Май. Природа окончательно очнулась от зимней спячки. В открытую форточку врываются запахи весны, пробуждают чувства и оживляют воспоминания, спрятанные в укромных уголках памяти. Ингеборга Дапкунайте, литовская актриса с английским гражданством, очень любит это время. Ведь вся ее жизнь — с безумным графиком съемок, спектаклей, переездов и перелетов — как мозаичное панно, сложена из ярких осколков прошлого, настоящего и будущего. Она уверена: у каждого города, человека, события есть свой собственный аромат. И если отправиться вместе с ней в путешествие по ароматным волнам ее памяти, можно узнать много интересного. Того, о чем она еще никому никогда не рассказывала.

Чуть больше года назад в самом сердце Парижа, напротив Лувра, открылся необычный магазин. На вывеске значилось: L’Artisan Parfumeur, внутри стояли бутылочки с самыми разными ароматами. Но сильно ошибался тот, кто посчитал: подумаешь, во французской столице появился еще один парфюмерный бутик. Ибо L’Artisan Parfumeur — не просто магазин. Это скорее эксклюзивное ателье по созданию ароматов. Каждый, кого не устраивают растиражированные флаконы духов, каждый, кого сводит с ума сама мысль, что ТВОЙ запах может обнаружиться вот у той неприятной тетки из соседнего офиса, приходит сюда. И с помощью профессионалов-парфюмеров создает свой собственный аромат. Существующий только у тебя и только в единственном экземпляре.

— Создать свой собственный аромат? Это потрясающая идея! — звонко смеется в телефонную трубку Ингеборга Дапкунайте и тут же соглашается приехать в Париж. — Кстати, а откуда вы знаете, что я просто «больна» запахами? Даже мой муж Саймон называет меня «женщиной-собакой».

Английский режиссер Саймон Стоукс и литовская актриса Ингеборга Дапкунайте познакомились благодаря театру. Саймон искал героиню для спектакля «Оговорка» (в другом варианте — «Ошибка речи») с Джоном Малковичем в главной мужской роли. Подбором актеров — вот он, счастливый случай! — занималась одна русская девушка. Она и обнаружила в маленькой Литве молодую актрису с шведским именем Ингеборга. Подошла к ней после спектакля Някрошюса, где та репетировала Кармен, и предложила сыграть вместе с Малковичем. Дапкунайте, девушка наивная, округлила глаза: «Джон Малкович! А кто это?» Но на кастинг в Лондон-таки полетела.

С Малковичем они играли на одной сцене долгих восемь месяцев, а с режиссером Саймоном Стоуксом вскоре после премьеры поженились. Сейчас Ингеборга шутит, что английскому режиссеру просто очень понадобился литовский паспорт. Они с мужем действительно первое время после свадьбы жили в Литве. Саймон считал, что ему, режиссеру, легче подстроиться под чужой язык, чем его молодой жене-актрисе. Но потом после семейного совета было принято решение все-таки переехать в Лондон. Там ее карьера пошла на взлет: Ингеборга стала получать предложения от голливудских продюсеров, ее заметили британские театралы, швейцарская марка «Rado» сделала ее своим лицом.

Дапкунайте: «Я помню очень смешной момент, связанный с моей восприимчивостью к запахам. Со спектаклем «Оговорка» мы сразу же после репетиций поехали на гастроли в Чикаго и там жили все в одной гостинице. Я попросила у Саймона (с которым у нас тогда были исключительно рабочие отношения) утюг. Я ведь приехала в Америку с одним лишь маленьким чемоданчиком, а у него все было под рукой. И вот он заходит с этим утюгом ко мне в номер, а я, хоть и нахожусь в другом конце комнаты, тут же говорю ему: «Вы пили». Фраза вырвалась автоматически. Я не имела в виду, что он пьян, просто мой «собачий» нос почувствовал запах алкоголя. Саймон замер: мы знакомы совсем недавно, он как-никак — известный английский режиссер, а тут такое заявление с порога. «Ну да, я выпил стакан вина. А что?» Я тут же поспешила исправить свою оплошность: «Нет, ничего, я просто уловила запах».

Удивительно, но Инга за несколько сот метров способна определить марку ваших духов. Хотя ее муж абсолютно невосприимчив к чуждым ароматам. Саймон принципиально не пользуется никаким парфюмом.

Дапкунайте: «Раньше я пыталась покупать ему разные одеколоны, но все эти флакончики так и оставались нетронутыми. И вот что я вам скажу: мне это даже нравится!»

Зато ее партнер по театральной сцене, тот самый «неведомый» Джон Малкович, знает толк в запахах. Он вообще пижон, этот Малкович. И к тому же — большой хулиган. Ингеборга до сих пор со смехом вспоминает, как Малкович «собирал» ее на одну пафосную вечеринку в Лондоне.

Дапкунайте: «На тот момент я еще недолго жила в Лондоне, и вот мне пришло приглашение куда-то сходить. Прихожу вечером на спектакль, Джон меня спрашивает — какие новости? Узнав, куда меня позвали, он тут же оживился: «О, это должно выглядеть так. Ты надеваешь черные очки, черное платье, плюс капелька вечерних духов. Заходишь на вечеринку и встречаешь всех приветствием: «Хай, мазерфака». И дальше Джон выдал мне длинную тираду, состоящую исключительно из английского мата. На ту вечеринку я не пошла, но фразу выучила. И потом надо мной еще долго потешались: «Инга, давай, поругайся матом». Мой литовский акцент, который тогда был очень заметен, в сочетании с похабными английскими фразами всех приводил в восторг».

Ингеборга, к слову, позже достойно «отомстила» Джону Малковичу. Когда в фильме «Rounders» (в российском прокате он шел под названием «Шулера») актеру предложили роль русского эмигранта Тэдди КГБ, по совместительству — владельца подпольного игорного притона, Малкович пришел за советом к Ингеборге. Очень уж хотелось ему вставить в свою реплику крепкое словцо на великом и могучем языке. Дапкунайте научила Малковича имитировать «топорный» русский акцент, а заодно пару раз крепко и смачно ругнулась. Малкович, у которого просто феноменальная память на подобные штучки, все ее фразы тут же запомнил. В итоге в фильме одетый в спортивный костюм герой Джона ругается с экрана на чистом русском.

Дапкунайте: «А муж так и не освоил русский язык. Хотя в школе он его учил, но потом успешно забыл. Даже когда мы приезжаем в Москву, он всегда говорит по-английски».

— Вы ведь работали не только с Малковичем. В фильме «Миссия невыполнима», например, встречались с Томом Крузом. Его тоже научили русским народным традициям?

Дапкунайте: «Том Круз — это человек с другой планеты. В первый съемочный день, при одном его появлении все тут же разбегались в стороны. „Ой, мамочки, Том идет!“ А потом я куда-то уезжала и появилась на площадке гораздо позже. И с удивлением обнаружила, что атмосфера уже абсолютно иная. Прихожу гримироваться — а это происходило в трейлере — и вдруг в соседнем кресле вижу Тома. Обычно звезды его уровня готовятся к съемкам отдельно от других. Но оказалось, что в один прекрасный момент Том решил: все, прочь изоляцию; хочу быть рядом с актерами, хочу с ними общаться. Для нас это было одно удовольствие. Мы ходили вместе в ресторан, на картинг, он приглашал нас к себе в гости. В этом году на церемонии вручения „Оскара“ Рене Зеллевегер сказала в адрес Тома фразу о том, что величие звезды и доброта вполне могут соседствовать в одном человеке. И я ее прекрасно поняла. Нет, он никогда не панибратствовал. Просто если ты находишься с Томом какое-то время в одной комнате, то уйдешь, думая только об одном: вот он — самый классный человек на свете. Но он, конечно, всегда держит дистанцию. Какие eж тут русские традиции».

— Но про Россию он вас спрашивал?

Дапкунайте: «Очень хорошо помню один разговор с Томом Крузом. Я приехала на грим и вижу, что на площадке царит полнейшее веселье. Оказывается, все радуются за одну гримершу, у которой бойфренд получил «Оскар» как лучший оператор. Я сижу, а у меня язык чешется: на этой же церемонии наградили и фильм «Утомленные солнцем». Потом не выдержала и тихонько говорю своей гримерше: «Ты знаешь, фильм, в котором я играла главную роль, тоже получил премию — как лучшая иностранная картина». И тут моя гримерша как закричит на весь трейлер: «Том, она тоже получила «Оскар» и сидит молчит!» Видели бы вы лицо Тома. «Как? Фильм, в котором ты играла, стал лучшим? А почему ты здесь? Почему не поехала на церемонию вручения?» Я отвечаю: «Потому что я бы не успела вернуться на съемку». Ведь тогда на дворе стоял 1996 год, советское прошлое еще висело над нами тяжелым грузом, нам все казалось — то неудобно, это неудобно. Но Тому Крузу таких тонкостей не объяснишь! Он долго сокрушался, что я никому не сообщила: «Как же так? Я бы одолжил тебе свой самолет ради «Оскара!»

Это, конечно, не значит, что Том Круз и Ингеборга Дапкунайте до сих пор постоянно встречаются за чашкой кофе. Однако позже Круз не раз приходил ей на помощь. Согласно американским законам, все зарубежные актеры для получения рабочей визы в США должны собрать кучу всяких бумажек, но если у них есть поручительства от голливудских звезд, процедура значительно ускоряется. Обычно агент актера из Англии связывается с агентом голливудского небожителя, тот звонит помощнику звезды и где-то через неделю приходит рекомендация. Так вот, когда агент Дапкунайте позвонил представителям Круза, уже на следующий день была получена нужная бумага.

Дапкунайте: «Я не ожидала, что Том Круз, которого я не видела четыре года, так быстро отреагирует. Это ведь даже не вопрос доброжелательности, а дело времени — слишком длинная цепочка задействована. Но у Тома все в порядке и с доброжелательностью, и с оперативностью».

— А как вам показался Брэд Питт, с которым вы работали на картине «Семь лет в Тибете»?

Дапкунайте: «Ну, это совсем другая история. Он еще не был тем Брэдом Питтом, которым стал позже, а уже тогда за ним ездили по всему миру толпы поклонниц. На съемочной площадке постоянно дежурило человек пятьсот, и все они беспрестанно орали: „Брэд, I love you“. Даже снимать было сложно из-за их визга».

В Париж, на создание своего аромата, Ингеборга едет из Лондона. Билеты удалось взять с большим трудом. Во французской столице как раз проводился чемпионат по регби, и все фанаты с туманного Альбиона рванули в соседнее государство. Пережив битву за посадочные места и мужественно преодолев дорогу, Ингеборга стоит на парижском вокзале.

Дапкунайте: «Наконец-то я снова во Франции! А вы знаете, что у Парижа есть свой собственный запах?»

— Наверное, это запах жареных каштанов? — пытаюсь угадать я.

Дапкунайте: «Вовсе нет. Моя первая встреча с Парижем произошла много лет назад, я тогда еще училась в театральном. И вот меня, совсем еще юную девушку, пригласили на съемки в Париж. Не буду даже называть этот фильм, потому что получилось что-то чудовищное, но там были заняты все великие советские актеры — Иннокентий Смоктуновский по сценарию был моим отцом, другие роли играли Леонид Броневой и Ирина Скобцева. Главным достоинством картины было то, что снималась она ровно две недели в Париже. Как сейчас помню, нас поселили в отеле „Ибис“, недалеко от пляс Пигаль. Ни один отель в мире не произвел на меня такого сильного впечатления, как эта гостиница в те времена! В холле висел телевизор, мои окна выходили на кладбище Монмартр — на белом свете не было человека счастливей меня. В первый же день я вышла на улицу и пешком прошла почти весь центральный Париж. И вот я иду по этим улочкам, вдыхаю полной грудью парижские ароматы. Не запах жареных каштанов или цветущих роз, а почти эфемерную смесь дорогих женских духов и хорошего табака. Аромат не постоянный, а волной обдающий тебя с каждым новым прохожим. У нас на улицах пахло совсем иначе! В то время любого советского человека можно было определить за версту. Заходишь в лифт, и сразу понимаешь: здесь ехали наши ребята, потому что вся кабина воняла жуткими советскими сигаретами. Сейчас мы этого уже не замечаем, но раньше запахи наших двух миров были действительно разными».

— А чем для вас пахнет Лондон?

Дапкунайте: «Если честно, Лондон мне поначалу совсем не понравился. Да я, собственно, и города-то не увидела, кастинг для «Оговорки» шел всего один день. Зато именно тогда я ночью познакомилась с Олегом Меньшиковым. Он в то время играл в одном спектакле с Ванессой Редгрейв, был, так сказать, первопроходцем — первым российским актером, вышедшим на западную театральную сцену. Одна русская девушка, которая тоже приезжала в Лондон на пробы, была с ним в приятельских отношениях. Вот с ней мы и поехали вечером к нему в гости. Очень жалею, что нам так и не удалось встретиться с Меньшиковым на одной сцене… Олег вообще-то никогда не афишировал этот факт, но мне почему-то кажется, что позже именно он предложил Никите Михалкову попробовать меня на роль в «Утомленных солнцем».

В магазине L’Artisan Ингеборгу уже ждут. Витрины с сотнями самых разных флаконов и пробирок застыли в предвкушении встречи со звездной клиенткой. Здесь она проведет несколько часов, надолго останавливаясь у каждого нового стенда. Забавно, но сейчас она действительно слегка напоминает гончую, которая встала в охотничью стойку и, раздувая ноздри, втягивает потоки свежего ветра. Запахи навевают ей воспоминания и будоражат фантазию. Вот, к примеру, колбочка с красивым названием «Похититель роз». Открываем пробку, и нас окутывает теплый древесный аромат с примесью розы. Меньше всего это может напомнить о советской эпохе. Но у Ингеборги — свои ассоциации.

Дапкунайте: «Вы не можете этого не помнить: в Советском Союзе такие духи были, по-моему, у всех. Из Болгарии — практически единственной страны, куда можно было ездить советскому человеку, привозили в качестве сувениров маленькие флакончики — сейчас в такие разливают пробники. Эти флакончики назывались „Болгарская роза“, внутри было масло из розовых лепестков. Этот запах — будто точно из тех пробников».

Читаем надпись на следующем флаконе — «Амбровая вода». Аромат сразу уносит куда-то на Восток: герань, пачуля, немного ванили… Сады Семирамиды, одним словом.

Дапкунайте: «Нет, для меня Восток пахнет не чудесными цветами, а… камнем и горячим воском. Мой папа был дипломатом, поэтому родители постоянно жили за границей. И как-то так получилась, что меня постоянно к ним не выпускали. То я была слишком маленькой, то, напротив, — слишком взрослой. Так что к родителям я ездила лишь дважды, они тогда работали на Цейлоне. И там всюду были каменные полы, которые натирали воском. Этот запах и вспоминается мне в первую очередь. А уже потом на ум приходят всякие пряности, большую часть из которых я до сих пор недолюбливаю. Как-то на Цейлоне мы с родителями пошли в гости. Меня в детстве очень баловали, но какие-то вещи я должна была строго соблюдать. Например, в гостях — быть вежливой девочкой и есть все, что стоит на столе. И вот нам подали какое-то блюдо, которое было обильно посыпано карри. Я, помня о хороших манерах, так и сидела с куском во рту, а из глаз у меня лились слезы. Хорошо, хозяева вовремя поняли, что к чему. Но карри я с тех пор не переношу».

Ингеборга останавливается у следующего стеллажа. «Сандал! — безошибочно определяет она, закрыв глаза. — О, как много у меня связано с этим запахом!»

Это было в раннем-раннем детстве. Пока родители-дипломаты находились в разъездах, воспитанием Ингеборги занималась ее бабушка. Она служила заведующей труппой в Вильнюсском государственном оперном театре, и дома всегда царила богемная атмосфера. Все собирались в гостиной и вели интеллектуальные беседы далеко за полночь.

Дапкунайте: «Я обожала наряжаться, надевать на себя всякие побрякушки — ох, и много же я потеряла в детстве драгоценностей! Единственным предметом, к которому мне запрещалось притрагиваться, был веер. В те советские времена его привез бабушке кто-то из солистов театра. Это была безумно дорогая вещица, очень трепетная, ажурная. Он манил меня как всякий запретный плод, я мечтала хоть разок улучить момент и подержать его в руках, как настоящая великосветская леди. Этот веер был сделан из сандалового дерева. И сейчас, почувствовав этот запах, я будто перенеслась в детство».

Во французском языке есть такое слово — «пудрэ». Обычно им обозначаются ароматы, которые не слишком-то ласкают обоняние. Французский Ингеборга выучила совсем недавно — для роли в фильме «Зимняя жара», но запахи из серии «пудрэ» ей хорошо знакомы с детства. Правда, тогда она еще не знала этого изысканного иностранного определения.

Дапкунайте: «Есть такой очень специфический запах, который мне тем не менее безумно дорог. Перед Рождеством бабушка обычно делала клецки — что-то вроде пельменей с квашеной капустой. Аромат, поверьте, не каждому понравится. Но для меня это до сих пор — запах родного дома».

Липовые нотки вдруг навеяли Ингеборге воспоминания о театре. Раньше для снятия грима актеры варили вазелин, и он имел сладковато-липовый привкус. Не так давно, в память о литовском театре, Ингеборга купила настоящий «Русский вазелин» и бережно хранит эту коробочку.

Дапкунайте: «А еще театр для меня — это своеобразный душок мокрой тряпки, которой протирают сцену. И обязательно запах пыли — этот запах, кстати, одинаков во всех театрах мира».

Мнению Ингеборги можно доверять. Ведь она практически выросла за кулисами. Впервые вышла на сцену оперного театра еще в четырехлетнем возрасте. Играла то чертенка в «Фаусте», то сына мадам Баттерфляй. В школе никто не сомневался в ее будущем. В местной стенгазете в рубрике «Я и мои друзья через двадцать лет» одна девочка написала: «А наша Инга станет известной актрисой». И хотя сама Ингеборга мечтала поступать в институт иностранных языков, волею судьбы она оказалась на театральном отделении в консерватории. Сейчас говорит, что просто экзамены там были на месяц раньше, и ей не хотелось терять времени. Но мы-то с вами понимаем, что по-другому и быть не могло.

Дапкунайте: «Серьезно я начала осознавать себя театральной актрисой после встречи с Эймунтасом Някрошюсом. И именно благодаря тому, что он „отпустил“ меня в Лондон, моя жизнь сложилась так, а не иначе. Когда я сообщила Эймунтасу, что меня утвердили на роль в спектакле „Оговорка“, он сказал: „Ну что ж, раз пригласили, поезжай“. И сейчас я безумно благодарна Някрошюсу за то, что он не стал мне препятствовать. Хотя в Лондоне его школа еще долго давала себя знать. Ведь там новая пьеса ставится точно так, как она написана. Если, к примеру, мой любимый драматург Том Стоппард написал: действие происходит в доме XVIII века, за окном — сад, то режиссер должен все это в деталях воссоздать на сцене. Помню, во время репетиции с Джоном Малковичем я наивно спросила: „А какое будет концептуальное решение?“ На меня все посмотрели как на инопланетянку. Там таких вопросов не может возникать в принципе».

— Ингеборга, вы с таким успехом начали свою театральную карьеру в Лондоне. Почему сейчас не играете?

Дапкунайте: «В Великобритании нет такого понятия, как постоянная театральная труппа. Самое большее, на что ты можешь рассчитывать — это контракт примерно на месяц. Есть только две труппы, где можно получить контракт на год. Это Королевский Шекспировский театр и Королевский Национальный театр. Но если тебя туда приглашают, это означает, что целый год ты не сможешь нигде сниматься, а будешь лишь играть в театре. Подстраиваются только под очень больших звезд. Поэтому, например, на Западе первый вопрос, который задают твоему агенту, такой: „Свободен ли ваш артист в данные сроки?“ Мой муж — он и продюсер, и режиссер. Я вижу, как он начинает работу по подбору актеров. Составляет список человек из пятидесяти. Потом его люди узнают, кто не занят в нужный период. Список сокращается примерно на треть. В итоге остается всего несколько актеров, из которых и выбирают».

У следующего стенда Ингеборга заливается смехом — ей вдруг почудился запах свежескошенной травы. Постойте, Ингеборга, но что здесь смешного?

Дапкунайте: «Сейчас я вам все объясню. Дело в том, что в Англии я целый месяц играла в спектакле „Монологи вагины“. Это очень известная постановка, и там есть монолог злой вагины. Она патетически восклицает: „Почему в меня постоянно что-то пихают! Почему все считают, что я должна пахнуть какими-то глупостями! Придумывают всякую ерунду — то „запах дождя“, то „запах свежескошенной травы“. Я должна пахнуть тем, чем пахну я, вагина!“ Это не мой монолог, его произносила Рона Кемерон, известная комедийная актриса. Слушая ее, я всегда очень смеялась».

Со спектаклем «Монологи вагины» вышла в свое время презабавная история. Несмотря на то, что в Европе постановка была очень популярна, в России одно ее название привело в неистовство театральных дам. Те, кто еще совсем недавно приходил в трепет от игры Ингеборги Дапкунайте, теперь дружно против нее ополчились. А уж когда выяснилось, что режиссер Роман Козак собирается поставить русскую версию спектакля в Москве, возмущению блюстителей нравственности не было предела.

Дапкунайте: «Я не понимаю, что всех так смущает. На самом деле „Молоноги вагины“ — очень смешной и добрый спектакль, абсолютно не пошлый. Там собраны реальные житейские истории самых разных женщин. Одна из них, например, о вполне конкретной женщине из Бронкса, которая имела горький опыт в юности, полностью закрылась и ни разу не испытала оргазма. И только в семьдесят лет с ней это все-таки произошло. В спектакле я читала три монолога — про женщину, которая пришла в мастерскую по оргазмам, про изнасилование и про роды. Вместе со мной в постановке были задействованы Мел Би из „Spice Girls“ и Рона Кемерон, очень смешная. К слову, даже моя подруга-итальянка, женщина довольно консервативных взглядов, была в восторге от „Монологов“. Да что там говорить: когда-то в этой постановке играли Мерил Стрип, Гленн Клоуз, Вупи Голдберг — ведь спектакль начинался на Бродвее. Именно за роль в „Монологах вагины“ меня номинировали на театральную премию в Манчестере, и именно эту постановку я считаю одной из самых успешных в моей биографии».

После столь болезненной реакции на «Монологи вагины» сложно себе представить, как будет воспринят в России новый имидж актрисы. Ведь как раз сейчас Дапкунайте снимается в телевизионном сериале ВВC про больницу. Все бы ничего, но дело происходит в гинекологическом отделении, а сама Ингеборга играет стерву-медсестру. Именно из-за съемок в этом сериале время пребывания Дапкунайте в Париже сильно ограничено. Увы, но она может посвятить созданию своего аромата день-два, не больше. Хотя требуется как минимум три серьезных похода в L’Artisan Parfumeur. Поэтому Ингеборга не прощается, а просто говорит сотрудникам магазина: «До новых встреч, я обязательно приеду в самое ближайшее время».