Эдуард Тополь эмигрировал в 1978-м.

Во-первых, были запрещены два его фильма о любви как идущие вразрез с идеологией партии. А во-вторых, у него так и остался нерешенным жилищный вопрос. Ему, члену

Союза кинематографистов СССР, автору семи художественных фильмов, комиссия при Моссовете так и не разрешила приобрести жилплощадь в Москве даже за собственные деньги. Поэтому мы встретились с известным писателем, переведенным на все европейские языки, на съемной квартире в знаменитом в среде киношников Васильевском переулке, где на 38 квадратных метрах он поил нас чаем, рассуждал о свободе и показывал раритетную коллекцию ленинских бюстов — все, что осталось от «того времени». Кроме памяти и восемнадцати романов, конечно.

— Эдуард Владимирович, если бы вы тогда не уехали, достигли бы вы того уровня известности, который у вас есть сейчас?

— Не думаю. Я уехал потому, что в то время в Советском Союзе никакой свободы не было. Вы даже не представляете, что тогда творилось. Такой пример: режиссеру Рудовому разрешили сделать фильм на мой сценарий «Несовершеннолетние». Это был первый после «Путевки в жизнь» фильм о подростковой преступности. В центре фильма — 5 хулиганов-подростков, которые грабили на улицах рабочих. То есть тогда еще никто никого ножом не пырял, не убивал за валюту, пацаны просто в карты играли, деньги у прохожих отнимали на пиво — короче, мелочевка. А в Министерстве кинематографии нам сказали: «Какое население этого города, где живут хулиганы? Тысяч двести? А у вас на двести тысяч целых пять хулиганов! Нет, одного надо убрать!» Вот так мы жили, и свобода тогда даже не брезжила, а главное казалось, что так будет вечно. Поэтому было два варианта: приспособиться и обслуживать эту систему или уезжать. Я выбрал последнее.

— За все эти годы вы ни разу не пожалели об этом решении?

— Я вам расскажу историю. В детстве я жил в Полтаве. Когда мне было лет 10, я шел из школы, а в это время через Полтаву проходил цыганский табор. Ко мне подошла цыганка и говорит: «Дай я тебе погадаю». Взяла меня за руку и сказала, что у меня будет две жены и жить я буду за океаном. В это время из нашей калитки вылетела моя перепуганная мама, вырвала меня у цыганки, наорала на нее, прогнала. А я пришел домой и долго смеялся: как это — две жены и жить за океаном? Это был 1949 год, Россия — это была отдельная планета, а где-то там за океаном — враги, империалисты, сволочи — так нас учили. Я в школе принципиально не учил английский язык, потому что такой я был пламенный пионер. Но все, что сказала эта цыганка, свершилось. Поэтому я ни о чем не жалею, наверное, там (показывает рукой вверх) так было задумано.

— Неужели тоски по родине не испытываете?

— На эту тему у меня есть любимый анекдот. Майами, пляж, солнце, в шезлонге сидят двое новых русских, пьют виски с содовой, обслуживают их красивые девушки, вокруг пальмы, океан шумит. Один говорит: «Вань, а Вань, у тебя нет ностальгии?» — «А че это?» — «Ну как? Ностальгия — это тоска по нашим березкам, пейзажу, по России». А Ваня отвечает: «Ты че? Я что, еврей, что ли?» А вообще, тоска бывает чаще всего по прежнему состоянию, по собственной юности. Поэтому какая разница, где ты живешь, за океаном или здесь…

— Ваша жена на тридцать лет моложе вас. Вы чувствуете, что у вас очень юная муза?

— Я этим счастлив. У меня был очень тяжелый период, когда мы познакомились, я считал, что уже все написал, все в жизни сделал, и не знал, зачем жить дальше. А Юля… Юля показала мне, что жизнь только начинается. Это было двенадцать лет назад. И целых семь лет мы говорили друг другу, что это несерьезно. Потом нам надоело себя уговаривать, и мы поженились. Нашему сыну сейчас пять лет.

— Он говорит по-русски?

— Очень хорошо, Пушкина наизусть читает.

— Как вы познакомились с женой?

— Я ехал из Торонто в Нью-Йорк и заехал навестить одну пожилую женщину. Я у нее летом снимал комнату. Мне кто-то сказал, что она сломала ногу, и я решил ее навестить. На самом деле я сделал огромный крюк, сам не зная зачем. А в это время в доме по соседству один русский старик, который живет в США уже много лет, пригласил к себе в гости свою внучку, которую он никогда не видел. Не видел, потому что в 1942 году он попал в плен и потом уже не вернулся в Россию. А когда случились перестройка и гласность, он через паспортный стол нашел своих дочь и внучку. И вот как раз когда я приехал, эта внучка вышла купаться на озеро, и я нырнул и поплыл за ней. И, как видите, плыву до сих пор…

— Как жена относится к вашему творчеству?

— Она мой самый строгий критик. И первый читатель. И к этой своей миссии очень ответственно относится, за что я ей очень благодарен.

— Кто в вашем доме хозяин?

— Юля. Я делаю все, что мне прикажут. Я свободен только здесь (показывает на книги), а во всем остальном я полный подкаблучник.

— Ваши романы изобилуют постельными сценами. Считаете себя знатоком в вопросах секса?

— Я не претендую на какие-то особые способности в этой области. Но знаете, я как-то подписывал свои книги в «Библио-глобусе», и ко мне пришла 16-летняя девочка из школьной газеты брать интервью и спрашивает: «Это действительно так красиво или вы все выдумали?» Так вот я сейчас могу ответить то же самое, что ответил ей тогда: «Если это происходит по любви, то это красиво, это вкусно, а если просто так, ради интереса или по другой какой причине, то это просто скотство». В Советском Союзе степень образованности людей в этом вопросе ограничивалась нецензурными надписями в туалетах, потому что один министр сказал: «В России секса нет!» Когда в России вышли мои книги, я стал получать письма. Одна дама написала: «Мне 65 лет, благодаря вам я узнала, что существует любовь французским способом. Сейчас у меня 70-летний бойфренд, и спасибо вам за все!»

— Разве вы вышли не из той же самой «темной» России? Кто занимался вашим сексуальным воспитанием?

— Свобода в то время была только под одеялом. И тот, кто стремился к этой свободе, иначе воспринимал постельные отношения, но вовсе не потому, что обладал, конечно, какими-то знаниями. Хотя основное население… Вы нынче даже не представляете ту жизнь. Вымарывали из сценариев такие вещи, что сейчас смешно рассказывать. Замминистра вызвал меня за сценарий к фильму «Открытие». Там был такой момент: академик, которого впоследствии сыграл Банионис, летит в самолете, а напротив него в кресле сидит 16-летняя девушка. Ничего не происходит, они просто сидят рядом. И вот он говорит: «Зачем девушку напротив посадил?» Я говорю: «Они же попутчики, просто летят вместе». А он: «Вы же не посадили напротив него другого академика или шахтера, вы посадили юную девушку. И от этого у всей сцены появился эротичный подтекст».

— Вас можно отождествить с вашим лирическим героем, например, с «любожидом»?

— Отождествлять не нужно. Хотя, естественно, мы все пишем о себе, потому что если ты себя не вкладываешь, то в романе жизни не будет. Рефлексия какая-то должна пробиваться, иначе я просто не понимаю, что я пишу.

— У вас существует набор хитростей, как завоевать женщину?

— На самом деле я так считаю, что это не мужчина обольщает женщину, а это женщина с первой секунды опознает, это ее мужчина или нет. И если определит, что я не ее мужчина, то что бы я ни делал, все бесполезно.

— Чем, на ваш взгляд, американцы отличаются от русских?

— Первое, что приходит в голову, может, это русская черта характера, а может быть, совковая: мы здесь привыкли, что если нам что-то предлагают сделать для нашей же полезности, то это нужно повторить минимум раза три. В Америке же шанс дается один раз, ты его или взял, или не взял. Американцы три раза никогда не будут повторять. Вы идете на работу устраиваться, вам говорят: 30 тысяч в год, вы должны решить сейчас. Вот вы вышли за дверь, а через три минуты вернулись — все, шанс потерян, вас уже не возьмут.

— Вы чувствуете себя там «белой вороной»?

— Нет. Я здесь чувствую себя дома и там дома. Почему-то принято считать, что американцы холодные. Это потому, что у них есть понятие личного пространства, они всегда оставляют дистанцию. А здесь, в России, вы замечали, некоторые люди подходят очень близко, и от них хочется отодвинуться и вообще уйти? Потому что веками, географией, уровнем культуры, коммунальными квартирами с шестью метрами на человека, в которых все жили друг на друге, это воспитывалось. А у них у каждого — своя комната, даже дети делить комнату на двоих отказываются, потому что это ограничивает их личную свободу пребывания в этом мире.

— Эдуард Тополь — богатый человек?

— Почему-то этот вопрос в России мне задают постоянно, и его, кстати, никогда не зададут в Америке. Вот недавно пришел журналист — и первый вопрос: сколько вы зарабатываете? сколько вам платят за ваши книги?

— Америке же принадлежит знаменитая фраза, что деньги — это свобода. Поэтому я не спрашиваю вас о конкретной сумме ваших доходов, просто интересно, что вы себе можете позволить?

— Для меня главное, что я могу позволить себе заниматься тем, что мне нравится, и делать это так, КАК я хочу. Могу писать книгу год-полтора, столько, сколько она требует. Я могу себе позволить написать то, ЧТО я хочу, — это главный признак моей свободы. Вообще, это единственная свобода, которая мне нужна. Правда, я этой свободой и раньше обладал, даже когда жил на доллар в день, когда написал «Журналист для Брежнева», «Красная площадь» и «Чужое лицо».

— Из-за чего вы поссорились с Фридрихом Незнанским, в соавторстве с которым были написаны эти романы, сделавшие вас обоих знаменитыми не только в России?

— Это давняя история. На самом деле романы были написаны мной, но опубликованы под двумя фамилиями. Я просто выручил тогда человека, чтобы он мог устроиться на работу. Но, как только я совершил эту глупость, этот человек сел мне на шею навеки и прилип, как горб. Затем лет десять назад некий Михаил Каминский создал в Москве «Олимп» — эдакую артель литературных негров, которые пекут романы про «марш Турецкого» и издают их под раскрученным именем Незнанского. Собственно, все началось в 1991 году, когда такую артель предлагали создать под меня, но я отказался. А Незнанский согласился… Наши творческие пути разошлись.

— Чем закончилась ваша попытка отсудить свое право на эти романы?

— Обвинить кого-то в плагиате напрямую невозможно, в России просто нет соответствующих законов. Поэтому здесь много интересных вещей происходит. Например, еще в начале перестройки был такой фильм «Черный квадрат», в который поставили целый эпизод из моего романа «Журналист для Брежнева». А сейчас по телевизору идет сериал «Чужое лицо». А вот (достает с полки книгу) мой роман «Чужое лицо», который написан 20 лет тому назад и переведен на 16 языков. Это же все равно, если я напишу сегодня роман «Преступление и наказание», где вообще все будет не про это, а про нашу с вами жизнь. Но будет один маленький момент, когда студент придет и стукнет старушку по голове, чтобы приватизировать ее квартиру. И что? Достоевского я, скажу, не читал. Название что, Федору Михайловичу принадлежит, что ли? Топориком бабку ударили? Так в вашем «Московском комсомольце» каждый день пишут о том, как кого-то по голове бьют. Поэтому сделать я ничего не могу, но постоянное ощущение, что тебя в очередной раз ограбили, меня не покидает.