скверным примером для детей, язык повести называли вульгарным, а саму книгу — вредной и аморальной. Но чем больше ругали повесть о Пеппи, тем более популярной она становилась в Швеции. Вместе с Пеппи прославилась и Астрид Линдгрен, но на нее это не произвело большого впечатления. Гораздо приятней было то, что издательство «Рабен и Шёгрен» предложило ей должность литературного редактора — сначала, правда, на полставки. Астрид и тут нарушила неписанный закон: как правило, издательство не берет на себя труд печатать книги своих сотрудников. Но так уж вышло: в первую половину дня Астрид писала книги для детей, а во вторую — редактировала то, что написали другие. Все сходятся во мнении, что она была исключительно доброжелательна и изо всех сил подбадривала начинающих писателей. Книжки для детей выходили из Линдгрен одна за другой, но вот что интересно: взрослые — и женщины, и мужчины — играли в ее повествованиях очень незначительную роль. При внимательном чтении нетрудно убедиться, что на страницах ее книг они возникают лишь благодаря детям, то есть, как всегда, у нее все было наоборот. И она часто повторяла: «Я хочу писать для читателей, способных сотворить чудо. Лишь дети, читая книги, могут творить чудеса».
Старый друг Астрид Линдгрен, со временем ставший ее биографом, заметил, что чувства, которые вызывают у нее подлинный отклик, всегда связаны с детством. Будь то любовь к родителям или любовь к природе, неподдельный интерес к детским играм — не к гольфу и не к модному теннису, нет и еще раз нет — и культ дружбы.
Она, безусловно, была хорошей женой и отменной хозяйкой, умела солить, варить и печь, но любовь к мужу (это мое собственное крамольное предположение) занимала северную, ну, северо-западную часть ее большого сердца. И никто не переубедит меня в том, что мужчины интересовали ее куда меньше, чем дети, свои и чужие.
Нет, она была очень привязана с Стуре Линдгрену. Правда, она никогда не пускала его в свою рабочую мастерскую и в одном телевизионном интервью, улыбаясь, призналась: «Он всегда предлагал самые нелепые изменения, но я никогда его не слушала».
В 1950 году Стуре тяжело заболел, и Астрид внезапно поняла, что ее дом не вечен, как дом шведских королей. «Он лежит в постели, он умирает у меня на глазах… Он больше не слышит меня, он больше не видит меня. А мне бы так хотелось поблагодарить его за нежность и доброту — ведь этим июньским вечером от меня уходит очень добрый человек. Он был для меня ребенком, которого я так любила. Я всегда держала его за руку, но пойти вместе с ним туда, куда он идет, мне не позволено, я должна отпустить его руку».
Летом 1952 года Астрид Линдгрен стала вдовой. Ушел из жизни человек, которого она любила как ребенка, — вот превосходная степень любви в словаре писательницы Линдгрен.
Потом женится сын, выходит замуж дочь. Она постоянно пишет в дневнике о том, что должна принять одиночество как должное. «Свершилось! Соберись и будь сильной! Потому что как раз теперь и пришел тот час, когда „один остался бедный поросенок“, а точнее, из четырех членов семьи осталась я одна». Слова эти написаны в те дни, когда на нее сыпались медали и литературные премии всего мира. Шведы узнавали ее по голосу. Она сама не заметила, как стала знаменитым общественным деятелем Швеции.
Держалась она всегда дружелюбно и производила впечатление очень открытого человека. Одинокий и закрытый для всех человек тяжел и невыносим, а Астрид не привыкла причинять неудобства окружающим. Ее одиночество — это ее личное дело. При чем тут другие люди? Главное, как найти время отвечать на все письма, которые она получает от детей? Хуже всего было то, что львиная доля этих писем была написана под диктовку школьных учителей и почти всегда оканчивалась словами о том, что дети будут огорчены, не получив ответа. В одной из многочисленных газетных статей Линдгрен взорвется: «Я вынуждена взывать о помощи! Я обращаюсь к учителям Швеции. Позвольте мне писать книги, а не письма!»

Книга о Карлсоне, который живет на крыше, появилась в конце 50-х годов сравнительно небольшим тиражом, чуть больше ста тысяч экземпляров. Толстяка с пропеллером постигла удивительная участь. В таинственном СССР книгу перевела Л. Лунгина. Перевела не так чтобы очень точно, но с уникальной интонацией и блестяще переведенными шутками. Надо сказать прямо: неслыханной популярностью в СССР господин Карлсон обязан в том числе Лунгиной. Ни в одной стране мира высказывания Карлсона не стали цитатами, то и дело перелетавшими из уст детей в уста взрослых, — а в СССР стали. И это при том, что в Швеции Карлсон, Пеппи Длинныйчулок и Эмиль из Лённеберги неожиданно стали мишенью местных марксистов: «Карлсон есть не что иное, как безудержное обнажение нашего личного эгоизма, бесцеремонности, жадности и самооправдания. На самом деле тот восторг, который он вызывает, связан именно с тем, что он бессовестным образом олицетворяет как раз те качества, которые являются движущими силами в буржуазном обществе, а при двойной морали этого общества те же качества осуждаются и причисляются к порокам».
Бывают же такие глупые взрослые! Но буржую Карлсону не до них. Он летает по белу свету, заглядывает в наши окна, таскает плюшки, время от времени играет в стокгольмское привидение, и, возможно, именно благодаря ему мы все еще миримся с несчастными людьми, которые даже не подозревают, какие они несчастные.

Если на свете был человек, по-настоящему достойный звания суперзвезды, — это была Астрид Линдгрен. 120 школ в Германии носят ее имя. Канцлер ФРГ цитировал ее в своих выступлениях, и не он один. Тиражи ее книг исчисляются десятками миллионов. Ее имя носит недавно открытый астероид номер 3204. Ни один писатель, политик или актер не удостоился в Швеции такого уважения и такой любви, какая выпала на долю Астрид Линдгрен. На протяжении многих лет самое последнее слово в вопросах, которые волновали страну, неизменно принадлежало Линдгрен. Она без устали писала статьи, выступала по радио, на телевидении, к ней в гости приезжали главы государств, монархи и члены королевских семей, и при этом…
Она хорошо понимала, что ее творчество — товар на вес золота.
У нее были баснословные гонорары, и год от года они пугали ее, как болезнь или несчастье. В декабре 1972 года она напишет в дневнике: «Еще никогда я не зарабатывала так безбожно много денег… Это ужасно! Мне не нужно столько денег…»
У Линдгрен никогда не было виллы ни в Швеции, ни за границей, десятилетие за десятилетием она жила жизнью среднего класса, снимала ту же квартиру, что понравилась ее семье в сороковые годы, и постоянно жертвовала немалые суммы организации, которая боролась с насилием над детьми. Самой большой покупкой Астрид Линдгрен было приобретение усадьбы Нэс с Виммербю. Она купила и отреставрировала дом своего детства в том самом городке, где теперь есть улица Астрид Линдгрен, улица Калле Блумквиста и переулок Эмиля.
Астрид Линдгрен умерла 28 января 2002 года. Ей было девяносто пять лет.
Она даже в старости была красивым человеком, и я только недавно догадалась, что крыша, на которой они познакомились с Карлсоном, — это крыша ее родного дома в усадьбе Нэс неподалеку от города Виммербю.