Нина Шацкая: «Кто-то не пережил моего счастья»
Певица в беседе с нашим обозревателем рассказала, насколько ей важен бытовой комфорт, почему она так любит Индию и Ахматову, что главное в общении со зрителем и способна ли она соврать для пользы дела
— Вас знают как замечательную певицу, исполнительницу романсов. Но вы ещё играете в театре. Я читал, что ваш папа говорил вам: «Надо стремиться к большему, к чему-то грандиозному». Но зачем вам участие в спектаклях?
— Это мой театр — театр Нины Шацкой. У нас есть три спектакля с Олей Кабо, но это такие спектакли, больше похожие на концерты. С Олей Кабо у меня статичный образ у микрофона, там Ольга более динамична. Еще есть спектакль, который называется «Затерянные птицы», по мотивам романа Маркеса «Любовь во время чумы», там с Григорием Сиятвиндой у нас уже настоящее действо. У нас там есть декорации, я там много двигаюсь, занято большое количество музыкантов. И, оказывается, во мне есть какие-то, не знаю, как правильно сказать, во мне есть некий артистизм, но который все-таки я бы не назвала театральным актерским мастерством. Я очень сложно говорю чужие тексты. Я легко импровизирую, сама могу легко вести свои концерты и легко петь. В нашем спектакле говорит Гриша, я пою.
— С Григорием — понятно, он все-таки мужчина. А с Ольгой — две красивые женщины на одной сцене. Получается не тянуть одеяло на себя?
— У нас удивительный тандем.
— Вы, по-моему, больше девяти лет вместе?
— Больше десяти. Сначала был у нас ахматовский спектакль. Я пришла к Оле с предложением создать некое объединение — тогда я уже пела баллады Ахматовой, положенные на музыку Златы Раздолиной. А Ольга к этому времени давно сотрудничала с Юлей Жжёновой, дочерью великого нашего Георгия Жжёнова. Она и придумала спектакль. И то, как его приняла публика, для нас было открытием.
И спустя несколько лет Оля захотела — это была ее идея — сделать такой же проект, посвященный Марине Цветаевой к ее 120-летию У нас долго не получалось. Но знаете, такое бывает чудо, когда чему-то суждено произойти, то всё складывается. Премьеру цветаевского проекта мы предложили Дому музыки. И они, зная наш ахматовский спектакль, сразу дали нам дату через год. А спустя какое-то очень короткое время нам выделили деньги на этот спектакль. Но у нас еще ничего не было. И главное, не было музыки. Был бюджет, и это придавало нам уверенность в том, что мы за год справимся. Пошли к нашим самым крупным композиторам. Эдуард Артемьев был занят, он сказал, что, к сожалению, не может. Были еще несколько композиторов, которые принципиально не работают с Цветаевой. В итоге судьба послала нам ученика и продолжателя, наверное, дела Артемьева — кинокомпозитора Дмитрия Селипанова. Ему было 25 лет, совсем юный, он не писал еще вокальной музыки, не работал с симфоническим оркестром. Но я этого ничего не знала. И когда он прислал для знакомства только что написанный романс, у меня внутри оборвалось что-то, я подумала, что только бы вот всё срослось, настолько эта музыка показалась мне родной. И тогда уже всё сложилось.
Потом мы решили сделать третий проект — то, что будет близко человеку, когда он в камерной обстановке и ему не надо напрягаться. И мы сделали «всё самое любимое из самого известного»: от «Мороз и солнце, день чудесный» до Евтушенко, от Пушкина до Беллы Ахмадулиной. А я пою от русской песни до джаза. Всё самое популярное. Называется он тоже ахматовской строчкой «Пятое время года — любовь».
— Наверняка у вас произошло много изменений за такой срок?
— Да, за это время произошло очень много разного. Когда мы с Олей познакомились, у нее был счастливый брак, она была абсолютно реализованной и как мама, и как актриса, и как жена. А я была вот такая перекати-поле. Сейчас я благополучно замужем, наш дом гостеприимно принимает Олю, которая сегодня растит сына одна. И удивительно, хочу сказать такую вещь — это известный факт, я Америки не открою. Говорят, что друг познается в беде, а вот подруги познаются в счастье, я уверена. И у меня несколько, как мне казалось, близких подруг с моих замужеством исчезли. Не могу с ними встретиться, не идут со мной на контакт, не получается. Не знаю, с чем это связано. Может быть, кто-то не пережил моего счастья. Оля — удивительный человек. Она настоящая. Она была всегда рядом, когда мы начинали, она была звездой еще до того, как я спела в «Голосе», до того, как я побывала в «Трех аккордах», до моей встречи с мужем. Так вот, куда бы мы ни приезжали, у нас райдеры были одинаковые. У Кабо, которую знал каждый человек, и у меня, которую к тому времени, конечно, знала аудитория, которая любила русские романсы, но нельзя было сравнить нашу популярность, даже рядом поставить. И Ольга очень жестко ставила условие — если ей такой-то апгрейд, то же самое должно быть у меня. Она очень надежная — и на сцене, и по-человечески. И чем дольше мы работаем, тем мы становимся внешне больше похожи. И в ней такая мудрость. Сейчас у нас с ней остаются такие же теплые отношения. Мы как сестры.
— Вы две умные женщины. Наверняка понимали, что идете на риск, поскольку сегодняшний зритель настроен больше на что-то легкое, развлекательное, а вы предлагали ему Ахматову и Цветаеву?
— У нас сумасшедший прием. Понимаете, когда мы объявляем эти проекты, идут не к нам, идут к Ахматовой, идут к Цветаевой. Идут люди, которые знают, что они хотят услышать. Мы лишь проводники в этой ситуации. Нам важно не испортить то, что уже сделали две эти великих женщины. Это такое счастье — видеть, когда зал встает, а на глазах у людей слезы. И если мы привозим один проект, нас обязательно в этот зал приглашают со вторым.
— Волнительно выходить на сцену с профессиональными актерами?
— Легко. Потому что они умеют быть партнерами на сцене. До того, как мы стали работать с Олей, у меня никогда не было парных проектов. А к Грише я уже пришла с опытом работы с Ольгой. Когда я заявляю наш с ним проект, нет еще человека, который бы не удивился, как мы коллаборируемся в таком спектакле, насколько мы разные. Но людям, которые читали роман «Любовь во время чумы», очень понятны и главная героиня, и главный герой. Они как будто бы несовместимы и в жизни абсолютно разные. В этом вся задумка — в единстве борьбы противоположностей. И Гриша фантастический! Его же большинство телевизионных зрителей знают по комедийным сериалам, я сама его, честно говоря, впервые увидела там. Но я в него, как в актера, влюблена. Люди театральные знают его по «Сатирикону». И, конечно, Гриша большой актер, он глыба. Уже я знаю всё, что он будет говорить, его текст, но я получаю колоссальное удовольствие на сцене, просто слушая его, наблюдая за ним. Он мастер! Хотя было неловко, стыдно рядом с ним, потому что я понимала, что я работаю на органике, он работает на мастерстве. И у меня органика долго очень не включалась. Никак не получалось почувствовать, были зажимы. Я понимала, что Гриша дает мне фору, что он меня принимает такой. Я на себя злилась, что не могу никак раскрыться. Публику-то легко обмануть, а профессионалов невозможно — как музыкантов, если ты с оркестром работаешь, так и актеров. И мне все время казалось, что я не соответствую Грише. Но недавно в Челябинске наш проект дал мне веру в то, что всё будет хорошо и что все получается.
— Понятно, что и Ольга, и Григорий дают вам понимание физики актерского мастерства, погружение в эту профессию, а что, на ваш взгляд, вы даете им?
— Я им предлагаю эти проекты как продюсер. Я понимаю, что сейчас многие улыбнутся, дескать, я у Христа за пазухой, у мужа, он решает мои проблемы, но все эти проекты были сделаны до замужества. То есть я или находила деньги, или откладывала их сама. Если не было каких-то спонсоров, людей, которые хотели помочь что-то сделать, то я со своих гонораров откладывала, чтобы это состоялось. Для меня это были очень важные проекты, идеи. Наверное, я им даю удовольствие соприкосновения с искусством. Потому что, как вы правильно сказали, сейчас антрепризы легкомысленные, они так глубоко не затрагивают. А мы все-таки прикасаемся к великим именам.
— На гастролях в свободное время чем занимаетесь?
— Если это какой-то край, в котором еще не была, я стремлюсь познакомиться, побегать, посмотреть. В этом году добралась до Улан-Удэ. Была в приятном шоке. Сейчас очень хочу туда приехать еще раз. Я давно хотела посмотреть весь регион. Меня поразил сам город. Вот сколько я езжу, очень люблю фотографировать старые дома, деревянное зодчество. Но в том количестве и в том состоянии, в котором это присутствует в Улан-Удэ, я, честно говоря, нигде не видела. Эти наличники, ставни — дух захватывает от красоты, от этого богатства и от того, как они бережно ко всему относятся. Хожу, смотрю, пытаюсь что-то описывать.
Сейчас у меня есть мечта: пытаюсь получить какой-то грант. Потому что очень сложно поездить по России, сделать проект, написать такую же книгу, какие у меня вышли по разным странам. Во второй книжке есть большой раздел по острову Беринга и по острову Врангеля. Но всё равно хочется прямо в дальние-дальние уголки страны заглянуть. А так, если приезжаю на наши спектакли, то я всегда появляюсь на день раньше. Репетирую с оркестром, уже в день спектакля с Олей или Гришей утром проходит репетиция сборная, и вечером — сам проект. Всё равно много приходится репетировать. Поэтому — репетиции и спать.
— Вот вы общаетесь с актерами. А сами в обычной жизни можете, к примеру, «сыграть» и соврать? Для пользы дела, конечно же.
— У меня никогда не получается! Плохая я актриса. А потом, внутри я маленькая девочка. У нас у всех есть внутренний ребенок, я такая внутри послушная дочка. И вот эта послушная дочка внутри всегда будет бояться того, что этот обман откроется. Я вообще не умею лицемерить. У многих людей это вызывает недоверие, потому что не могут в это поверить. Поэтому мне легче сказать правду.
— А как вы относитесь к тем людям, которые тоже говорят правду?
— Гораздо лучше, чем к тем, которые виляют. Для меня обман и вранье — это большой грех. Я ненавижу, когда мне врут. Ненавижу! Я считаю, что надо иметь волю и порядочность говорить правду. Надо иметь такт и надо уметь говорить правду. Потому что всё можно принять, когда с тобой говорят правильно. Хотя моя мама мне говорила, когда я ехала учиться: «Ты наша провинциальная девочка. Ты окажешься в мире, где надо уметь вести светские разговоры, которые ни к чему не обязывают. Поэтому, когда тебя спрашивают „Как дела?“, необязательно рассказывать, как у тебя дела». Это тоже момент. Есть правда-неправда, а есть светская болтовня. И если тебя не спросили, то лучше не навязывать свою правду. Но если тебя спрашивают, уже надо говорить правду.
«Индия — это моя розетка»
— Если изучить ваши соцсети, то сразу понятно, что вы любите именно экстремальные путешествия. Это так?
— Да, очень люблю.
— Вы адреналинозависимая?
— Видимо, да.
— Это у вас с детства?
— Я вообще-то большая трусиха. Я никогда не делаю того, чего боюсь. Я никогда не пойду туда, если буду чувствовать страх. Я очень интуитивная.
— То есть всегда прислушиваетесь к себе?
— Да. И я, конечно, иногда просто по глупости, по незнанию куда-то еду, не понимая, что меня там ждет. Это, например, касается моих поездок в Африку, которую я много видела. В Камеруне, ближе к Центральной Африканской республике, мне было очень страшно. Я там испытывала прямо такой страх-страх — очень плохие дороги, нет связи, и люди такие… у нас бы сказали «отмороженные», а там, наверное, «перегревшиеся». Это племена банту и пигмеи. Банту почти такого же роста, как пигмеи, — где-то 1 м 30 см. Но банту оседлые, а пигмеи — кочевники. Пигмеи гоняют маленьких косулек, и пока они всё не съедят вокруг в лесу, они в шалашиках живут, потом снялись и пошли. А банту — у них домики, шалашики тоже, но у них уже школы есть, они более образованные. И когда едешь, видишь этих людей, они курят всякие травки, они какие-то отстраненные, и возникает ощущение, чисто эмоциональное, оно может не соответствовать реальности, что если этому человеку будет нечего есть, то он может и человека съесть. Не потому, что он людоед, просто для него — что косулька, что человек. Но это мои ощущения, я так себя ощущала там. Просто чтоб утолить голод, они могут, наверное, кого-то подъесть.
— Слышал, что любите путешествовать в Индию…
—…Очень люблю Индию. Давно там не была, успела перед пандемией, она в марте началась, а я в феврале съездила. Сейчас опять мои друзья начинают туда ездить.
— А чем нравится этот регион?
— Там интересно. Когда в Индии в приземлившемся самолете открывается дверь, я вдыхаю воздух и понимаю, что кто-то из моих древних предков там жил.
— Почему?
— Потому что у меня мгновенное происходит расслабление. Мы же все собранные, такова наша физиология. А там мгновенно от этого воздуха что-то происходит, но я не могу объяснить сознанием, что именно. Индия — это моя розетка. Мне надо приехать туда, вилку свою воткнуть, и всё, я набираюсь сил. Причем в разных регионах. Не то что наши ездят только на Гоа. То же самое происходит, когда я была в северных регионах.
— Согласен с вами.
— Кстати, меня что-то очень долго не пускало в Среднюю, Центральную Азию, в этот мусульманский регион. Было предубеждение, страх, что женщине там небезопасно. И вот когда я оказалась в Иране, в Пакистане, даже в Афганистане, в Ваханском коридоре, где живут памирцы, так вот у них другое немножко мусульманство, не такое радикальное. Там женщина может ходить с открытым лицом. Меня тоже этот регион очень притянул. Мир — это часто войны на религиозной основе. Вот я помню, что в институте был предмет «Научный атеизм», который я никак не могла понять и всё время пыталась педагогам объяснить «от обратного». Они мне ставили двойки, потому что логически у меня никак не получалось объяснить атеизм. Там же всё начинается с Ветхого Завета. И для меня было колоссальным потрясением, побывав в Японии, узнать о синтоизме, это было всего 10 лет назад. Эта религия стала для меня потрясением. До Ветхого Завета было такое колоссальное количество разных религий. Например, Зороастризм в Азии, это очень интересно. А эта приверженность зороастрийцев их постулату о том, что главное — это чистота земли, воды и огня! И до сих пор ведь не зря так чисто убирают таджики и узбеки, потому что там издревле закладывалось отношение к чистоте. Ну мне так кажется. Я видела, как в аулах маленький ребенок, который с трудом ходит, берет веник и метёт двор.
«Наверное, мужу тяжело»
— Скажите, для вас как для певицы постоянный спутник по жизни — это важное условие или это только мешает?
— Какой же хороший вопрос! Дело в том, что мне не мешает. Но, наверное, моему спутнику мешает моя работа. Потому что я без пения не могу быть лучезарной, это моя энергия, которая позволяет мне быть счастливой. А человеку нужно чувствовать себя востребованным, любому человеку. Я себя чувствую востребованной, когда я на сцене. Ну вот так сложилась моя жизнь, это уже рефлекс. И когда я не работаю, то эта энергия довольно быстро иссякает, и я перестаю быть источником радости, я становлюсь печальной. Причем я это не всегда замечаю. У меня нет такого: я хочу петь, я хочу на сцену. Просто я становлюсь замедленной, хочется полежать, перестаю фонтанировать. Этот фонтан приходит от того, что я понимаю: мне надо утром встать, собраться, у меня вечером концерт. Это состояние очень заряжает энергией. Поэтому, наверное, мужу тяжело. Но я стараюсь сейчас в выходные дни, если это не какой-то большой проект, который нельзя отменить, находиться дома.
— А супруг похож на вашего папу, которого вы любили и уважали?
— Конечно, папа был для меня жестким авторитетом, очень жестким. Я помню ту энергию, которая исходила, когда я слышала, как отца называют «шеф». Уверена, что Павла Николаевича тоже здесь так называют. И вот это уважение окружающих, уважение к его слову, понимание, что он большой профессионал, что твой мужчина — лидер прайда, — это для меня очень важно. В этом они похожи. И еще они очень похожи в одном, это поразительно, я себя на этом поймала только недавно, сейчас уже это считается европейским стандартом, что мужчина должен быть опрятным всегда, помытым, уложенным. Во времена советской власти мылись со времен бань раз-два в неделю, но вот мой папа всегда был в галстуке, в выглаженной рубашке, всегда, даже в выходной день. Мы ехали на катер, он надевал рубашку, пиджак, галстук, на нем всегда идеально сидел костюм, и он был всегда таким, сколько я себя помню. В 80-е годы он привез из Финляндии или с Кубы фен, который до сих пор работает, уже 40 лет. Каждый день он вставал, мылся и укладывал голову феном. У него была роскошная шевелюра, сначала черная, потом седая. И мой папа всегда был элегантен, с идеальной осанкой. Как будто с картинки журнала. Так вот, они с моим мужем в этом похожи: он идеально опрятный, благоухающий, уложенный. Это Мужчина с большой буквы.
— А есть, что абсолютно важно для вас в мужчине? Чем он должен обладать?
— Умом. Ну невозможно с глупым человеком жить и общаться. Скучно.
