В 90-е он вел программу «Время» поочередно с Ариной Шараповой

и был одним из самых популярных ведущих на ТВ. Журналисты тогда написали: «Если наступит конец света, хорошо бы, чтобы в прямом эфире об этом объявил Игорь Гмыза». Имея в виду его спокойную, доверительную манеру подачи новостей. Сегодня он по-прежнему работает в информационной службе Первого канала, кроме того, является примерным семьянином — обожает свою жену Наталью и 6-летнего сына Никиту — и, как выяснилось, гостеприимным хозяином…

— Думаю, вы согласитесь со мной, что в 90-е годы вы были на пике популярности. А сейчас работаете с молодыми неизвестными ребятами в утреннем эфире. Вас не обижает такое отношение руководства?

— Если руководство канала не видит для меня иного применения, я готов работать и утренним ведущим. В конце концов, это моя профессия. В 1998 году, скажу откровенно, когда Сергей Доренко снял нас с Ариной с программы «Время», я пережил настоящий шок. Потому что, вы правы, я вел большую серьезную программу, и в общем-то некий вес у меня был. Не говоря об известности и узнаваемости. И вот так просто слететь с эфира — это было тяжело. С другой стороны, это меня в какой-то степени закалило, потому что, пережив этот момент, я могу теперь совершенно спокойно сказать, что я на телевидении теперь уже ничего не боюсь. Сейчас я отношусь к этой ситуации уже философски. У меня есть любимая работа, и есть зритель, который смотрит программу.

— То есть вы человек не тщеславный? Другие в таких ситуациях даже увольняются.

— Безусловно, для человека, занимающегося публичной профессией, это некая сдача позиций, что ли. Но я считаю, что смысл жизни отнюдь не в том, чтобы все время работать в прайм-тайм. Я помню, как Сережа Доренко, который был тогда редактором, снимая меня с программы «Время», сказал: «Я тебя об одном прошу — не делай необдуманных поступков и не уходи с канала». Я воспринял его слова и остался.

— Хотя ходили слухи, что вы собираетесь увольняться вместе с Ариной Шараповой.

— За Арину отвечать не буду — не знаю, а насчет меня — это чушь полная. Такой вопрос не обсуждался.

— Вам сохранили прежнюю зарплату, переведя на утренний эфир?

— Нет, она изменилась. Не в большую сторону.

— А сейчас вы не хотели бы работать в программе «Время»?

— Нет никакого желания. Во-первых, нельзя возвращаться туда, где уже было хорошо. Во-вторых, программа «Время», которая существует сейчас, совершенно не та, которую делали мы. Нынешняя мне не интересна. В мое время людей, которые решились сесть на это место, оказалось немного. Я помню, как меня вызвала Ксения Пономарева (Гендиректор ОРТ с ноября 1997 г. по сентябрь 1998 г. — МКБ.) и сказала: «Игорь, мы планируем на место ведущего вместе с Ариной другого человека. Ему уже сделано предложение, но он думает. Поэтому временно на программу сядете вы. Как только он решит, что готов, мы вас заменим». Таким образом «временно» я вел программу на протяжении трех лет. У меня даже была идея заказать себе визитные карточки: «Игорь Гмыза, временно исполняющий обязанности ведущего программы «Время». Но я этого не сделал.

— Я знаю, у вас была замечательная история, когда однажды к вам на эфир приехал Немцов. Расскажете?

— Можно. (Смеется.) История была такая. Борис Николаевич Ельцин внезапно решил съездить в Чечню. Естественно, это держалось в тайне. Мы готовим вечернюю программу, вдруг Ксении Пономаревой раздается звонок на мобильный. Она слушает и говорит: «Значит так, ребята. К нам едет Немцов, доложить о поездке президента. Они только что приземлились в „Шереметьево“, мчатся по разделительной полосе с мигалкой, но есть одна проблема — Борис Ефимович нетрезв». Успеют, не успеют — неизвестно. Я веду программу, остаются только новости спорта. Вдруг мне по громкой связи говорят: «Немцов приехал! Объявляй спорт, анонсируй Немцова, и мы продолжаем». Когда пошел блок рекламы, вижу: в студию входит совершенно никакой Борис Ефимович и говорит: «О, Игорек!» Садится в кресло и начинает мне объяснять: «Ты знаешь, мы так тяжело летели, так тяжело…» Я вижу, что он обмяк и так распластался по столу. Говорю: «Борис Ефимович, надо собраться, до эфира полторы минуты». Включается камера, я мысленно перекрестился: «Итак, как мы и обещали, у нас в гостях Борис Ефимович Немцов, который только что прилетел…». Поворачиваюсь к нему, и тут происходит чудо. Немцов распрямляется, у него абсолютно осознанный взгляд, и говорит: «Добрый вечер». Первый вопрос, который мне приходит в голову: «Как долетели?» И он начинает рассказывать, что «да, была „болтанка“, нас побросало, но в основном хорошо». Чувствую — разговор пошел. Где-то 5—7 минут мы с ним беседовали, но, когда выключилась камера, Борис Ефимович сполз со стула — и все. Выйти ему уже помогли. Таким образом, могу сказать, что Немцов продемонстрировал феноменальные качества политика в этой ситуации.

— Да и вы, видимо, продемонстрировали свои актерские данные. Вы ведь окончили Щепкинское. Кстати, почему вы ушли из театра?

— Меня сразу после института взяли в армию, и в театр на Спартаковской я пришел, когда коллектив уже раздирали интриги. Быстро понял, что тратить на это жизнь глупо, и уволился. Нескромно о себе так говорить, но я всегда был чересчур рассудителен для актерского ремесла. К тому же этой профессией очень сложно зарабатывать себе на жизнь. А в наше время, когда все озабочены зарабатыванием денег, я считаю, это вообще унизительная профессия для мужчины. Я помню, как, числясь в театре, я параллельно крыл крыши.

— В смысле? На стройке?

— Да, тогда как раз началось кооперативное движение, а я жил в театральном общежитии, получал 130 рублей, и друзья мне предложили: «Не хочешь поработать за хорошие деньги?» Поскольку я был «молодой, холостой, незарегистрированный» и после армии уже никакой работы не боялся, пошел с удовольствием. Но работа была действительно тяжелая. Лето, жара, раскаленная крыша, в руках у тебя огромная газовая горелка, из которой на полтора метра вырывается пламя, и ты топишь ею этот битум.

— Да уж, творческая профессия.

Наталья: — Гораздо интереснее было другое. В тот момент он за мной ухаживал, я работала в Театре Станиславского. И, помню, уезжаю на гастроли в Ригу. Весь театр стоит на перроне Рижского вокзала, Игорь меня провожает и говорит: «Тебе денег, наверное, надо в дорогу дать?» И на глазах у всей труппы достает пачку из кармана, а там рублей 600 было. Я так и ахнула. Потом все заслуженные артисты нашего театра говорили: «Какой хороший мальчик! Надо тебе выходить за него».

— И что же подтолкнуло вас к решению связать свою судьбу с Игорем?

Наталья: — Ну уж не белая машина, я вас умоляю! (Смеется.) Знаете, мы пара, существующая вопреки всяким обстоятельствам. Игорь не москвич, жилья у нас не было. Мы два года снимали квартиру на Сущевке. То есть экономически ситуация была никакая. Был период, когда мы снимали дом в деревне за 20 рублей, под Москвой. Таскали воду из колодца. Я считаю, когда любишь человека, надо выходить за него замуж. Я с этим человеком чувство стабильности испытывала сразу, даже ничего не имея.

— Игорь, есть мнение, что основные качества человека закладываются в детстве. В детстве вы были таким же?

— Я думаю, что формирует человека все равно самостоятельная жизнь. Я родился в Минске и в 17 лет уехал из дома в Москву, в чужой город, где был абсолютно один, должен был сам принимать решения и сам за себя отвечать. Я не очень верю в гороскопы, но люди, которые меня знают, говорят, что я типичный Козерог. Я очень аккуратно иду, и пока копытом не попробую камень, я на него не встану. Но и согнуть меня очень непросто. Говорят, моему гороскопу это соответствует.

— А еще говорят, что Козероги сложны для понимания. Все держат внутри себя.

Наталья: — Вот Игорь почему-то производит на людей впечатление скрытного человека. На самом деле это не так. Кстати, женщины это, видимо, чувствуют, потому что письма ему шлют пачками до сих пор. Это что-то потрясающее!

— Вы тоже эти письма прочитываете?

Наталья: — Да, он мне все их приносит. (Смеется.) Знаете, сколько нам однажды носков прислали? Игорь в программе «Время» рассказывал, какие сильные морозы стоят в Москве. Так ему потом со всего Союза посылки с носками приходили.

— Игорь, чем вы занимаетесь дома на свободной от работы неделе?

— У меня масса дел. Куда-то езжу, с кем-то встречаюсь. Потом, ребенка же надо к школе готовить. Мы его хотим отдать в английскую школу, а претендентов в нее много. Кроме того, в нашей семье на меня еще возложены обязанности занятий музыкой с Никитой. Инициатива-то научить сына играть на фортепиано принадлежала маме, но расхлебывает теперь папа, потому что мама нот не знает.

— А какие-то хозяйственные наклонности у вас есть?

— Вот руки у меня всегда росли из того места, откуда нужно. Я еще на старой квартире был единственный, кто все время чинил замок в подъезде. Я все умею делать. Правда, когда мы делали ремонт в этой квартире, я все порывался сам линолеум в кухне постелить. Но Наталья настояла: «Хватит, тебе не положено. Мы наймем человека». Когда я потом заплатил этому человеку деньги, подумал: «Кто бы мне на работе столько платил, сколько он получил».

— Я заметила у вас коллекцию трубок. Вы, говорят, большой любитель трубочного табака?

— Есть такое дело. Правда, сейчас я его курю мало, перешел на сигареты. Потому что трубка не терпит суеты. Ее нужно набить, раскурить, выкурить не торопясь. Это занимает минимум минут сорок. То есть в промежутках между выпусками новостей ее не раскуришь. Но в тихие летние вечера на даче я это очень люблю.

— Вы ведете какую-то светскую жизнь?

— На самом деле я человек домашний. Мне приятно, когда меня куда-то приглашают. Я стараюсь посещать светские мероприятия, но особенно от этого не фанатею. Не люблю куда-то ходить и самого себя представлять.

— Какой вы скромный, однако.

— Да, до самозабвения. (Смеется.)Я действительно скромный и не люблю собой кичиться. Знаете, чего я боялся всегда и боюсь до сих пор? Что я куда-то приду — знаете, дверь так ногой открываешь — и скажу: «Я такой-то». А в ответ услышу: «Ну и что?» Ведь от этого никто не застрахован. А что я отвечу на этот вопрос? Да ничего. Поэтому выставлять себя напоказ я не люблю.