Юрия Стоянов: «Меня уже сравнивают с нержавейкой»
Как артист отпразднует 60-летний юбилей?
Этим летом Юрий Стоянов отметил шестидесятилетие. Пышные празднования намечены на осень, а пока популярный актер рассказал WomanHit.ru о современных кастингах, мате в устах женщины и своем возрасте.
— Начнем с круглой даты. Скажите, что такое возраст?
— Возраст очень тяжело почувствовать и осознать. Но разве что когда случайно увидишь свою одноклассницу. (Смеется.)
— Человек внутри себя не осознает, когда ему исполняется 40, 50, 60?
— Абсолютно! Это может быть такая страшная тайна о человеке, что возраст ему самому непонятен, он понятен окружающим. Возможно, возникают какие-то физические ограничения — сколько ты можешь пробежать, сколько можешь поиграть в футбол по времени. Но внутри своей оболочки человек смотрит на мир так же, как он смотрел тридцать лет назад. Это правда! Но возраст нужно научиться ощущать. Иначе можно стать нелепым, смешным, трагикомичным.
— Как отмечали, кого приглашали, где праздновали?
— У меня отмечание будет в октябре. Никого летом нет. Бессмысленно устраивать какие-то банкеты. Естественно, по-семейному мы отпраздновали. Были за границей, отдыхали в Греции, ну и вкусно отметили в количестве шести человек. (Улыбается.) А хочется уже с друзьями со всеми. Вот это будет в октябре.
— Прошло пять лет, как ушел ваш партнер по «Городку» Илья Олейников. Боль утраты утихла или нет?
— Ох. Безусловно, боль утихла, а утрата невосполнима.
— О чем вы думали в первые дни, когда его не стало?
— В актерской профессии есть такое понятие, как оценка. Это то, как ты воспринимаешь события. Ты знаешь, это была очень пролонгированная, очень длинная оценка. Я помню, что нужно было что-то делать. Даже какие-то бессмысленные дела. Было ощущение, что нужно работать, чтобы не возникло ощущения прерванности жизни. Но это все было иллюзорно. Это была механическая попытка занять себя чем-то. Не более того. Но слава богу, что я не пропал в результате.
Знаешь, я вот сейчас думаю о самом главном итоге в моих отношениях с Ильей, который, может быть, в том и состоит, что именно он научил меня, как не пропасть, не потеряться. В этом очень большой смысл наших взаимоотношений. Такой вывод можно сделать. Ведь до встречи с ним я был, как бы это сказать, слегка разболтанным, что ли. (Смеется.) Я никогда не думал о завтрашнем дне. Меня интересовало только сегодня. Я жил слегка расхлябанно, был очень неуверенным в себе человеком, не умел, но это и по сей день, просить слова. Этот глагол не из моего обихода. Но это ощущение, что мы чего-то стоим и каждый в отдельности тоже — только результат нашей дружбы. Безусловно. И что пропасть — это самое глупое и бессмысленное, что можно сделать.
— Что для вас партнер сегодня?
— Я бы спросил так: что такое партнеры? Я не ищу постоянного партнера. Эта мысль отсутствует. И необходимость в этом отсутствует. А что такое для меня партнер вообще? Без партнера ты никто! В любом жанре. Потому что чем лучше играет партнер, тем лучше играешь ты. Чем сильнее партнер, тем сильнее ты. Хороший партнер приподнимает тебя. Поэтому люди, воюющие с партнером в кадре, завидующие ему, безумно проигрывают. Есть такие артисты, которые, приходя на площадку, должны обязательно зарядиться отрицательными эмоциями. Есть артисты, которые должны обязательно унизить партнера, чтобы на этом фоне как-то погарцевать. Но это не мой путь.
— Вы много снимаетесь. Недавно закончились съемки сериала «Неуловимые» для НТВ. Что понравилось, чем привлекла роль?
— Я снимался, честно делая свое дело. Сыграл начальника Одесского уголовного розыска конца пятидесятых годов. Сегодня на озвучании посмотрел большие куски и удивился — я увидел, что сыграл одну из лучших своих ролей.
— О как!
— Да, правду говорю! Я редко сам себе нравлюсь, но тут я себе очень понравился. (Смеется.) Настоящий одессит. Классический.
— Знаю, что вам также понравилось работать над ролью в фильме «12» Никиты Михалкова…
— А я вообще не снимаюсь в фильмах, в которых мне не нравится работать над ролью. Я бы даже так сказал: стараюсь! Не всегда получается, но стараюсь.
— В таком случае, какие фильмы вам не по нутру?
— Ну, есть, например, одна картина, это пока ответ не на ваш вопрос, которую мне ужасно жалко, что ее практически никто не видел. Ее снял режиссер Константин Худяков. По мотивам Гоголя. Фильм назывался «Марево». Я играл Ивана Никифоровича. Там у меня такая классная работа! Нигде не показывали. Где-то что-то гуляет только по Интернету. Так обидно! Такая роль роскошная. Мне даже Олег Басилашвили позвонил в какой-то день и воскликнул: «Юрка, как ты сыграл клево!» А он редко звонит по таким поводам.
А вот о том, что мне совсем не по нутру… Что-то совсем откровенно увеселительное. Где ты хоть лопни, но рассмеши. Я люблю смешить все-таки каким-то другим способом, не по принуждению к празднику. Вот я просто намекнул, что имею в виду всякие новогодние «огоньки» и все остальное.
— В «Городке» у вас было много женских образов. В кино и сериалах режиссеры пытаются использовать подобные ваши перевоплощения?
— Нет, ни разу.
— И не предлагали?
— Сейчас еще раз вспомню. Нет, ни разу. Ну и правильно делают. Я бы и не согласился.
— Вам не хватает сегодня этих разноплановых ролей?
— Ты сам должен ее, разноплановость, предлагать, скажем так. Не знаю режиссера, которому можно было бы что-то очень интересное предложить, и он бы отказался. Хотя режиссеры, которые меня снимают, они знают, на что идут. А те, кто меня не снимает, те меня не снимают, потому что не хотят бороться с инерцией восприятия меня зрителем. (Улыбается.) Поэтому начинаются кинопробы, разговоры, дескать, давайте посмотрим. Типа экзамены посдавайте, а мы тут посидим, посмотрим.
— Вы же, я знаю, не любите кинопробы?
— Я себе дал слово не участвовать более в этом. Все! Сейчас я, дурак, последний раз пошел на поводу у приятеля. Уговорил меня. Мне показались правильными его аргументы. Он сказал: «Понимаешь, Юра, это молодые продюсеры, им по сорок лет. Им было по двадцать, когда они смотрели программу „Городок“, и помнят, что в ней ты уже тогда был немолодой. У них элементарный интерес — они хотят понять, как ты сегодня выглядишь?» Я говорю: «Передай, что выгляжу я хорошо!»
В своей пилотной новой программе, которую снял, я очень скептически и строго отсматривал себя и разницу между тем, что было пять лет назад, когда «Городок» закончился. И никакой разницы не увидел. Ни я в кадре, ни оператор, ни мой гример. Никаких дополнительных средств, грима нам не понадобилось. Так вот, про пробы. Потом оказалось, что вместе со мной пробовались еще четыре артиста. Ну что это такое? Ну как это еще четыре? Это значит, что отсутствует полное понимание того, чего они хотят от этой роли. Для меня это проявление беспомощности. Потому что распределение ролей — это уже концепция того, каким ты видишь фильм. А если ты на каждую возрастную роль вызываешь четырех разных артистов, значит, у тебя в голове пусто! И ты ждешь чуда с неба. Вот и все. Это продюсерская слабость, с моей точки зрения. И неподготовленность. Я готов пробоваться сутками, когда нужно пробовать роль, искать персонаж, а не быть девочкой на подиуме, которую рассматривают в кадре. Там я готов с режиссером работать сегодня, завтра, послезавтра, здесь — нет. Мы ищем роль или хотим понравиться сорокалетнему продюсеру? Это не мой путь. Все, я завязываю с этими пробами. Досвидос!
— Давным-давно известный режиссер Авербах сказал про вас: «Хороший артист, но с неопределенной внешностью». Как вы восприняли его слова?
— Лучше сказать, как я воспринял их последствия. (Смеется.) Последствия были очень затяжными. И тяжелыми для меня. Знаешь, это ведь сказал большой режиссер, это сказал выдающийся режиссер, это сказал грандиозный режиссер. Но я молодец, потому что с ним не согласился. (Смеется.) Я, наоборот, к нему прислушался. И сделал выводы. То, что казалось слабостью с точки зрения кино, я превратил в свою сильную сторону. С «неопределенной», значит, я могу играть много разных людей. Вот и все.
— Популярность пришла к вам в зрелом возрасте. Можно ли сказать, что вы знаете ей цену?
— О да! Цена ей приблизительно 17–18 лет не бездействия, а простоя. Полной невостребованности. Отчаяния. И большой надежды все-таки при всем при этом. Вот цена ей. Я человек большого труда. Я всегда очень много работал.
— Семья помогает в творчестве?
— Я боюсь семьи, которая помогает именно в творчестве. (Смеется.) Я знаю этих жен-соратниц, которые постоянно говорят мужу-актеру: «Ты ге-ни-аль-но сыграл сегодня!» Я не буду называть имена. У меня в семье абсолютно отсутствует не просто культ, а даже какой-то намек на это. Но это семья, где тебя любят, где тебя понимают и где тебя поддерживают. И в которой присутствует очень много юмора и самоиронии — это спасает. Что еще нужно?
— Ближе семьи для вас никого нет, или все же есть друзья?
— Интересный вопрос. Нельзя делить мир на друзей и на семью. И нельзя взвешивать, кто дороже — друзья или семья. Почему? Разве это такое противопоставление — или друзья, или семья? Нет! Это не так! Конечно же, у меня есть друзья, но их немного. И они необязательно артисты.
— У вас много детей…
— Как много? Да не так уж и много, бывает больше. (Смеется.)
— Вы заботливый папа?
— Я не считаю себя идеальным папой. Детям моим виднее. Я делаю все, что в моих силах. Но так, чтобы я прямо лез в душу бесконечно и участвовал с выбором в судьбе, нет. Они растут свободными людьми, которые сами выбирают свой путь. Мое дело помогать. И мое дело любить их. Все!
— А что радует в детях?
— Радует то, что пока никто из них не стал артистом. (Хохочет.)
— Актерство под запретом?
— Ой, слушай, у меня вообще нет никаких запретов. Никто и никогда не говорил детям, что нельзя пить, вредно курить. Но как-то никто не пьет, не курит. И все порядочными людьми выросли, очень приличными. И что меня очень радует, скромными. И с бытовыми личными потребностями тоже все очень скромно и умеренно. И все девочки совестливые. Что очень важно. Так что никаких запретов нет. Есть пример тяжелой работы. Вот он существует. Ты же понимаешь: воспитывай, не воспитывай — дети все равно будут похожи на вас. Поэтому занимайся собой. И все. Такими и дети получатся.
— Где-то читал, что почему-то матерные выражения вы не считаете руганью, а просто вставками в разговоре?
— Нет, неправда, я так не говорил. Никогда. Это ненормально и отвратительно. Особенно мат в устах женщины. Приравниваю это к запашку портвешка или чего-нибудь еще эдакого из женских уст. Нет, я говорил, что, к сожалению, иногда я матом не ругаюсь, а им разговариваю, но это бывает в острые рабочие моменты. (Смеется.) И мне кажется, что я это делаю красиво. Иногда затейливо.
— Бытует мнение, если актер шутит на экране, то он и дома такой же. Какой вы в семейном кругу?
— Нормальный. В пределах нормы. Я шучу тогда, когда мне хочется пошутить. Тогда, когда мне смешно. Я не шучу постоянно, это не формат моей жизни. Это определенный способ думать, относиться к миру, к жизни, к окружающим. Он выражает тебя в каких-то парадоксальных вещах, которые заставляют людей смеяться. Это моя профессия и способ думать, но это не значит то, что я шучу постоянно. Что ты, боже избави!
— Что вам дало почетное звание народного артиста РФ?
— Не думал никогда об этом. Честное слово. Вот ты меня спросил, а у меня нет ответа. Помню, приятно было в этот момент. А! Все-таки скажу, что мне это дало — говорят, похоронят за счет государства. (Хохочет.)
— Скажите честно, вас не утомляет народная любовь? Когда узнают на улице, просят автографы или сняться вместе?
— Это хорошее слово «народная любовь», она не может утомить. А еще лучше — «народное уважение». Любовь к нам с Ильей никогда не носила какого-то истерического характера. Как к звездам шоу-бизнеса. Это было всегда доброе отношение зрителя к нам как к соседу, как к человеку, который живет в телевизионном ящике, который всегда рядом с тобой. Поэтому оно, отношение, не было никогда восторженно-истеричным, оно было всегда добрым. Это не может утомить. Почему? Это часть профессии, это то, к чему ты стремился много-много лет назад. И что ж теперь, бежать от этого? Говорить, как я утомлен? Ерунда все это! Вот сегодня смешной случай произошел. Иду я по улице, подходит парень, дагестанец, и говорит: «Можно с вами сфотографироваться?» — «Да, пожалуйста!» Он селфи навел, я вижу в экране, что у меня с головой что-то не так, выгляжу плохо, думаю, дай-ка я причешусь. Причесался, а он говорит: «Вы нержавейка! Всегда выглядите одинаково хорошо!» Мне это очень понравилось. Пока это самый большой комплимент, который я услышал накануне, в день и после своего шестидесятилетия.
