— Анастасия, современное поколение знает вас по сериалу «Сладкая жизнь». А вот люди постарше прекрасно помнят по телевизионным роликам, в которых вы появились еще маленькой балериной…
— И конкурсу «Утренняя звезда». Да, в детстве я была звездой, ко мне даже в троллейбусе подходили за автографом. Мне это казалось абсолютно нормальным. Ведь я начала заниматься балетом с четырех лет.

— Потом вы на долгое время исчезли из телеэфира, и оставалось только гадать — серьезным ли было ваше увлечение балетом?
— Абсолютно серьезным. В детстве я была не без способностей и получила известность совершенно заслуженно — а дальше что? Дальше я осознанно ушла на какое-то время в тень и получила профессию, которая на сегодняшний день является моей основной. На данный момент я являюсь первой солисткой Большого театра. Кино в моей жизни было всегда, но с перерывами, а основная моя профессия — балет.

— Большой театр — очень высокая планка…
— Самая высокая. Но я всегда мечтала по-крупному. Когда я училась в хореографическом училище, то всегда понимала, что хотела именно туда. Большой есть Большой. У меня были предложения уехать после выпуска за границу, и я уверена, что также сделала бы там прекрасную карьеру. Но разве может быть что-то лучше того, что я имею сейчас? Вряд ли.

— Глядя на вас, совершенно не скажешь, что за кулисами Большого сплошные склоки и интриги, о которых нам часто рассказывают.
— Единственные подводные камни, которые остаются за кулисами и которых не видит зритель, — это наше убитое здоровье. И это самое страшное. К своим 30 годам я давно как старая бабушка. У меня к дождю ноет там и тут: здесь отколот кусочек кости, там был надрыв связок, тут бурсит и так далее. И так почти у всех балерин. А коллектив у нас очень большой. Приезжая в провинциальные театры, я прямо в воздухе чувствую там конкуренцию. У нас намного проще. Огромное количество спектаклей, очень разносторонний репертуар, поэтому у меня и не возникает такого чувства. Единственное, отчего могу плакать за кулисами, то только оттого, что у меня болит нога. Но я себя пересиливаю и выхожу на сцену.

— Вы легко согласились на съемки в «Сладкой жизни»?
— Если бы мне предложили этот проект чуть раньше, я бы сказала категорическое «нет». Я работаю в довольно консервативной профессии, однако у нас тоже бывают разные спектакли. Когда начинала в Большом, у меня был спектакль «Ромео и Джульетта», где я кричала в голос и пинала ногами Ромео. Это было очень экспериментально, но я была молодая и смелая. Потом наступил период, когда я стала всего немножко побаиваться. А пять лет назад, в год сотрудничества Франции и России, у нас родился совместный проект с Анжеленом Прельжокажем на музыку знаменитого диджея Лорана Гарнье, на который я согласилась со страхом, но в итоге он меня абсолютно изменил и перевернул как артиста и человека. Для меня раздвинулись рамки, я совершенно по-другому начала относиться к собственному телу, к обнаженному телу, я согласилась на красивейшую съемку для мужского журнала. Это было стильно и без пошлостей. Я просто по-другому на это взглянула. Когда мне предложили «Сладкую жизнь», конечно, это выглядело шокирующе, особенно на бумаге. Зная, что в российском кинематографе вообще не умеют снимать любовные и откровенные сцены, а тут их очень много, и они являются точкой отсчета кризиса в отношениях наших героев, потому их никто не вырежет, я была не совсем нацелена на этот проект. И только знакомство с режиссером Андреем Джунковским меня успокоило. Я поверила этому человеку и поняла, что он не будет снимать гадостей. А когда увидела себя на картинке в исполнении оператора Ильи Овсенева, у меня вообще не осталось никаких сомнений, что я буду сниматься в этом кино, было очень красиво.

— Вернемся к балету. У вас ведь в детстве была серьезная травма…
— И не одна. Но самая серьезная, которая грозила мне тем, что я закончу танцевать, произошла у меня в 15 лет, когда я не встала с кровати. У меня случилось очень сильное разрушение суставов, и я провалялась где-то полгода. Меня лечили многие врачи — специалисты хотели поставить мне титановый сустав, но это поставило бы крест на моей карьере. В итоге меня спасли. И вот сейчас, спустя семь лет, с тех пор как я вышла из декрета, у меня случилась вообще непонятная травма — откололся кусок косточки в ноге. Это как граната в кармане: рванет — не рванет. Я могу два месяца о ней вообще не вспоминать, но потом вдруг происходит смещение, и это такая боль, что я уже не могу терпеть — у меня встает работа. Исключительно профессиональная травма, из-за того что мы работаем на пуантах.

— Можете рассказать несведущим в балетном деле, как они устроены?
— Это довольно жесткий стакан из многих слоев ткани. Все очень плотно проклеивается и обстукивается молоточком. Пальцы в нем соединены и тем самым становятся тверже. Это все чудовищно, противоестественно и бесчеловечно для ноги, но таков наш рабочий инструмент. Каждая балерина готовит пуанты исключительно под себя. Со стороны это напоминает кружок кройки и шитья. (Смеется.) У моих домашних случается истерика, когда я усаживаюсь на диване, обкладываю себя молотком, плоскогубцами, пилой, паяльником, зажигалкой, нитками, иголкой, шилом — вокруг меня происходит дикий разгром! Я шью себе пуанты! (Смеется.)

— Как ваш 9-летний Василий реагирует на эти занятия?
— Для него это уже стало нормой жизни — приходить в гримерку и общаться с примами Большого театра. Я в детстве могла позвонить президенту на домашний, а солистка Boney М брала у меня автограф, потому что была в диком восторге от моей работы. Я это спокойно воспринимала — а что здесь такого? Когда у меня спрашивают про звездную болезнь, я всегда говорю: «Мне вообще никогда не казалось, что я какая-то особенная». Я просто делаю то, что мне очень нравится, а за этим стоит большой труд. В детстве у меня были занятия по балету, музыкальная школа, плюс дополнительно я занималась дома, пела романсы. Когда мы уехали в экспедицию на съемку «Маленькой принцессы», мне и там нашли преподавателя, и я в перерывах между игрой в кадре занималась балетом. Конечно, я не веду себя так: мол, я звезда, несите мне шампанское с черной икрой. Никогда не наглею и не гну пальцы. Но я знаю себе цену и понимаю, чего достойна. И это не звездность, а профессионализм и адекватное понимание. Люди же очень быстро путают доброту со слабостью.

— Сколько времени вы посвятили декрету?
— Очень мало. Я пропустила в театре всего один сезон и быстро восстановилась. У меня и до декрета был хороший послужной список, а после начался какой-то новый виток, который пришелся как раз на карьерный рост. У меня, например, есть такой проект в театре, как «Мойдодыр». Такой гордости от собственного ребенка я не чувствовала никогда, потому что его мама там — главная Мочалка! Дети меня обожают, это здорово. У меня наконец сбылась мечта: я станцевала Мирту в «Жизели». Я к этому шла очень долго.

— Наверное, вопрос про ваши жизненные интересы не совсем уместен. Складывается ощущение, будто время у вас остается только на сон…
— Ну почему же? Я очень люблю готовить. Это мой фетиш, мое хобби, меня оно очень расслабляет. Люблю принимать гостей — наша команда «Сладкой жизни» часто засиживается у меня дома, а я их кормлю треской или салатом из кальмаров. Читать люблю, но сейчас у меня на это мало времени. Когда я жила чуть дальше от театра, у меня дорога до работы занимала 30 минут в метро, и за это время я успевала пополнить свой литературный запас. А сейчас еду буквально 15 минут, и книжку открывать не успеваю. Дома это еще сложнее, потому что там ребенок, собака, кошка, любимый человек и родители. Я уже достигла такого возраста, в котором больше нянчусь с ними я, чем они со мною. Из последнего, что я перечитала уже во второй или третий раз, был «Грозовой перевал» Эмили Бронте, любимая книга многих артистов. А в театре у меня лежит «Убить пересмешника». В кино предпочитаю какой-нибудь арт-хаус. При этом могу 68 раз пересмотреть «Красотку». Еще я обожаю фастфуд, хотя иногда дома три часа карамелизирую грушу, чтобы на ней была именно светлая глазурь. Такие вот крайности. Конечно, я не слушаю Rammstein, но в юности очень увлекалась русским роком, хотя могу включить дикую попсу, а потом перейти на классическую музыку. Я открыта для любых предложений. Я не пропагандирую беспорядочные половые связи, но давайте не будем ханжами. Если мы не будем произносить слова «секс» и «наркотики», как будто от этого что-то исчезнет. При этом если у нас на афише в Большом на спектакле «Риголетто» стоит ограничение «16+», это значит, что на него не нужно ходить с 9-летними детьми, как делают это некоторые мамаши, а потом возмущаются и ругаются с администраторами. Также и наш сериал — мы снимали не про секс, а про отношения.