Анна Тараторкина раскрыла семейные тайны
У нее «полный комплект» звездных родителей. Папу, легендарного Георгия Тараторкина, все знают. Да и мама человек неординарный — актриса, писатель и сценарист. Но Анна не побоялась и тоже выбрала актерскую стезю.
У нее «полный комплект» звездных родителей. Папу, легендарного Георгия Тараторкина, все знают. Да и мама человек неординарный — Екатерина Маркова, актриса, а также писатель и сценарист. Но Анна не побоялась сравнений и тоже выбрала актерскую стезю.
Каждый человек — это история. А наследник известной фамилии — история вдвойне. Ведь за ним стоят талантливые родственники, особый уклад жизни, который формирует мироощущение с детства, и целый шлейф мифов — о блате, о желании идти проторенной дорожкой, о более легкой жизни… Все это стереотипы. И надо иметь определенное мужество, чтобы им не поддаться. Сейчас у Анны все хорошо: она играет в РАМТе, активно снимается в кино и занимается воспитанием сына Никиты. Впрочем, она призналась, что не всегда была такой благополучной, как сейчас.
Тайна двух имен
Ваши мама и папа вместе уже почти сорок лет. Оба известные творческие люди. И за такой солидный срок — никаких слухов не то что о разводе, но даже о романах. Как так получилось?
Анна Тараторкина: «Откуда такое предубеждение, что актеры обязательно ветренны? У меня всю жизнь перед глазами противоположный пример».
А родители рассказывали вам, как познакомились?
Анна: «Папа снимался вместе с маминой однокурсницей, и однажды они все очутились в одной компании. Папа говорит, что мама сразу его покорила. Причем настолько, что все сорок минут, которые они проговорили на кухне, он просидел на… горячей батарее. Мама потом дотронулась до нее — раскаленная! А папе хоть бы что. (Смеется.) До такой степени девушка поразила, что ему было вполне комфортно.
Еще помню, как давным-давно мы с мамой были на даче в январе. И она рассказала мне такую историю. Однажды на Святки ей кто-то предсказал, что ее будущего мужа будут звать Юрой. Она очень удивилась, рассмеялась в ответ и заявила, что такого не может быть, поскольку это имя ненавидела с детства. Однако прошло несколько лет, и предсказание все же сбылось».
Разве Георгий и Юрий — одно и то же?
Анна: «Дело в том, что папины родители работали в военном госпитале в Румынии, где он и появился на свет. А там Георгиев принято называть Юрами. Папа с этим именем рос, поэтому для друзей и близких он Юра».
А как он завоевывал свою избранницу?
Анна: «Подробности ухаживания мне неизвестны. Знаю лишь, что мама окончательно влюбилась в него после того, как посмотрела спектакль „После казни прошу…“, в котором папа играл Петра Шмидта. Видимо, мама разглядела в папином Шмидте черты его самого».
Правда ли, что первые годы супружества ваши родители жили в разных городах: он в Ленинграде, она — в Москве?
Анна: «Да. Они постоянно друг к другу ездили. Мама играла в „Современнике“, на папе держался весь репертуар ленинградского ТЮЗа. Когда родился мой старший брат Филипп, папа принял решение переехать в Москву. И хотя он гармонично влился в столичную жизнь, до сих пор остается абсолютным питерцем. Когда оказывается в Санкт-Петербурге, буквально преображается и светится — он в каком-то редком созвучии с этим городом».
Каким вы были ребенком?
Анна: «Думаю, я много сил и нервов отняла у родителей. До трех лет почти не спала по ночам. Как утверждают родители, ровно в семь вечера у меня начинался „спектакль“, который длился практически до рассвета: я улюлюкала, пританцовывала и всеми силами привлекала к себе внимание, что мне, естественно, удавалось. А когда была совсем маленькой, успокаивалась только на руках. Папа в то время играл Сирано де Бержерака, и все монологи, посвященные Роксане, адресовались мне. Когда я подросла, родителям легче не стало. Друг нашей семьи, космонавт дядя Саша Серебров, как-то назвал меня „десять тысяч вольт“ — и попал в точку. Я отличалась бешеной коммуникабельностью: могла спокойно остановить на улице прохожего, вежливо поздороваться и, спросив: „Как вас зовут? Где вы живете?“ — и так далее, завести непринужденную беседу. А еще я с детства была очень кокетлива, что чрезвычайно смущало гостей мужского пола, которые приходили к нам в дом. Мне было лет пять, когда наступил апогей моего кокетства: я смотрела в упор на какого-нибудь несчастного папиного или маминого знакомого и не сводила с него глаз. Сначала человек пытался шутить, потом напрягался, краснел, бледнел и… начинал поспешно собираться…» (Смеется.)
А как вас с братом воспитывали?
Анна: «Родители всегда находили для нас время. Мы купались в их внимании, любви и заботе. Хорошо запомнилось, как мы с папой вдвоем гуляли по Москве. Нас с Филиппом никогда не наказывали, но при этом каким-то образом всегда присутствовало внутреннее знание того, что можно, а чего нельзя. В общем, родители подарили нам с братом ощущение защищенности. Конечно, они не знали обо всех наших шалостях, особенно когда отвозили нас на все лето на дачу в Переделкино. Мы там лазили по заборам, что-то на кого-то выливали, в Доме творчества писателей пытались подстраивать знакомства взрослых, которые, как нам казалось, друг другу подходили… Иногда мама и папа узнавали о моих „подвигах“. К примеру, в первом классе я подговорила девчонок прогулять физкультуру и труд и вместо уроков пойти в Макдоналдс. А потом учительница написала в моем дневнике: „Тараторкина морально разлагает класс“. Родители пришли в восторг и смеялись над такой формулировкой!»
Значит, гнев родителей вам незнаком?
Анна: «Ну, мама всегда высказывала то, что думала, о моих поступках. Поэтому ее критические замечания были мне привычны. А вот довести папу — это надо было постараться. У меня был один-единственный безумный поступок в переходном возрасте. Однажды родители уехали на неделю, оставив меня на попечение Филиппа. Брат учился себе в РГГУ, а я вместо школы гуляла с подружками по Москве, ходила в кино, а по вечерам мы осваивали дискотеки. Вся эта вольница должна была закончиться с приездом родителей. Но они прилетели на сутки раньше. А в тот вечер я собиралась на очень важный день рождения и, зная, что родители меня не отпустят, так как празднование начиналось поздно, решила незаметно сбежать. Когда все уснули, подложила под свое одеяло игрушки (как будто это я там сплю) и крадучись вышла из дома. Еще минут двадцать стояла во дворе и смотрела на наши окна — не включится ли свет. А потом со спокойной душой пошла на свое мероприятие. Вернулась, смотрю — в окнах свет не горит. Ну, думаю, пронесло. Вхожу в квартиру, а дверь в мою комнату открыта настежь. Тут же сердце в пятки ушло. Захожу и вижу: постель ровненько застелена, игрушки аккуратно расставлены, чуть ли не по росту. В общем, чувствуется папина рука. Я поняла, что все пропало… Проснулись родители и Филипп. Мама отругала меня, а папа — и это было самое ужасное! — просто молчал. Эта его реакция меня буквально убила. Что угодно, только не это страшное молчание. И особенно остро я почувствовала, как разочаровала, огорчила и обидела и его, и маму. После того случая я всю неделю ходила подавленная. Но выводы сделала».
Все гениальные просто!
Визитной карточкой Георгия Тараторкина стал фильм «Преступление и наказание», а Екатерину Маркову все помнят по картине «А зори здесь тихие…». Оба фильма тяжелые, герои ваших родителей страдают. Помните свои впечатления от первых просмотров?
Анна: «Еще бы! Я всегда очень болезненно реагировала на все происходившее с их персонажами и на экране, и в театре. Как сейчас помню: захожу в комнату, по телевизору идет фильм „Чисто английское убийство“, и какая-то красивая тетя говорит папе явно неприятные вещи, а потом вдобавок ко всему еще и пощечину ему дает. Кому же такое понравится! (Улыбается.) А в фильме „Самая длинная соломинка“ я, совсем еще маленькая, попала на сцену, где папиного героя убивали. Естественно, разрыдалась. Мама говорит: „Анюсенька, ну что ты, успокойся! Выгляни в окно, смотри: вон папа идет и рукой тебе машет“. Я послушно подхожу к окну, вижу папу, но успокоиться не могу. Вот такая сила искусства. Кстати, я всегда и в папиных, и в маминых героях видела прежде всего их самих. Видимо, поэтому так остро и реагировала.
Мамой я всегда восхищалась. Работая в „Современнике“ и воспитывая нас с братом, мама успела и Литературный институт окончить, и замечательные книги и сценарии писать. Она буквально разрывалась между профессиями актрисы и писателя и в конце концов отдала предпочтение второй. Галина Борисовна Волчек уговаривала ее не торопиться, подумать. После ухода из „Современника“ мама все же периодически выходила на сцену: сыграла Аркадину в антрепризной постановке „Чайки“ Чехова, и несколько лет у нее шел моноспектакль „Прощеное воскресенье“ в Театре наций. Еще одно яркое воспоминание детства — коридор нашей квартиры, заставленный ящиками с письмами маминых читателей».
Читала где-то, что вы ревновали отца к молоденьким студенткам. Почему?
Анна: «Ну, во-первых, не к студенткам, а вообще к его курсу во ВГИКе. Когда я училась в восьмом классе, папа набрал свой первый курс. И у меня сразу возникло ощущение, что у него появилось еще двадцать восемь собственных детей помимо нас с братом. Настолько он вникал в личность каждого из них, решал их проблемы. И меня это возмущало. Он приходил домой за полночь, я его почти не видела. По-другому папа не может, все делает на сто процентов. Если папа моет маме машину, то по чистоте она не будет уступать операционной, если он стрижет кусты на даче, получается Версаль как минимум, а если чинит кран, то весь день просидит, но найдет причину поломки и исправит ее. Где бы папа ни появился, он стремится навести порядок: цветы поставит по-особенному, плед сложит аккуратно. Он никогда без дела не сидит. Думаю, когда он чем-то занят, то может прокручивать в голове роль, анализировать спектакль. У него все не случайно и взаимосвязано».
Есть ли у Георгия Георгиевича недостатки?
Анна: «У папы была одна вредная привычка — он много курил. Дымил без остановки. Мы с мамой и братом перебрали все возможные аргументы, умоляли, настаивали, даже угрожали. Я как-то в сердцах сказала ему: „Если не бросишь, то я тоже начну курить“. Но папа не придал тогда особого значения моим словам, решив, наверное, что это шутка. Я покурила немного, мне не понравилось, и вскоре бросила. В итоге от курения папа отказался сам — усилием воли. И с тех пор держится».
Дети актеров часто идут по стопам родителей. У вас тоже не было альтернативы?
Анна: «Напротив, мама с папой подарили нам возможность выбора. Во-первых, при нас с братом никогда не обсуждались театрально-киношные дела, роли. Папа крайне редко брал меня с собой в театр. И оттого такие походы приравнивались мной к некоему чуду. Я до сих пор помню запах грима, кулис, театральных костюмов… Во-вторых, мне не позволили выйти на сцену в раннем возрасте. А шанс такой был. Когда мне было лет пять, я случайно услышала, как папе кто-то говорил, что ищут девочку на главную роль в спектакле „Пчелка“. И когда я спросила с замиранием сердца, могут ли меня посмотреть, папа сказал абсолютно безапелляционное „нет“. Такая категоричность ему несвойственна, поэтому и запомнилась. Я увидела, что спорить бесполезно. Теперь понимаю: он боялся, что у меня исчезнет ощущение волшебства театра, если я увижу его „кухню“. Ведь именно „Пчелка“ стала моим первым театральным впечатлением и потрясением. Когда я посмотрела этот спектакль, то пережила настоящий шок: море эмоций, слезы щипали глаза. Все эти ощущения я помню до сих пор, хотя мне тогда было всего четыре года. А вот Филипп добровольно отказался от своего шанса. (С улыбкой.) У него потрясающие актерские способности. Он так может показать человека или предмет, что мы буквально катаемся по полу от хохота. На каком-то мероприятии в Доме кино он читал стихи Блока. (Ему было шесть лет, я родилась только два года спустя, так что историю эту слышала много раз в пересказе родителей.) Так вот, к нашей маме подошла ассистентка режиссера и попросила узнать, захочет ли Филипп сняться в кино. Мама ответила: „Что вы у меня спрашиваете? Спросите у него сами“. И тут Филипп выдал: „Что я, дурак, с детства нервы себе трепать?!“ А теперь он, можно сказать с уверенностью, самый умный среди нас: кандидат исторических наук, доцент и директор Гуманитарного архива РГГУ, пишет книгу о Василии Блаженном в „ЖЗЛ“, работает над докторской диссертацией».
А кем бы вы стали, если бы не решились выбрать профессию актрисы?
Анна: «Мама хотела, чтобы я училась на филолога: у меня всегда были способности к языкам, я прекрасно писала сочинения. Но в какой-то момент я поняла, что если не попытаюсь поступить в театральный, то в душе на всю жизнь останется осадок оттого, что я не попробовала. К тому же меня не покидало чувство, что мне есть чем поделиться с миром — через роль. Во ВГИК я принципиально не пошла, так как там у папы был курс. Оставались Школа-студия МХТ, „Щепка“, „Щука“ и РАТИ. Вы не представляете, с каким азартом я поступала… Когда видела уставшие лица и потухшие глаза членов приемной комиссии, мной овладевало желание непременно их расшевелить, заинтересовать собой. А когда скептически реагировали на мою фамилию (типа, все ясно, папина протеже), меня это заводило еще сильнее. В итоге я везде дошла до конкурса, но выбрала Щепкинское училище и поступила на курс к Виктору Ивановичу Коршунову».
Там как относились к вашей звездной фамилии?
Анна: «Меня никогда особо не беспокоило, что обо мне думают или говорят. Возникли сложности иного плана. Было очень болезненно обнаружить, что изнутри театральный мир не так однозначен и идеален, как казалось. Волнительно было после окончания учебы идти на показы, где тебя могли развернуть через две минуты… Но мне в этом плане повезло. Поступили предложения от нескольких ведущих московских театров. Худрук РАМТа Алексей Владимирович Бородин предложил мне две главные роли в пьесах Бориса Акунина „Инь и Ян. Белая версия“ и „Инь и Ян. Черная версия“, написанных специально для этого театра. В одной я сыграла прелестную чистую девушку, в другой — роковую обольстительницу и коварную убийцу».
Часто предлагают интересные образы или приходится играть то, что дают?
Анна: «Какой будет роль, во многом зависит от актера. Хотя материал важен. К примеру, папе несколько лет назад прислали пьесу для двух человек под названием „Американские горки“. История о том, как немолодой уже человек познакомился в кафе с юной красоткой и позвал ее к себе в гости. Она кружила ему голову, трепала нервы… А в конце выяснилось, что эта девушка — его родная дочь, о которой он понятия не имел. В этом спектакле мы с папой впервые оказались на сцене вдвоем. Это сложно и невероятно увлекательно. К тому же с папой на сцене играть — большое счастье».
А как родители отнеслись к вашему участию в комедии «Счастливый конец»? Сюжет там фривольный: от беспутного парня сбегает его мужской орган…
Анна: «Когда я получила сценарий, то сначала даже растерялась. Дала его почитать родителям и своему будущему мужу. А когда они сказали, что эта история им представляется забавной — а-ля гоголевский „Нос“ и надо быть совсем уж ханжой, чтобы узреть в ней что-то пошлое, мои сомнения рассеялись. Получилось очень доброе кино».
Ее любимые мужчины
Непросто при таком идеальном отце, как ваш, найти себе спутника жизни?
Анна: «Да, мой папа — это совершенство. Видимо, я осознала это еще в глубоком детстве, когда сказала: „Я вырасту и выйду за тебя замуж“. Папа спорить не стал. Но со временем стало ясно, что маму мне никуда не деть и она превосходит меня по многим статьям».
Как вы познакомились со своим будущим мужем — актером Александром Ратниковым?
Анна: «На съемках. Я сидела на гриме, он проходил мимо и бросил взгляд в мою сторону. И я сразу почувствовала, что это мой человек. Потом стали общаться, и я ощутила, что мы с Сашей на одной волне. Нам было очень комфортно вдвоем. К тому же Саша так потрясающе за мной ухаживал, окружил меня невероятной любовью и заботой. И такой напор проявил, что я сдалась…»
Сразу поженились?
Анна: «Нет, поскольку у меня стойкое неприятие свадеб и всей свадебной атрибутики — терпеть не могу выкуп невест, кукол на машинах, крики „горько!“. В этом, кстати, мы с Сашей тоже совпали. Поэтому мы быстренько расписались, а потом отметили с близкими».
Два года назад вы стали мамой. Родители помогают с Никитой?
Анна: «Конечно! Вообще не представляю, что бы я делала без них! Когда родители видят внука, они расцветают. Они готовы с утра до ночи возиться с ним, играть. Я считаю, что они очень много в него вкладывают, за что я им безмерно благодарна. С мамой Никита хулиганит и дурачится. Папу же он воспринимает как равного: у папы в этом отношении особый талант — это мы с братом по детству помним. Он умеет найти такой ключик к ребенку, что тот перестает воспринимать его как взрослого. Они с упоением читают стихи и сказки, строят из кубиков дома и замки, много гуляют».
Есть ли у вас достижения, которых вы от себя не ожидали?
Анна: «Безусловно, мое самое большое достижение — это рождение сына. Я всегда любила детей, но их появление было далекой перспективой. Некоторые мои подруги до сих пор не могут привыкнуть, что я мама. Я и сама не могу привыкнуть: рождение ребенка — это период удивительных открытий. В том числе и в себе самой».
